Венечка Ерофеев
Перечитал недавно Ерофеева, захотелось поделиться. Наверно трудно найти в нашей стране человека, который не слышал бы о Венечке Ерофееве и не читал его знаменитую поэму "Москва-Петушки". Предлагаю вам вспомнить о нем и узнать чуть побольше из его собственного интервью.

“Прихожу в Сорбонну и говорю: хочу учиться на бакалавра. А меня спрашивают: “Если ты хочешь учиться на бакалавра – тебе должно быть что-нибудь присуще как феномену. А что тебе как феномену присуще?” Ну, что им ответить? Я говорю: “Ну что мне как феномену может быть присуще? Я ведь сирота”. – “Из Сибири?” – спрашивают. Говорю: “Из Сибири…” – “Ну, раз из Сибири, в таком случае хоть психике твоей да ведь должно быть что-нибудь присуще. А психике твоей – что присуще?” Я подумал: это все-таки не Храпуново, а Сорбонна, надо сказать что-нибудь умное. Подумал и сказал: “Мне как феномену присущ самовозрастающий логос”. А ректор Сорбонны, пока я думал про умное, тихо подкрался ко мне сзади, да как хряснет меня по шее: “Дурак ты, - говорит, а никакой не Логос. Вон, - кричит, - вон, Ерофеев, из нашей Сорбонны!”.
Предлагаю вам отрывки из интервью которое Веничка дал Леониду Прудовскому.
— Родился в 1938 году, 26 октября. Родители были грустная мамочка и очень веселый папочка. Он был начальник станции. Он все ходил и блядовал, ходил и блядовал, и, по-моему, кроме этого, ничем не занимался.
— А мамочка?
— А мамочка переживала.
— Тут запереживаешь.
— А сочинять ты начал в детдоме или уже в школе?
— Начал еще до поступления в школу.
— И что же ты в таком нежном возрасте сочинял?
— «Записки сумасшедшего».
— Кто же был сумасшедшим?
— Ну, я, конечно.
— Что — в шесть лет?
— А сумасшедшим можно быть в любое время.
— Каково же это — в шесть лет ощущать себя сумасшедшим?
— Очень интересно.
...а когда я кончал 10-й класс, в это время на Ленинских горах воздвигли этот идиотский монумент на месте клятвы Герцена и Огарева. И я решил туда к нему припасть. Я Герцена до сих пор уважаю...
— За что же — не за то ли, что он был одним из диссидентов?
— Я когда читаю переписку Маркса с Энгельсом, всякое дурное слово об Александре Герцене мне прямо душу щекочет. Я уважаю его не за диссидентство, а за то, что он — блестящий мыслитель и блестящий человек, и его любят все, в этом сходятся все, начиная от Кайсарова до Аверинцева, от Айхенвальда до Эйхенбаума. Если в отношении Радищева есть маленький спор, то Александр Герцен не вызывает возражений. И правильно делает, что не вызывает.
— А каково жить в России с умом и талантом?
— Можно. Можно тут жить. Если приложить к этому усилия. То есть поменьше ума выказывать, поменьше таланта, и тогда ты прекрасно выживешь. Я это за собой наблюдал, и не только за собой.
— Как же? Насколько я знаю, ты никогда на продажу не шел.
— Еще бы!
— А искушения были у тебя?
— Ни разу. Со мной этого не случалось. Я как раз из числа мудаков неискушаемых и неискушенных.
— А из-за чего выгнали?
— Я просто перестал ходить на лекции и перестал ходить на семинары. И скучно было, да и незачем. Я приподнимался утром и думал, пойти на лекцию или семинар, и думаю: на х.. мне это надо, — и не вставал и не выходил. То есть у меня было... ну, не созерцательная система...
— Вышиблен был в основном военной кафедрой. Я этому подонку майору, который, когда мы стояли более или менее навытяжку, ходил и распинался, что выправка в человеке — это самое главное, сказал: «Это — фраза Германа Геринга: «Самое главное в человеке — это выправка». И между прочим, в 46-м году его повесили».
— А насколько к моменту вышибания из Университета была велика в народе твоя популярность?
— К тому моменту она ограничивалась двумя-тремя комнатами, и, честно говоря, отнюдь не 19 государствами.
— Веничка, а что делал ты после исхода из Университета, когда тебя, естественно, выкинули из общежития?
— Я с тех пор сменил примерно 12 профессий.
— А где жил?
— Господи, жил в Тамбове, в Ельце, в Брянске — это можно называть все города. И золотое кольцо, и не золотое.
— То есть из Москвы ты уехал сразу?
