Возвращаясь к "Евгению Онегину"...

В моей библиотеке есть несколько книг издательства Ф. Павленкова. Одна из самых дорогих для меня – это роман «Евгенiй Онъгинъ», выпущенный в мягком переплете к 100-летнему юбилею Александра Пушкина с портретом автора и 10 иллюстрациями по цене 20 копеек. В начале ХХ века на 20 копеек можно было купить килограмм макаронов, или выпить в трактире рюмку водки двойной очистки (рюмка казенной водки стоила в два раза дешевле. – прим. В.М.). На 20 копеек, если поторговаться, можно было купить килограмм творога, или килограмм свежей речной рыбы, или десяток куриных яиц…

Достался мне этот экземпляр романа в растрепанном от времени виде, без портрета Пушкина и только с 33-ей страницы, или со строфы LV первой главы: «Я былъ рожденъ для жизни мирной…». Несколько страниц были закаляканы детскими каракулями, благо что карандашными. Но суть не в этом.

Суть в том, что в этом издании впервые приводилась целиком, по списку академика А.Ф. Бычкова, девятая глава «Евгенiя Онъгина», ранее размещенная только в первом номере «Русской старины» за 1888 год, а также во второй главе три строфы-дополнения о поэзии Ленского к IХ строфе, образцы стихов Владимира Ленского к ХVI строфе, три строфы-вариации к XVII строфе, одна строфа к XXI строфе, в третьей главе по одной строфе к X, XXI, XXIII и XXXV строфам и по две строфы к XXIV и XXVI строфам.

Четвертая глава, как вы знаете, начинается со строфы VII «Чем меньше женщину мы любим…», но, вот чудо!, издатели сподобились, наверное, в честь юбилея, включить из черновиков поэта в четвертую главу первые четыре пропущенные строфы, над которыми Александр Сергеевич, по всей видимости, еще хотел поработать. Не могу удержаться, чтобы не привести их полностью, с той пунктуацией, что в оригинале:

I.

В началъ жизни мною правилъ
Прелестный, хитрый, слабый полъ;
Тогда въ закон себъ я ставилъ
Его единый произволъ.
Душа лишь только разгоралась,
И сердцу женщина являлась
Какимъ-то чистым божествомъ.
Владъя чувствами, умомъ,
Она сiяла совершенствомъ.
Предъ ней я таялъ въ тишинъ;
Ея любовь казалась мнъ
Недосягаемымъ блаженствомъ.
Жить, умереть у милых ногъ,
Иного я желать не могъ.

II.

То вдругъ ее я ненавиделъ,
И трепеталъ, и слезы лилъ,
Съ тоской и ужасомъ въ ней видълъ
Созданье злобныхъ, тайных силъ;
Ее пронзительные взоры,
Улыбка, голосъ, разговоры,
Все было въ ней отравлено,
Измъной злой напоено,
Все въ ней алкало слезъ и стона,
Питалось кровiю моей...
То вдругъ я мраморъ видълъ въ ней,
Передъ мольбой Пигмалiона
Еще холодный и нъмой,
Но вскоръ жаркiй и живой.

III.

Словами въщаго поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета —
Какъ сон, забыты мной давно;
Но есть одна межъ их толпою...
Я долго былъ плънен одною…
Но былъ ли я любимъ, и къмъ,
И гдъ, и долго ли?.. Зачем
Вам это знать? Не въ этомъ дъло!
Что было, то прошло, то вздоръ;
А дъло въ томъ, что съ этихъ поръ
Во мнъ уж сердце охладъло,
Закрылось для любви оно,
И все въ нем пусто и темно.

IV.

Дознался я, что дамы сами,
Душевной тайнъ измъня,
Не могутъ надивиться нами,
Себя по совъсти цъня.
Восторги наши своенравны
Имъ очень кажутся забавны;
И, право, съ нашей стороны
Мы непростительно смъшны.
Закабалясь неосторожно,
Мы ихъ любви въ награду ждемъ,
Любовь въ безумiи зовемъ,
Как будто требовать возможно
Отъ мотыльков иль отъ лилей
И чувств глубокихъ, и страстей!

В четвертой главе также есть строфа-дополнение к XVII строфе «Но ты, губернiя Псковская…», в седьмой – вставлены из черновиков поэта пропущенные им VIII и IХ (незавершенная) строфы.

Къ VIII строфъ.

… разъ вечернею порою
Одна изъ дъвъ сюда пришла;
Казалось, тайною тоскою
Она встревожена была.
Объятая невольным страхомъ,
Она въ слезахъ предъ милымъ прахомъ
Стояла, голову склонивъ
И руки съ трепетом сложив…
Но тутъ поспъшными шагами
Ее настигъ младой уланъ,
Затянутъ, статенъ и румянъ,
Красуясь черными усами,
Нагнувъ широкiя плеча
И гордо шпорами звуча.

Къ IХ строфъ.

