Перстень с руки императора Николая II

    Вечером 7 июня 1927 года в Варшаве из вокзального ресторана вышли два господина в котелках. Они плотно поужинали, запили добрым вином и вышли прогуляться по безлюдной платформе. Здесь их никто не услышит. Посол СССР а Англии Аркадий Розенгольц возвращался в Москву, его провожал посол СССР в Польше Пётр Войков. Положение последнего было более чем сложным. Он промотал много денег, отпущенных Москвой для проведения подрывной работы и оплаты тайным осведомителям. Шифром он сообщил в Москву, что деньги случайно сгорели при уничтожении совершенно секретных бумаг, и ссылался на свидетеля, шифровальщика посольства, однако тот подтвердить этот факт отказался. Войков просил Розенгольца в наркомате уговорить руководство списать недостачу на непредвиденные расходы…

   За конфиденциальным разговором они не заметили, что их догоняет худощавый, скромно одетый юноша. Подойдя ближе, молодой человек неожиданно выхватил пистолет и стал стрелять в Войкова. С первыми выстрелами Розенгольц спрыгнул с платформы на железнодорожный путь и оттуда стал стрелять в молодого террориста, но промахнулся. Неумело стрелял и террорист. Из шести выстрелов только две пули попали в цель. Войков упал на асфальт перрона. На безжизненной руке посла сверкал перстень с красным рубином…

    Дежурившие на вокзале полицейские Домбровский и Ясинский бросились к месту происшествия и без труда задержали юношу, который, не предприняв даже малейшей попытки скрыться, добровольно отдал оружие.

    На вопросы задержанный ответил, что он – Коверда Борис, 19 лет, русский, православный, уроженец Вильно, приехал в Варшаву с единственной целью: убить Войкова и тем отомстить за распятую Россию, за миллионы убитых и замученных людей. Следствие установило, что семья Коверды во время Первой мировой войны, когда немецкие войска подходили к Вильно, была эвакуирована в Самару. После Октябрьского переворота семья оказалась в зоне боевых действии Гражданской войны. Десятилетний Борис видел, как чекисты Лациса расстреливали на льду Волги мирных жителей, заложников и вместе с ними расстреляли приятеля его отца, а затем двоюродного брата-ровесника. С большим трудом семье удалось вырваться обратно в Польшу. Здесь они жили в крайней нужде, продавали носильные вещи, чтобы не умереть с голоду.

    Борис хорошо учился в Виленской гимназии, а с 16 лет стал совмещать учёбу с работой корректора и экспедитора в еженедельной газете «Белорусское слово». Из-за безработицы семья жила на деньги, которые зарабатывал юноша. Все, кто его знал, характеризовали Коверду как исключительно скромного, мягкого и впечатлительного человека, но идейного, не бросающего слова на ветер. Примерно за год до случившегося Коверда высказывал желание тайно пробраться в Советскую Россию и там начать борьбу за свержение враждебного режима.

    В день убийства советское правительство вручило ноту протеста польскому послу в Москве и потребовало сурово наказать «наёмника иностранного капитала». На следующий день коллегией ОГПУ было принято решение расстрелять 20 заложников из числа знатных поляков, проживающих в СССР. В ответной ноте польское правительство заявило, что не может нести ответственности за поступок безумца, который действовал по собственному разумению. Однако кремлёвские вожди в пропагандистских целях требовали допуска к проведению расследования советского следователя, но в этом было отказано. А зря…

    Он бы узнал подлинное лицо дипломата Петра Войкова. Настоящее его имя  - Пинкус Лазаревич Вайнер, 1888 года рождения, уроженец Керчи. Юношей стал на путь боевика-революционера. Лично участвовал в нескольких убийствах российских государственных деятелей, в частности военного губернатора Духбадзе. Боясь ответственности, в 1907 году сбежал в Швейцарию, где выгодно женился на дочке миллионера. Прожив безбедно десять лет за границей, узнав об отречении Николая II, вместе с Лениным, Зиновьевым, Бриллиантом, Усиевичем, Айзенбундом, Иоффе и другими в «запломбированных» вагонах проехав через враждебную Германию, пожаловал в Россию.

    Здесь заговорщики направили Пинкуса в Екатеринбург. Став военным комиссаром, Войков проявил невиданную жестокость в репрессиях местных жителей. По его прямому приказу были расстреляны царская семья и прислуга, не пожелавшая оставить в трудную минуту Николая II и его детей. На следующий день в Алапаевске единомышленники Войкова бросили живьём в шахту членов царской семьи, в том числе великую княгиню Елизавету Фёдоровну, причисленную Церковью к лику святых. Месяцем раньше расстреляли великого князя Михаила Александровича (младшего брата Николая II, который отказался от престола и присягнул на верность Временному правительству – В.Б.), его секретаря и шофёра и сожгли их тела, по другой версии – живыми бросили в заводскую печь.

