Что такое счастье?

Светлой памяти Петра Михайловича.

Лёгкой жизни я просил у Бога:

Посмотри, как мрачно все кругом.

Бог ответил: — Подожди немного,

Ты ещё попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,

С каждым годом тоньше жизни нить.

Лёгкой жизни я просил у Бога,

Лёгкой смерти надо бы просить.

                                     Тхоржевский И.И.

1

Говорят, что Солон – мудрец,  поэт и законодатель древних Афин – ввёл новые законы и взял с сограждан обещание, что изменить эти законы можно будет только в его присутствии. Поскольку изгнание из родного города (позднее такое изгнание назовут остракизмом) считалось чуть ли не страшнее смертной казни, сограждане легко пообещали Солону исполнить его просьбу. И Солон добровольно уехал из Афин на 10 лет, чтобы афиняне привыкли к новым законам.

В процессе вояжа по Греции и Малой Азии Солон посетил столицу Лидии город Сарды, где правил богатейший царь Древнего мира Крез. Ну и натурально, Крез захотел услышать хвалу в свой адрес от знаменитого поэта. Царь водил мудреца по своим сокровищницам, показывал ему неисчислимые табуны коней и красивейших наложниц.

- Ну – сказал царь – ты видел, насколько я богат. Любое моё желание будет исполнено сразу же! Теперь я хочу спросить тебя: «Встретил ли ты уже счастливейшего человека на свете?»

Солон сказал правду:

- Да, царь, я видел самого счастливого человека. Это – афинянин Телл.

Крез очень удивился такому ответу:

- Почему это ты считаешь Телла самым счастливым?

Солон ответил:

- Этот Телл жил в цветущее время родного города, у него были прекрасные и благородные сыновья, и ему довелось увидеть, как у всех них также родились и остались в живых дети. К тому же ему была суждена славная кончина. Во время войны он выступил в поход и обратил врагов в бегство, но и сам пал доблестной смертью. Афиняне же устроили ему погребение на месте гибели, оказав этим высокую честь.

- Ну хорошо, - сказал Крез – ну а на втором месте?

И снова Солон назвал какие-то имена, но не царя Лидии.

Крез рассердился:

- Мне говорили, что ты мудр, но я не вижу этого. Ты называешь счастливыми каких-то простолюдинов, тем более уже умерших. А меня – человека, желаниям которого нет предела - ты счастливым не считаешь.

- Как можно считать счастливым человека, завтрашний день которого неизвестен? Только после смерти можно подвести итог!

… Дальнейшие события показали, что Солон был совершенно прав. 

2. 

Я очень хорошо помню, когда я был по-настоящему счастлив в детстве: когда мама мыла пол.

Было мне года три-четыре, не больше, и выходной день был тогда один – воскресенье. В субботу вечером (отец возвращался со службы позднее) мама начинала мыть пол  с дальнего угла комнаты, и застилала этот угол половиками. Меня высаживали в этот угол с каким-то количеством игрушек, чтобы не мешал. Но это были самые счастливые моменты недели! Сейчас придёт батя, мы поужинаем и будем долго с ним играть (потому что завтра рано вставать не надо), а перед сном он ещё обязательно почитает мне книжку. А завтра – целый день свободы! И вот это предощущение счастья запомнилось мне куда как сильнее, чем само воскресенье с его какими-то событиями… 

3. 

Лет пятнадцать тому назад я познакомился с чиновником средней руки Петром Михайловичем. Нам с ним поставили какую-то задачу, решить которую можно было исключительно неоднократным прохождением по кругу некоторого количества чиновников мелких. И каждый раз,  выходя от очередного «решальщика», Пётр Михайлович говорил: «А давай-ка по мороженому!» Видимо, лицо моё выразило некоторое недоумение – не ребёнок же, потреблять в таком количестве. А тут и поручение мы выполнили - решили за успех выпить по рюмочке чая, за которой Пётр Михайлович и рассказал о своей на первый взгляд странной привычке (далее от его лица):

Родился я в 1936 году, в небольшой деревушке (веске) под Гродно. Немцы пришли на второй или третий день войны, но все мужики ушли ещё 22 июня – в военкомат. Больше я отца не видел и никаких сведений о нём найти не смог. Живность всю забрали немчики под метёлку. Если бы не мама – вряд ли бы выжили. А в 1943 пошли слухи, что всех будут вывозить в Германию: женщин на работу, детей в воспитательные дома. Потом мы узнали, что вывозили детей куда-то в Польшу, где был «воспитательный лагерь» типа Саласпилс – детей использовали как доноров. Но как-то обходилось – успевали при облавах в лес уходить. И вот очередной шухер – полицаи едут! Мы руки в ноги – а кто-то орёт: «Это наши, наши!» И действительно, какая-то нестроевая часть – солдатики все за сорок, старики. Мы ревём – наши пришли, отмучились;  они нас по головам гладят, на руки берут – тоже слёз не скрывают. И тут – видно, командир их – говорит повару: «А ну сделай детишкам угощение!» И каждому из нас выдал повар по поварёшке мороженого – кому в тарелку, кому в кружку. И вот с тех пор вкус мороженого для меня – лучший на свете.

И в отпуск мы с женой в мою деревню ездим. Были один раз в Турции – нет, не то. Не для нас. 

                                                                         4. 

По делам с Петром Михайловичем перезванивались не часто. Год с лишним прошёл – звоню, он смеётся: «Все, теперь через месяц только – в деревню уезжаю!» Звоню через месяц – умер, говорят. Ну, дело делать надо, приехал к ним. И мне рассказали – как умер.

Погрузились они с женой в вагон, до отправления – с полчаса. А тут по перрону продавщица мороженого с тележкой. Ну, Пётр Михайлович такого упустить не мог – вышел, купил две порции. И перед самым вагоном рухнул – обширнейший инфаркт. Сослуживцы с каким-то испугом говорили, что улыбался Пётр Михайлович…