Пушкин о воле народа, язычестве и христианстве

http://youtu.be/5WSR5WLdR9c
 
Когда Пушкин восклицает:                                                                                                  
 
«Кто волны , вас остановил?                                                  
Кто оковал ваш бег могучий?                                                  
Кто в пруд безмолвный и дремучий,                                                  
Поток мятежный обратил?...»   ,                                                  
 
неужели не ясно, что под «остановленными волнами мятежного потока» он понимает  свой народ русский, чей «бег могучий окован»  «и обращён в пруд безмолвный и дремучий»…   
 
От несчастной судьбы народных масс, движение общественной жизни и мысли в которых неведомою злою силой остановлено, поэт обращается непосредственно к своей «бурной младой душе, усыплённой дремотой лени»:                                                                                  
 
«Чей жезл волшебный поразил                                         
Во мне надежду, скорбь и радость?                                         
И душу бурную и младость                                         
Дремотой лени усыпил?...»                                                   
 
и тут мы начинаем понимать, что под « волшебным жезлом», «поразившем» его утробу и самые недра души, и остановившем естественное течение народного бытия, Александр Сергеевич подразумевает царский скипетр российского самодержавия, а может быть и иудео-христианскую церковь и её крест – гибельный оплот рабства, лени, сна и лжи.                                             
 
И когда поэт обращается с молитвенной просьбой к «Ветрам», прося их «взрыть воды, разрушить гибельный оплот»; когда призывает «Грозу – символ Свободы» «промчаться» над утратившими свободу, находящимися в духовной и бюрократической неволе «водами», неужели не понятно, что и здесь речь идёт снова о Святых Силах Небесных:                                                                                                   
 
«Взыграйте , Ветры, взройте воды,                                            
Разрушьте гибельный оплот.                                            
Где ты, гроза – символ Свободы?                                            
Промчись поверх невольных вод» (1823 г.)                                             
 
И в более поздних стихотворениях , посвящённых казалось бы описаниям природы: стихий, гор, горных потоков «Кавказ» и «Обвал» поэтом как бы между строк даётся общая символическая картина скованного народного бытия и трепетного ожидания  кардинальных счастливых перемен на праведном жизненном пути его ближних.                                              
 
Александр Сергеевич понимал, что изменить русскую жизнь может только прямая помощь с Неба, что только взобравшись туда, где «мрачные скалы» чуждого мировоззрения сдерживают течение «кипящих и пенящихся валов» с «орлиной» высоты «обвалом» можно затопить снега равнодушия и обрести «широкий путь» в страну, где царствует Ветер Свободы, доступный небожителям, - «где ныне мчится лишь Эол, Небес жилец».                                           
 
С горней высоты, «один в вышине, стоя над снегами у края стремнины», оттуда, где «орёл парил с ним наравне»  Пушкин пророчески прозревал «потоков рожденье и первое грозных обвалов движенье».                                           
 
Пушкин ведал, что «широкий путь» русского народа ведёт в утраченную солнечную страну Гиперборею, что «задних волн упорный гнев пробьёт снега», и как тут не вспомнить Книгу Иова :
 
«От Севера облацы златозарни:
В них велия Слава и Честь Вседерджителева.
Светлый есть в древностех,
якоже еже от Него на облацех».                                            
 
Эту вот Древность и Честь обожествлял гениальный поэт, воздвигший «нерукотворный памятник, главою непокорной вознёсшийся выше Александрийского Столпа». И возможно это было только лишь потому, что Столп Пушкина – это Столп Родового Вечнозелёного Древа – животворящая Святыня родной русской земли!                                                                
 
…И даже в сказке для детей поэт обращается в лице  королевича Елисея к тем же Силам Небесным – «Языческим» Богам – Луне, Солнцу и наконец невидимому, но пронизывающему пространство подобно Духу Святому – всегда Свободному и потому всё и везде ведающему Ветру:                                                     
 
«Ветер, ветер! Ты могуч,                                                      
Ты гоняешь стаи туч,                                                      
Ты волнуешь сине море,                                                      
Всюду веешь на просторе,                                                      
Не боишься никого,                                                      
Кроме Бога Одного,                                                     
Аль откажешь мне в ответе?»                                                                                                                                            
 