    Одну из дочерей царя, оказавшуюся живой, закололи штыком. Очевидец этой кровавой бойни, австрийский военнопленный И. Майер, позже писал: «…Когда мы вошли (в подвал), Войков был занят обследованием расстрелянных, не остался ли кто-нибудь ещё жив. Он поворачивал каждого на спину. У царицы он взял золотые браслеты, которые она носила до конца… Когда мы приехали на нашей коляске, то вокруг нескольких костров сидели красноармейцы. Голощёкин, Белобородов, Войков и Юровский стояли отдельно… Ермаков был разбужен, и они с Войковым стали разворачивать мёртвых из шинельного сукна и их раздевать, причём они внимательно обыскивали одежду. Юровский положил свою фуражку на землю, и туда складывали все драгоценности…»

    Отдельные драгоценности царской семьи позже продавались на зарубежных аукционах, их узнали русские эмигранты, например Ф. Юсупов. Спустя несколько лет Войков по пьянке сознался своему заместителю Г. Беседовскому, что он оставил себе на память перстень с рубином, снятый с убитого Николая II. Следователь Соколов на месте уничтожения трупов царской семьи обнаружил отсечённый палец руки. Не работа ли это Войкова?

    «…Говорил он всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, с пышными, эффектными фразами, непременно оглядываясь вокруг, как бы проверяя, произвёл ли он должный эффект на слушателей. Глагол «расстрелять» был его любимым словом… Основным недостатком Войкова, - писал о нём Г. Беседовский, - была повышенная чувствительность к дамскому полу. Трудно предположить, что это была нормальная черта… Войков не стеснялся запираться в своём кабинете во время занятий с нравившимися ему сотрудницами посольства. Вскоре, не ограничиваясь похождениями в стенах посольства, «вышел на улицу»…

    …Следствие по делу убийства Войкова шло со скоростью курьерского поезда. Газеты вспоминали дело Шварцбарда, застрелившего почти при таких же обстятельствах в Париже украинского националиста Симона Петлюру, которого оправдал суд присяжных заседателей. Польские власти боялись своего непредсказуемого восточного соседа и решил передать дело в суд, который рассматривал дела о преступлениях, совершённых против польских официальных лиц.

 15 июня в 10.45 утра началось заседание чрезвычайного суда. Только журналистов было более 120 человек. Под усиленной охраной, в чистой рубашке и скромном костюме ввели юношу. Своё волнение он скрывать не мог. Ему не исключался смертный приговор. Сначала Коверда попросил прощения у поляков, что своим поступком причинил столько неприятностей своей второй родине. Потом он взял себя в руки и на вопросы председательствующего Гуминского ответил: «…В газетах пишут, что я монархист. Я не монархист, я демократ. Мне всё равно: пусть будет в России монархия или республика, лишь бы не было банды негодяев, от которых погибло столько русского народа…»

    Выступавший на суде А. Розенгольц  (его через 11 лет расстреляют в подвале Лубянки) начисто опроверг заявление подсудимого о терроре в СССР и потребовал казни Коверды. Прокурор Рудницкий отверг причастность к убийству Войкова заговорщической организации: «Обыски, проведённые у русских эмигрантов и у лиц, которые по тем или иным причинам казались подозрительными полиции, не дали никаких результатов… Разве организация, замышляющая покушение и заботящаяся о его успехе, не создала бы для своего агента возможности легального проживания в Варшаве, снабдив его хотя бы фальшивым паспортом, которого Коверда в день покушения совсем не имел, и крупными деньгами, облегчая ему трудный, но возможный побег? А денег, как мы знаем, Коверда в день покушения совсем не имел…»

    12 часов 45 минут ночи. Борис Коверда приговаривается к бессрочной каторге. Отец Бориса упал перед сыном на колени и стал просить у него прощения за свою трусость, считая, что он сам должен был уничтожить палача русского народа. Через несколько лет президент Польши заменил Коверде наказание на 15 лет каторжных работ. Его освободил по амнистии в честь 200-летия образования независимой Польши. Лучшие годы он провёл в ужасных условиях тюрьмы.

    Зато имя одного из самых жестоких убийц – Войкова – до сих пор не осуждено. Больше того, его именем в сотнях городов названы улицы, заводы, фабрики, а в Москве есть станция метро «Войковская». Прах этого преступника захоронен в Кремлёвской стене рядом с великим сыном