УКРАИНА: БРАТ У ВОРОТ. VI.

Идите вы на Ху..., т.е. к Путину, Ринат Леонидович, со своими гумконвоями!

Мой город, как и весь Донбасс, сейчас напоминает просыпающегося после зимней спячки медведя. Он истощен и голоден, сон еще не выветрился из его головы и перед глазами держатся контуры нарисованных подсознанием образов съеденных младенцев, распятых мальчиков и закупоренных в трехлитровые банки органов. Он еще не активен и его качает из стороны в сторону. У него наблюдается кислородное голодание и информационное отравление, но он идет из берлоги вверх, к солнцу, к небу. Вдыхает свежий воздух, трясет головой в надежде избавиться от засевших в ней кошмаров и осматривает округу, пытаясь понять, где же он…

…В город привезли ахметовскую гуманитарку. Людей к раздаче пайка пригласили нормальным ЛэНэРэвским высококультурным способом. Пара камуфлированных и не очень джипов заехали в междудворье (дворовая площадка на квартале среди многоэтажек), врубили сирену и в «матюгальник» сообщили: «Всем жильцам домов взять паспорт, код и срочно спуститься вниз!»

Я могу лишь догадываться, что передумали и вообразили себе те, кто, прижав к себе сумку с самым ценным, дрожащей рукой набирая по телефону близких, бежали вниз. Из подъездов выскакивали наспех одетые люди и торопливо бежали к стоящим в центре машинам.

Их встречали улыбчивые журналисты местного, теперь уже новоросского канала и их не менее улыбчивые коллеги из «раша-тв»:

— Расскажите о голоде, устроенном в вашем городе кровавой хунтой, — нахрапом взяли они запыхавшихся и мало что понимающих интервьюеров. — Скажите слова благодарности Ринату Леонидовичу, который, пробиваясь сквозь блокпосты нацистов и рискуя жизнью, привез вам гуманитарную помощь, — не унималась местная звезда журналистики.

К ногам сбежавшихся жильцов бойцы, одетые в кубанки и обычный военный камуфляж без опознавательных знаков, дающих право узнать род войск, скидывали пакеты с продуктами. Что удивительно, люди стояли молча. Добегали опоздавшие, нервно переспрашивая ранее прибежавших о причинах сбора и маршруте отхода в бомбоубежище. Услышав вежливый призыв собраться в форме сирены, многие подумали, что началась эвакуация и будут бомбить.

— Ну, что встали, — скомандовал военный, — чего глаза выпучили, забыли, как еда выглядит.

«Еда! Еда!», — цокая языком, как обычно зовут животных, звал он, — вот тормознутые.

— Вы что будете снимать? — спросила Лариса Александровна, бывшая заведующая (просила подчеркнуть должность и данные, печатаю с разрешения) отделения инфекционной больницы.

— Да, нам для отчета, — широко улыбнулась мисс новороссньюз, — вам, что, трудно рассказать о голоде и поблагодарить Рината Леонидовича.

— О голоде пусть вон та бабка расскажет, — тыкнул в толпу «рашатвшник», — она типажная.

Толпа мочала. За продуктами никто не подходил. Кто-то заплакал. На него цыкнули.

— Хорошо, — как-то хладнокровно и даже надменно произнесла Лариса Александровна, — я дам вам интервью. Но только после того, как люди заберут продукты. Убрали камеры, — скомандовала она, — я не шучу, разобьем.

Журналистов такой подход к интервью явно шокировал. Но людей было порядка трехсот человек, а у камуфляжных не наблюдалось оружия.

— Ну, что вы такие нервные, — стушевалась звезда новороссньюз, — мы понимаем, конечно, голод, нервы, хорошо, хорошо, да, коллеги, — обратилась она к «рашатвешникам», опустив микрофон, — смотрите, мы убрали камеры, вот, даже в машину положили. Идите, берите.

Люди стояли молча.