— Ну, естественно. Короче: я бы так и исцвел на Украине в 59-м году, если бы мне один подвыпивший приятель не предложил: вот перед тобой глобус, ты его раскрути, Ерофеев, зажмурь глаза, раскрути и ткни пальцем. Я его взял, я его раскрутил, я зажмурил глаза и ткнул пальцем — и попал в город Петушки. Это было в 59-м году. Потом я посмотрел, чего поблизости есть из высших учебных заведений, а поблизости из высших учебных заведений был Владимирский пединститут.
— Писал ли ты, Веничка, во Владимире?
— Еще как писал. Даже наоборот, когда поступил во Владимирский пединститут, мне сказали: «Венедикт Васильевич, если вам не на что будет жить, то у нас есть «Ученый вестник» Владимирского пединститута, и мы вам охотно предоставим страницы». Но я, как только охотно сунул им в эти страницы всего две статьи о Генрике Ибсене, они заявили, что они методологически никуда не годятся.
— Ощущаешь ли ты себя великим писателем?
— Очень даже ощущаю. Я ощущаю себя литератором, который должен сесть за стол. А все, что было сделано до этого, это — более или менее мудозвонство.
— Ерофеев, а если бы тебе предложили определить свое место в пантеоне великих, куда бы ты себя поставил — между Гомером и Эпиктетом или...
— Между Козьмой Прутковым и Вольтером.
— А кто все-таки впереди?
— Козьма Прутков.
— Ерофеев, а родная советская власть — насколько она тебя полюбила, когда слава твоя стала всемирной?
— Она решительно не обращала на меня никакого внимания. Я люблю мою власть.
— За что же особенно ты ее любишь?
— За все.
— За то, что она тебя не трогала и не сажала в тюрьму?
— За это в особенности люблю. Я мою власть готов любить за все.
— А что больше нравится тебе в твоей власти: ее слова, ее уста, ее поступь и поступки?
— Я все в ней люблю. Это вам вольно рассуждать о моей власти, е.... мать. Это вам вольно валять дурака, а я дурака не валяю, я очень люблю свою власть, и никто так не любит свою власть, ни один гаденыш не любит так мою власть.
— Отчего же у вас невзаимная любовь?
— По-моему, взаимная, сколько я мог заметить. Я надеюсь, что взаимная, иначе зачем мне жить?!
— Ладно, Веничка. Последний вопрос. Кто из советских литераторов или политических деятелей оказал на тебя наибольшее влияние?
— Если говорить о влиянии, то культуртрегерское — Аверинцев, Аверинцев.
— А Лотман?
— Лотман пониже, как говорят дирижеры. И Муравьев. Я знаю, о чем говорю, е.... мать!
— А из политических деятелей?
— Аракчеев и Столыпин. Если хорошо присмотреться, не такие уж они разные.
— А кого из членов большевистского правительства ты бы не удавил?
— Пожалуй, Андропова.
— Душителя диссидентов?
— Нет, он все-таки был приличный человек.
Весь текст интервью полностью здесь - http://www.moskva-petushki.ru/articles/interview/sumasshedshim_mozhno_byt_
================================================================================
Личная жизнь
Был дважды женат. В 1966 году у Ерофеева родился сын Венедикт Венедиктович, после чего он зарегистрировал брак с его матерью Валентиной Васильевной Зимаковой (1942—2000). Вторая жена Галина Павловна Носова (1941—1993) покончила с собой через три года после смерти мужа, выбросившись с 13 этажа, с балкона их квартиры на Флотской улице, что неподалеку от станции метро "Речной вокзал"
С 1985 года Ерофеев страдал раком горла. После операции мог говорить лишь при помощи голосообразующего аппарата. Скончался в 7.45 11 мая 1990 года в Москве в отдельной палате на 23-м этаже Всесоюзного онкологического центра. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

ОСНОВНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
- «Записки психопата» (1956—1958, опубликованы в 1995)
- «Москва — Петушки» (поэма в прозе, 1970; опубликована в Израиле в 1973, в СССР — в 1988—1989)
- «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» (трагедия, опубликована в Париже в 1985, на родине — в 1989)
- «Василий Розанов глазами эксцентрика» (эссе, 1973, опубликовано в СССР в 1989)
- «Моя маленькая лениниана» (коллаж, издан в Париже в 1988, в России в 1991)
- «Бесполезное ископаемое» (книга составлена на основе записных книжек прозаика)
В 2005 году в издательстве «Захаров» начата публикация записных книжек писателя под редакцией Владимира Муравьёва и Венедикта Ерофеева-младшего.
Комментарии
— Можно. Можно тут жить. Если приложить к этому усилия. То есть поменьше ума выказывать, поменьше таланта, и тогда ты прекрасно выживешь. