Отец вернулся с фронта

Отец вернулся с фронта

             Весной 1945 года на улицах села Быстрый Исток появились мужчины в военной форме. Это были солдаты-фронтовики, комиссованные по ранению.

Один шел, прихрамывая, опираясь на костыль. У другого фронтовика вместо руки висел пустой рукав рубахи, заправленный под солдатский ремень. Всякий раз, увидев их издалека, я спрашивала маму:

 – Это мой папа? Это мой папа?

Мама в то время молоденькая женщина, извиняясь перед мужчиной,

отвечала мне: – Нет. Твой папа на фронте.

            Наступил долгожданный день Победы.  Уже чаще встречались мужчины в военной форме. Однажды  после очередного моего вопроса «мой ли это папа»,  который мама слышала от меня уже много раз, она сказала мне:

 – Когда приедет папа, я скажу тебе: «Вот твой папа! И больше не спрашивай меня о папе при встрече с мужчинами!»

            Окончилась Великая Отечественная война, и фронтовики вернулись домой. Многие дети с нашей улицы остались сиротами, без отцов. Отцы погибли на фронте.

 – А где мой папа? Он что погиб? – спрашивала я маму.

 – Да нет же. Он живой и скоро приедет домой.

Уже прошло лето, а папа не приезжал и не подавал о себе весточку.

Начались заморозки, и первый снег припорошил землю. В один воскресный день мы все были дома. Мама на работу не пошла, отдыхала в этот день.

            Перед обедом, где-то часов в 11, первой увидела папу Мария – младшая сестра мамы. Она подметала пол и увидела в окно, как в ворота заходил мужчина в солдатской шинели с чемоданчиком в руках. Она радостно воскликнула:  – Катя, Павел идет!

            Услышав её слова, я быстро слезла с русской печки, выглянула в окно, выскочила за дверь раздетая и побежала босиком по первому снегу к воротам навстречу своему отцу.

    – Вернись в дом, простудишься! – крикнула мне  мама вслед. Но я была уже рядом с отцом, обняла его за колени, так как ростом была чуть выше его сапог. На руки,  как показывают в кино  встречу фронтовиков с детьми, он меня не взял и вверх не подбрасывал.

            Отец поставил меня на носки своих сапог и сказал:

 «Теперь стой и не шевелись, а то свалишься на землю. Всё теплее будет стоять на сапогах, чем идти по мёрзлой земле».

Я тут же сделала шаг вперёд, соскользнула с сапога и почувствовала, как снег обжог холодом подошвы моих босых ног. И я встала опять на его сапоги.

 – Шагать буду я, а ты стой и держись крепко за мою руку!

Отец медленно пошёл к дому, где на крыльце ожидали нас мама и Мария.

Так мы вместе с отцом вошли в комнату. Он сдержанно поздоровался с ними и дал знак рукой, чтобы не лезли к нему от радости со своими объятьями, так как он-то знал, как свежи были рубцы на теле после ранения.

            Снимая свою солдатскую шинель, он сказал:

       «С трудом уговорили лодочника на кордоне перевезти нас на лодке через Обь. Нас было трое, все – фронтовики. Те двое поехали дальше, в село Верх-Ануйск. На реке идет уже шуга, опасно плыть. Мы собрали все деньги, у кого, сколько было, отдали лодочнику за переправу. Не ждать же нам было, пока лед на реке встанет. И так уговаривали его около трех суток. У него в доме и ночевали. Он живёт на акутихинском кордоне. Не хотел переплавлять нас на эту сторону, так как уже опасно, шуга по реке идёт».

 Мама начала готовить обед, варить картошку «в мундирах».

            – А что так долго не было известий от тебя? – спросила мама.

            – Долго лежал в госпитале после последнего ранения. Вот как только выписали меня из госпиталя, так я сразу и приехал домой, – ответил отец, доставая пять конфет из кармана шинели. Это были незабываемые, таящие во рту, сахарные «Помадки».  Мне достались две конфеты. Вкус конфет был мне не знаком. Я ела их впервые.

            – Все съели на другом берегу, пока уговаривали лодочника, – сказал папа, как бы оправдываясь. Он сел за стол и начал свой рассказ об операции, которую он перенес в военном госпитале.

            Съев конфеты, я поглядывала на шинель, висевшую на стене у двери. «Может быть, найду в другом кармане», – подумала я и пошла к шинели, чтобы осмотреть содержимое карманов. В  карманах было пусто, только несколько крошек табака  (солдатская махорка) лежали в уголках карманов.

– Там ничего нет, Аля! – сказал отец, выкладывая на стол из своего чемоданчика привезённые с собой вещи: часы, пару сменного белья, пустой кошелёк, документы, подтверждающие право на боевые награды, орденские книжки и сами сверкающие и звенящие ордена и медали. Были там и грамота, подписанная маршалом Иваном Степановичем Коневым, на Наградном листе было семь благодарностей товарища Сталина и ещё справка на право получения медали за штурм и освобождение города Прага.

– Дай сюда справку! Я почитаю её, сказала мама отцу.

Она взяла листок в руки и скомандовала мне строго:

– Не вертись под ногами! Марш на печку!

– Я тоже пойду,  лягу на кровать. Устал.

Мама читала вслух то, что было написано в справке:

                                    « Справка

Выдана Гвардии кр-цу Иванову Павлу Степановичу в том, что он действительно является непосредственным участником штурма и освобождения города Прага, в составе 25 гвардейской механизированной Неженской ордена Богдана Хмельницкого бригады 7 Гвардейского механизированного Неженско – Кузбассовского ордена Суворова корпуса,  в должности шофёра. Имеет право на получение медали «За освобождение Праги», в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1945 года».

Ниже стоят 2 подписи – подпись командира и начальника штаба. Всё заверено печатью.

Справка за №217 выдана была отцу в день отъезда из госпиталя 20 октября 1945 года.

             Эту медаль отец так и не получил. Пожелтевшую от времени справку  от 20 октября 1945 года  я храню у себя, как и его боевые награды – на память об отце и об этой первой встрече. Когда началась Великая Отечественная война, мне был всего один месяц и три дня  со дня рождения. А теперь мне было четыре года и пять месяцев. Я вскарабкалась на большую русскую печь, легла так, чтобы было хорошо видно и слышно отца. Худой и бледный, одетый в солдатскую гимнастёрку и брюки, он лежал на кровати поверх одеяла. Тихо и медленно он рассказывал о своём боевом пути.

 – Сначала отправили нас на Дальний Восток. На срочную службу призывали меня в Морфлот из города Ленинск – Кузнецкий. В те годы мои родители жили в этом городе. Я  проходил службу  в Краснознамённой Амурской флотилии.  Вот и здесь, на Алтае, собрали всех, кто раньше служил в Морфлоте, и повезли по железной дороге на восточную границу. Наша часть базировалась в бухте Находка. Команда матросов несла вахту, которая менялась через каждые четыре часа. Мы выходили в море, бороздили воды Тихого океана, охраняли и защищали восточную границу. А в свободное от вахты время, меня посылали на машине в рейс.

– А на чём ты там ездил? – спросила мама.

– На полуторке, на последней машине, которую  я отремонтировал в МТС села Паутово. Её привезли на платформе в одном эшелоне вместе с моряками.

            В нашу часть приезжала Лидия Русланова с концертом. После этого концерта меня направили отвезти на машине артистов в другую часть. Всех артистов и музыкальные инструменты я вёз в кузове, а Русланова сидела рядом со мной в кабине. Ох, какая она бойкая, говорливая, на лицо непривлекательная, а пела просто прекрасно.

             Вахты выматывали ещё и тем, что мало приходилось отдыхать на берегу, так как ещё я работал на машине шофёром. Потом, когда стало ясно, что Япония побоится нападать, отправили моряков-тихоокеанцев и амурцев  воевать на западный фронт, а кого-то отправили на Северный флот.

Меня привезли на Черноморский флот.  А  после гибели лидера эскадренных миноносцев «Ташкент» на Чёрном море, в Новороссийске, меня направили воевать на западный фронт.

На полуторке колесил по дорогам войны  до Венгрии. Там она подорвалась на мине.