Она на воина взглянула:
Горъл досадой взоръ его, —
И тихо руку протянула,
Но не сказала ничего.
И молча Ленского невъста
От сиротъющаго мъста
Съ нимъ удалились — и съ тъхъ пор
Ужъ не являлась изъ-за горъ…

Пропущенная строфа XXXIX седьмой главы в этом издании романа начинается со слов Москва! Москва... Потом идет точечный пунктир.
В восьмой главе романа в строфе II, как вы знаете, точечным пунктиром обозначены последних 10 строк, а в строфе XXV – 6 строк. В юбилейном экземпляре обе эти строфы приведены полностью, и еще есть весомые дополнения и к XXV, и XXVI строфам.

II.

И свътъ ее съ улыбкой встрътилъ:
Успъхъ насъ первый окрылилъ;
Старикъ Державинъ насъ замътилъ
И, въ гробъ сходя, благословилъ.
И Дмитрьевъ не былъ нашъ хулитель,
И быта русскаго хранителъ,
Скрижаль оставя, намъ внималъ
И Музу робкую ласкалъ.
И ты, глубоко-вдохновенный,
Всего прекраснаго пъвецъ,
Ты, идолъ дъвственныхъ сердецъ,
Не ты ль, пристрастьемъ увлеченный,
Не ты ль мнеъ руку подавалъ
И къ славъ чистой призывалъ.

ХХV.

Тутъ былъ на эпиграммы падкiй,
На все сердитый господинъ:
На чай хозяйскiй, слишком сладкiй,
На плоскость дамъ, на тонъ мужчинъ,
На толки про романъ туманный,
На вензель, двумъ сестрицам данный,
На ложь журналовъ, на войну,
На снъгъ и на свою жену.
Тутъ также дочь его была,
Ужъ такъ горбата, такъ мала,
Такъ неопрятна, такъ писклива,
Что поневолъ каждый гостъ
Предполагалъ въ ней умъ и злость.

В XXVI строфе вместо Проласова издатели поставили истинное имя негодяя, которое по цензурным соображениям и в связи с тем, что он здравствовал до 1856 года, было скрыто:

Тутъ был Сабуровъ, заслуживший
Извъстность низостью души…

То есть речь шла об Якове Ивановиче Сабурове, лейб-гусаре, служившим в 1825 году в Одессе при Воронцове и в 1826-1827 годы в Кишиневе, и с которым Пушкин приятельствовал в Петербурге еще до ссылки. И хотя Вяземский рекомендовал Жуковскому Я.И. Сабурова, как малого умного, доброго и благородного («Русский архив», 1900, № 2, стр. 193), сам Александр Сергеевич уговаривал брата Лёву «отвыкать» от Сабурова (XIII, 119), который не только складывал о поэте разные небылицы, но и, пользуясь феноменальной памятью брата Пушкина, распространял в рукописях только что вышедшие из-под его пера новые главы романа «Евгений Онегин», а также поэмы «Братья разбойники» и «Бахчисарайский фонтан», тем самым лишая поэта дополнительного заработка от продаж книг с этими произведениями.

В конце юбилейного издания, после основной части, опубликованы: «Путешествие Евгения Онегина» (девятая глава, о которой я упоминал в начале), «Альбом Онегина», четыре первые измененные строфы восьмой главы и две строфы из продолжения романа, объединенные заголовком «Возвращение к Онегину», которое Пушкин начал по настоянию П.П. Плетнева в 1835 году.

ВОЗВРАЩЕНIЕ КЪ ОНЪГИНУ.

I.

Въ мои осеннiе досуги,
Въ тъ дни, какъ любо мнъ писать,
Вы мне совътуете, други,
Разсказъ забытый продолжать.
Вы говорите справедливо,
Что странно, даже неучтиво
Романъ, не конча, перервать,
Отдавъ его уже въ печать,
Что должно своего героя
Какъ бы то ни было женить,
По крайней мере — уморить,
И лица прочiя пристроя,
Отдавъ им дружескiй поклонъ,
Изъ лабиринта выслать вонъ.

II.

Вы говорите: «Слава Богу,
Покамъстъ твой Онъгинъ жив,
Роман не конченъ. Понемногу
Пиши жъ его, ― не будь ленив.
Со славы, внявъ ея призванью,
Сбирай оброкъ хвалой и бранью;
Рисуй и франтовъ городскихъ,
И милыхъ барышень своихъ,
Войну и балъ, дворецъ и хату,
Чердакъ, и келью, и харемъ,
И съ нашей публики межъ темъ
Бери умъренную плату:
За книжку по пяти рублей ―
Налогъ не тягостный, ей-ей».

Нельзя не упомянуть и о репродукциях к роману, мастерски сделанные гравером Р. Видмером по рисункам известного русского художника и графика Михаила Георгиевича (Егоровича) Малышева. На сайтах Интернета я их не нашел, поэтому специально для этого поста скопировал две миниатюры.

11.02.2015, 02:17