— Так, мужчины, быстро берем пакеты и помогаем занести в подъезды, — зычным голосом командовала Лариса Александровна. — Те, кто нуждается, — она обвела толпу взглядом, — берут без сомнения и уходят. Те, кто не нуждается, отдают свой пакет нуждающимся. Пятый подъезд, есть кто? — спросила она и, получив утвердительный ответ, разъяснила действия, — берем три пакета и заносим Нине Ивановне, она лежачий инвалид, это тем, кто не в курсе. Работаем.

Люди стояли молча. Кто-то рыпнулся за пакетом, но был остановлен соседями:

— Пусть удавиться, сука, — донесло из толпы. — Пидар, косоглазый!

— Мочить их надо, — отреагировал левый край.

— У них оружия нет! я смотрел в машину, — может, передадим Ахметову обратку, — шевельнулся гудоколюбием правый край.

У журналистов округлились глаза. Военные, бросив толпе «во, дебилы», быстро сели в машину, двери щелкнули замками.

— Дорогие земляки, — обратилась к толпе Лариса Александровна, — вы меня все знаете. Разрешите от имени наших домов, мне лично дать интервью, но, если со мной что-то случиться, чтобы меня не бросили в беде.

— Давай, Александровна, х…ли молчать, мочить их надо, жрачку они привезли, пусть валят назад в юрты, мы все за тебя пойдем, — толпа одобрительно загудела.

— Вот что, ребята, продукты надо брать, смотрите, у нас ведь старики есть, и они еле тянут. Я же знаю, кто оформил пенсию, кто нет. Нина, опять же, инвалид, она никуда не пойдет. Продукты возьмем, но свое слово скажем.

Народ одобрительно загудел.

Мужчины быстро выдавали бабулькам и дедулькам пакеты, кто-то развернулся и безразлично пошел домой, кто-то, окружив журналистов, продолжал митинговать. Лариса Александровна подошла к прессе:

— Ну, давайте, скажем «спасибо» благодетелю, — сказала она, — я готова.

— Да мы тут глянули, у нас уже и сюжет похожий есть, можете брать без съемки, у нас, вот, — девочка журналист протянула ведомость, — уже все отмечено, что ваш двор охвачен…

— А ну, включай, пока я мужиков не позвала, — тихо и интеллигентно — угрожающе прошептала бывшая заведующая отделением инфекционной больницы.

Журналисты, изобразив заинтересованность, граничащую с ужасом, включили камеры.

— Почему красная лампочка не горит, — ухмыльнулась Лариса Александровна, — за дураков нас держите?!

Оператор нажал кнопку…

— Дорогой Ринат Леонидович, — совершенно преобразившись, елейным и сладострастным голосом обратилась в видеокамеру Лариса Александровна, — я понимаю, что продажные журналисты из местной побрехушки и честных русских новостей, конечно же, не покажут мое обращение к вам, но, тем не менее, пусть хоть люди услышат, — она усилила голос. — Снегирей у нас нет, не водятся, а синичек, вот, — она показала на кормушки, висящие на деревьях, — кормим. Мальчиков распятых думаем вывесить к Новому Году на балконы, как украшение, хотя с удовольствием повесили бы вас, ваших менеджеров, депутатов, журналистов, чиновников и вот этих, что в машину спрятались, казачков, будет нарядно и радостно. До ваших игр по переделу Донбасса у меня была пенсия и у мужа была пенсия, у дочки бизнес, у зятя зарплата. Да у всех все было. И неплохо жили ведь. Скажите, а когда вы нас больше любили, когда на шахтах проводили агитацию за Россию, записывали в ополчение, снимали флаги, увольняли тех, кто не вступал в ополчение, платили за убийство сограждан, или сейчас, кидая нам подачку, чтобы задурить людям голову еще больше и купить Донбасс, сделав из людей рабов? Может, эти сказки про рабов от вас идут, тему укореняете в мозгах?! Я на свою пенсию могла позволить себе на Новый Год мандарины, шампанское, красную икру, хорошую колбаску. А на пенсию мужа экскурсию детям в Закарпатье. Сейчас я могу себе позволить еще больше, и все благодаря вам, уважаемый Ринат Леонидович. Я могу просто послать вас нах… Идите вы к Путину, Ринат Леонидович, со своими гумконвоями и ряженной казачьей пьянью. И главное, — она поманила журналистов к себе, — чтобы сказать вам главное, сделайте ребята два шага, вот так, — они обреченно следовали ее указаниям. — Да! И главное, снимите для Рината Леонидовича и великого защитника Путина, я же вижу, что вы из русского телевидения, самое главное, что говорит им квартал Пролетариата Донбасса, — она широко развела руки, указав на торцы близлежащих домов. На торце 42-го дома огромными черными буквами было написано «Слава Украине!», а на торце соседнего «Україна переможе». И передайте своим хозяевам, — устало попросила она, — мы больше вас не боимся. Ни вас, ни десятка ждущих рублевой манны ватников. Нас больше и мы на своей земле. Верните нам Украину!