 – А как ты воевал на машине, что делал? – поинтересовалась мама.

– Возил ГСМ, перевозил красноармейцев, подвозил их к месту боя, отвозил раненых в медсанчасть или в госпиталь, подвозил снаряды, продукты, возил на своей машине генерала, был у него адъютантом.

 – Как это адъютантом?

            – Я же в Морфлоте служил, а моряки – люди самостоятельные, всё умеют делать, сами себя обслуживают. Пока генерал отдыхал после боёв, я ему и дырки на одежде зашью и отлетевшую подошву сапог починю. Сам – то я мало отдыхал, то в рейсах был, то машину ремонтировал, когда другие солдаты отдыхали.

 – А куда генерала возил?

  – Куда приказывали, туда и вёз на полуторке. Вот в Праге  красногвардейцы захватили штаб немецких генералов. Они требовали, чтобы с ними говорил кто-то из командующего состава. Я привозил генерала на своей полуторке и сопровождал его к ним. Немцы находились в большой комнате. На столе стояли бутылки с вином и закуска. Ну, не сказать, чтобы они пьяные были.

После разговора с генералом (отец назвал его по фамилии) они сдались, и я увёз их в кузове под охраной наших бойцов, а генерал ехал рядом со мной в кабине.

  – Такой стол я тебе не обещаю, а вот картошкой в «мундирах» накормлю, – пошутила мама, доставая чугунок с картошкой из печи.

За столом ели картошку, макая её в соль, запивая кипячёной водой. Хлеба не было, не было и «фронтовой» рюмки. Рюмку в руках отца я и позднее никогда не видела. После обеда отец долго спал.

            Вечером пришли к нам тятя (так называли моего дедушку его дети) и его младший сын – Иван. Отец моей мамы, Черепанов Михаил Иванович, был участником двух войн:  Первой мировой и Гражданской.

  – Ну, Павел, расскажи-ка нам, как фрицев гнали? – спросил он у папы.

Но рассказ отца был о том, как семь дней он вместе с другими красноармейцами был в окружении и, с каким трудом им удалось выйти из него. «Семь дней мы находились в окружении, никак не могли пробиться к своим. Семь дней мы ничего не ели. От голода резали свои солдатские ремни на мелкие кусочки и жевали их, чтобы хоть как-то обмануть пустой желудок».

Отец рассказал о том, как на дорогах войны он повстречал своего младшего брата – Ивана.

 «Шёл бой. Я подвозил к месту боя на машине ящики со снарядами, отвозил раненых в медсанчасть. Встречная машина везла полный кузов молодых солдат к месту боя.  Когда машины поравнялись, я услышал, как из кузова этой машины кто-то крикнул моё имя: «Павло! Павло!» Так звали меня только дома. Я быстро выглянул в окно и увидел брата Ивана. Он помахал мне рукой. Машины разъехались в разные стороны. Больше мы не встречались друг с другом. Домой маме пришло извещение, что Иван Александрович Ткачук пропал без вести.

            На фронте во время боя было особенно трудно молодым солдатам 1924-1925 года рождения. Молодые, плохо обученные, в бою кричали «Мама!», в панике бросались в разные стороны, падали убитыми или ранеными. Брат Иван был с 1924 года рождения, жил в глухой деревне, ничего не видел, а тут такой шёл страшный бой. Конечно,  оставшиеся в живых красноармейцы, от боя к бою крепли духом, становились храбрыми бойцами.

            А когда мы Днепр форсировали – ведь страшно вспомнить!  Вода в реке была красной от крови убитых и раненых солдат, от тел, упавших в воду. А ведь многие и плавать не умели. И я не умею плавать, хоть и столько лет моряком был. В детстве негде было научиться плавать, да и не было времени…. Отчим уже с пятого класса брал меня с собой на работу».

Отец рассказывал один случай за другим, замолкая на время от переживания или оттого что трудно было говорить. Все сидели и ждали продолжения его рассказа.

«Однажды выбили немцев из посёлка. На пути приметили склад с продовольствием. Командир приказал мне и ещё двум солдатам вернуться к складу и загрузить в машину мешки с крупой. Солдат кормить надо было.

