Дед Вовк

<dl> </dl>

Васильев Константин

<dl>       Фамилия сторожа на колхозных огородах была Волков. В нашем кубанском говоре сочетание «лк» не прижилось. История помнит, что слово «тарелка» в нашем языке появилось позже, а вначале оно звучало как «талерка».                 Непривычное «л» перед «к» заменялось «в» - товкнуть, замовчАть, вот откуда появилась украинская фамилия Мовчан.       Соответственно старуха Волкова и все его четыре дочери именовались Вовчихами.Так вот Вовк на огородах, которые располагались вдоль речки, прижился давно и считался эдаким царьком на селе: тут тебе и овощ на выбор, и трава в низинах растёт сочная, высокая, значит, покосы искать по сухим буграм не надо – всё под боком.       Копёшки сена, небольшие, аккуратно сложенные, догоняли одна другую, их на зиму хватило бы с запасом даже на двух коров. Вовк – дед суровый, несговорчивый, разжиться чем-нибудь у него и не пытались.       В конце огородов, за прудом, рос фруктовый сад с небольшой лесополосой из шелковицы. Ягоды на молодых невысоких деревьях были крупные, разные по цвету – чёрные, белые и розоватые, а какие сладкие – не передать. Летом в саду паслось много детворы, но дальше тутовой посадки ходить не разрешалось: фрукты собирали и отправляли на овощебазу в Овечку.  </dl>

<dl>      Со временем сад постарел и уже никем не охранялся, хотя вроде бы собирать там фрукты негласно запрещалось. Люди украдкой ходили туда с утра пораньше, чтоб меньше кто видел, несли домой наполненные сумки, вёдра, корзины. Вовку такая вольность не понравилась, и он, никем не назначенный, стал рыскать по саду, вылавливая воров.       Росли в саду две старые черешни – мечта всех колхозных ребятишек. В своих садах люди тогда сажали абрикосы, яблони, вишни, сливы, редко - груши. Черешня и майка (ранняя вишня) водились только в двух дворах – у зажиточных Смоленских да у Гришки Козуба.        Кто-то прознал, что колхозная черешня уже порозовела, ждать, пока она поспеет, - напрасная затея, обнесут до ягодки зеленцом.       На Первомайском в маленькой хатке жила Тоня Яценко, высокая худая молодайка, засидевшаяся в девках. Работала на ферме, около неё часто вертелись детишки, видно, была какая-то незримая ниточка между ними; может, не имея своих детей, тянулась она к чужим, с добротой и лаской.       - Если хотите черешни, вставайте пораньше, когда я на дойку иду, чуть подождёте – сейчас у меня мало коров , - и пойдём в сад.</dl>

<dl>       Пришли, когда уже начинало сереть, нашли дерево, дети стали карабкаться наверх, Тоня, высокая ростом, доставала ветки с земли.

И вдруг, как привидение, - откуда он взялся? – рядом возник Вовк. Он орал на Тоню, обзывал её курганинской воровкой (она родом была с хутора Курганинского), мало, что сама залезла в колхозный сад, так ещё и детей за собой приволокла.          И когда та попыталась что-то сказать, он отвесил ей увесистую оплеуху. Пока выясняли отношения, дети, как груши, посыпались с дерева и кинулись врассыпную. Варя с перепугу осталась на ветке, и сидеть бы ей там, пока пройдёт сыр-бор, нет же она плюхнулась на землю прямо рядом с самозваным сторожем.        Недолго думая, Вовк залепил и ей в ухо своей квадратной пятернёй. Не устояв на месте, Варька шлёпнулась на колючую скошенную траву, завыла тонко и пронзительно. И тогда тихую, спокойную Тоню как прорвало:       - Зверь ты, а не человек, и фамилия у тебя зверская, детей бьёшь, за что? За зелёную черешню? Удавился б ты ею, вовчара проклятый!</dl>

<dl> </dl>

Джилл Гринберг

<dl>         Запыхавшись, Варька наткнулась во дворе на мать, уже обеспокоенную и растерянную: куда с утра подевалась диИвчина?        Щека и ухо горели жаром, поцарапанные ладони рук саднило и покалывало.       - Да что случилось, где ты была? – допытывалась мать      - Мы с Тонькой Яценчихой пошли в сад за черешней, а дед Вовк поймал нас и побил.       - От старый карагач (наверное, у матери это слово роднилось с каргой), никак не нажрётся колхозного добра.        Хоть Венька и был непутёвым мужем, но Варьку, неродную дочь, любил, не рассыпаясь в словесах. Он внешне спокойно воспринял рассказ возмущённой Катерины, но скрепя сердце намотал услышанное на ус. Опрокинув вечером стакан самогону, пошёл громить усердного колхозного сторожа.</dl><dl>       И как? Крадучись вдоль речки, поджёг все волковские копны сена. Такой фейерверк стоял, залюбуешься! Бдительного стража ночью на месте не оказалось, видно, что-то домой потащил тишком-нишком.       Утром весь хутор судачил о сгоревшем сене Вовка, но сожаления ни у кого не было. Кто насолил садово-огородному церберу, так и осталось тайной. Да кто угодно, только о Веньке, маленьком хромом мужичонке, и подумать не могли.       Октябрь, 2011 г.</dl>