…. Обращение к Ветру является кульминацией в развитии сюжета «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях». Ветер конечно отвечает полному чистой святой Любви к прекрасной деве юноше и приводит его к Горе Восхождения и к таинственной пещере, напоминающей языческий дольмен, где на родовых столпах ( «на цепях между столбов») «гроб качается хрустальный».                                                   
 
Что символизирует сей прекрасный прозрачный гроб и сон царевны поэт предлагает нам догадаться без его помощи самостоятельно. Об этом между строк он повествовал нам с самого начала поэмы, где зеркальце мачехи-царицы сменилось наливным яблочком черницы и закончилось всё беспробудным сном в хрустальном гробу?                                                    
 
А вокруг той «крутой горы» «страна пустая» «не видать ничьих следов вкруг того пустого места». Королевич Елисей « о гроб невесты милой…ударился всей силой», «гроб разбился» и влюблённый юноша «на свет из тьмы несёт» оживлённую его Любовью царевну, одурманенную «яблочком, напоённым ядом» изуверной веры…?                                                    
 
Ну, это уж слишком, скажут в привычном гневе христиане «православные», об этом у поэта ничего не сказано.  -   Нет, сказано. Яблочко библейское, Евино или Адамово неважно, – в любом случае плод древа сатанинского, бросила царевне из-за ограды родового гнезда семейного богатырского, «черница», то бишь монахиня, чуждая духу естества, что почуял верный пёс.                                                     
 
Когда монахиня, воспользовавшаяся жалостью к ней царевны, бросила ей ядовитый плод, тогда сказала при этом: « Бог тебя благослови: Вот за то тебе, лови!...Ради скуки, кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед»                                                
 
… Вот читаем, «ради скуки», - «за обед», а не разумеем…                                                     
 
Разве съесть ради скуки яблочко, значит отобедать? – больно скуден «обед» тот.
 
Нет, здесь речь конечно идёт о церковной «обедне»; и это подтверждают стихи:                                                 
 
« ……….а глядела                                                
Всё на яблоко. Оно                                                
Соку спелого полно                                                  ………………………                                                
Будто мёдом налилось! 
Видно семечки насквозь.                        
Подождать она хотела      
До обеда, не стерпела…                                                               ……………………                
Закатилися глаза,                
И она под Образа,                
Головой на лавку пала,                                                
И тиха, недвижна стала…»                                                   
 
- здесь Пушкин не оставляет нам места для сомнений в том, о чём у него идёт речь, и если вспомним известную русскую поговорку : « Яблоко от яблони недалеко падает», - становится окончательно ясно, что напоенная ядом обрядоверия, заглядевшаяся на «плод его румяный» царевна упала именно туда, откуда и шло сонное наваждение – под церковные образа.                                                
 
Отношение Пушкина к церковным образам не нуждается в комментариях, приведём яркие тому примеры:                                                                                                
 
«Ты Богоматерь, нет сомненья,                                                 
Не та, которая красой                                                
Пленила только Дух Святой,                                                
Мила ты всем без исключенья;                                                 
Не та, которая Христа,                                                
Родила, не спросясь супруга.                                                 
Есть Бог другой земного круга –                                                 
Ему послушна красота,                                                 
Он Бог Парни, Тибулла, Мура,                                                 
Им мучусь, Им утешен я.                                                 
Он весь в тебя – Ты Мать Амура,                                                 
Ты Богородица моя» (1826 г.)
И ещё:                                                 
 
«Забудь еврейку молодую,                                                  
Младенца – бога колыбель,                                                  
Постигни прелесть неземную                                                  
Постигни радость в Небесах,                                                  
Пиши Марию нам другую,                                                  
С другим младенцем на руках.» (1828 г.)
 
И ещё:                                                   
 
«С перегородкою коморки,                                                   
Довольно чистенькие норки,                                                    
В углу на полке образа,                                                   
Под ними вербная лоза                                                   
С иссохшей просвирой и свечкой                                                      ……………………………………                                                   
Две канареечки под печкой ..» (1824 г.)                
 
И ещё:                                                  
 
«Награда вся дьячков осиплых пенье,                                                   
Свечи, старух докучная мольба,                                                   
Да чад кадил, да образ под алмазом,                                                   
Написанный каким-то богомазом…                                                    
Как весело! Завидная судьба!» («Гавриилиада», 1821).
 
http://youtu.be/8DCt5AlDLAc