Дорога была свободной. Мы быстро погрузили мешки с крупой в кузов и догоняли свою часть. На обратном пути увидели на дороге вновь прибывших откуда-то немцев. Те начали стрелять по машине. Меня ранили, но я прорвался вперёд. Красноармейцы, сидевшие в кузове на мешках, отстреливались, потом стрельба затихла. Истекая кровью,  я догнал  на своей  полуторке  нашу часть. Меня сразу же увезли в медсанчасть. Два солдата, с которыми я загружал мешки в кузов, были убиты немцами.

Потом был госпиталь. Врачи подлечили меня, и я вернулся в свою часть, нашёл свою машину, отремонтировал её и дальше двинулся со своей механизированной бригадой на запад.

 Вот этот маленький чемодан хранился в тайнике под машиной. Когда меня увезли в госпиталь, он оставался в тайнике, около карбюратора. Залез под машину и увидел его целым. Только был забрызган весь грязью. Никто его не заметил там».

– День Победы отпраздновали давно, а ты приехал в конце октября. Где был-то всё это время? – спросил дед.

 – Только недавно выписали из госпиталя. Да пока добирался до дому – ведь не ближний путь.

И отец рассказал, как попал в госпиталь в последний раз, как случай спас жизнь двенадцати солдатам.

 «Это было 7 мая 1945 года. Я вёз на машине по дорогам Венгрии в пункт назначения двенадцать красноармейцев. Мы были уже под городом Цегленд. Это – не далеко от Будапешта. Немцев там не было. Большое сопротивление оказывали венгерские солдаты и местные жители. Венгрия воевала на стороне Гитлера, поэтому её территорию не освобождала, а захватывала наша армия.

            Командир сидел рядом со мной. Вдруг он приказал мне остановить машину, чтобы солдаты смогли пообедать. Красноармейцы выбрались из кузова, сходили по своим делам, расположились рядом с машиной на обочине дороги, достали сухой паёк и начали уже есть, когда  моя полуторка сама тронулась медленно с места. Как будто кто-то подталкивал её сзади. По ровной дороге поехала она вперёд, набирая скорость. Видя это, все красноармейцы громко рассмеялись. Я очень удивился, так как ставил машину на тормоз, вскочил на ноги, побежал догонять её, для того чтобы остановить. В след неслись шутки солдат. Машина отъехала, но не далеко.

Когда я подбежал к кабине и открыл дверь, услышал мощный взрыв с правой стороны машины. Щепки от деревянного кузова и части полуторки разлетелись в разные стороны. Мой чемоданчик вылетел из тайника, но остался невредимым, только грязь отшелушилась.

 Оказалось, что машина наехала на обочине  дороги на хорошо замаскированную мину. Что подсказало командиру сделать привал? Что подтолкнуло машину вперёд? Если бы дальше мы продолжили путь, разнесло бы нас всех на куски. Меня сильно ранило. Взрывной волной одних солдат отбросило в сторону, а других присыпало землёй. Раненых и контуженых вытащили из  земли и увезли в медсанчасть солдаты, проезжавшие по этой дороге после нас».

 На следующий день, 8 мая 1945 года, поздним вечером был подписан акт о капитуляции Германии. На Дальнем Востоке в это время загоралась заря нового дня, дня долгожданной Победы – 9 мая.

 В этот день отец лежал на операционном столе. Врачи «латали» его,

зашивали оторванные и пробитые осколками кусочки его тела. Они боролись за его жизнь, так как пробитую осколком часть лёгкого им пришлось удалить. И ещё более пяти месяцев отца «выхаживали» врачи в военном госпитале. Израненный и больной, он вернулся домой с фронта, став инвалидом Великой Отечественной войны 2 группы. Судьба подарила ему ещё шесть лет жизни. А мне дала возможность увидеть своего отца. Наверное, для того чтобы написать о нём эти воспоминания из далёкого детства. Они ярко всплывают в моей памяти особенно в дни, когда празднуют очередной День Победы. Я смотрю на бывших фронтовиков и мысленно вижу своего  тридцатипятилетнего отца.