Генерал Маркин, похоже, переплюнул самого Вышинского. Если сталинский прокурор проповедовал тезисы, что «признание – царица доказательств», а «бремя доказывания оправдывающих обстоятельств лежит на обвиняемом», то Маркин пошел еще дальше. И предложил предоставить «голландским компетентным» органам, которые занимаются расследованием обстоятельств крушения авиалайнера, так называемый журнал боевых действий или дать летчику Волошину «пройти исследование на полиграфе у тех же голландских, а лучше малайзийских, специалистов». (Это он по поводу «тайного свидетеля», найденного «Комсомолкой»). По Маркину выходит, что если капитан Волошин не пройдет полиграф, значит, именно он сбил «Боинг». В переводе на язык Вышинского «молчание – царица доказательств».
По моему это тот случай, когда кто-то должен подсказать руководителю СКР : «Отберите у Маркина спички...». Потому как неровен час, украинцы, голланцы да малазийцы прислушаются к совету Маркина и начнут требовать«пройти исследование на полиграфе у тех же голландских, а лучше малайзийских, специалистов», например,командира 53-й зенитно-ракетной бригады ПВО России. Потому что еще в сентябре получила огласку версия, чтомалазийский «Боинг» был сбит экипажем российского «Бука» из курской противоздушной бригады, после чего «Бук» вернулся на российскую территорию…
Что-то я не слышал, что бы СКР проверял эту версию, например, допросив командира 53-й зенитно-ракетной бригады ПВО России. А теперь я сильно беспокоюсь, как бы прислушавшись к совету Маркина, командира этой бригады не захотели допросить голландцы и малазийцы....
Комментарии
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
почтатйте на досуге, господин соврамши:
Сам же Вышинский, как следует из его труда «Теория судебных доказательств в советском праве»4), придерживался противоположного мнения (дана выдержка из текста, приведённая в Википедии):
«Было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого… В достаточно уже отдалённые времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьёзным доказательством, «царицей доказательств» (regina probationum).
Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — ещё хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар всё дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них».