Пока она говорила, стояла тишина. Из пришедших за гуманитаркой с четырех пятиэтажек оставалось на площадке человек сто, но и они стояли молча. Кто-то ошарашено слушал правду, человека, не побоявшегося назвать себя, кто-то вытирал слезы, кто-то прятал глаза, но стоял до конца интервью. Журналисты медленно отступали, благодарив и чуть покланиваясь победоносно улыбающейся женщине.

Есть такие моменты, когда женщина, обычная, ничем не примечательная, чья-то мама, жена, пенсионерка, бабушка, наспех причесанная или, наоборот, с красивой укладкой, в кухонном фартуке или в белом халате, в ситцевом платье или в блистательном от кутюр, вдруг поднимается, расправляет плечи и выпускает что-то необыкновенно яркое из своего сердца, озаряя вокруг, то ли очищающим, то ли оживляющим светом, и ты понимаешь, это свет земли, жизни, созидания, дома, Родины. И тогда хочется молчать. Стоять, веря, зная, осознавая, что это стена. Стена твоей веры и твоей победы. Стена любви.

Машины спешно уехали. Люди подходили и подходили к улыбающейся, вернее, сияющей внутренним светом Ларисе, кто обнять, кто пожать руку.

— Лариса, — задумчиво и напряженно позвала Ларису Александровну ее соседка Алла, работающая школьным библиотекарем и не агрессивно, но навязчиво рекламирующая русский мир, — ну ты дала, молодец. А я вот стою, значит, и думаю, мы вот смотрим этот телевизор, смотрим, а они вон как новости делают. За еду. И вот какая у меня мысль появилась. Кому они этих распятых мальчиков показывают? Украине? Вряд ли западенщина это смотрит. Европе? Тоже сомневаюсь. Получается, что России да нам, дурачкам. Мы-то всему верим. А вот еще вопрос, а как они, эти журналисты, всегда первыми приезжают на расстрелянных, разорванных, изнасилованных. Такое впечатление, что караулят или участвуют в этом. Помнишь, у нас дома на Должанке разбомбили. Все кричали, что Нацгвардия. А ведь эти тогда через три минуты на пожарище были. А как они узнали, куда попадут, а?! Что-то тут не так, верно, — словно ища поддержки, спросила она, — нас дурят, да?! А мы рады стараться, за еду о распятых мальчиках рассказываем, вот идиоты, весь мир над нами смеется, а мы сами себе напридумывали, сами поверили и другим рассказали. Ларис, а как ты думаешь, покажут им, — она многозначительно подняла палец вверх, как будто показать интервью должны были именно туда, в небеса, — не, я думаю, что нет. Правду не покажут, тогда же войны не будет, если правду говорить будут. А я с родней поругалась, дура-дурой, и за кого, за олигархов и их капиталы. А теперь скучаю, как они там, без меня, в хунте…

Олена Степова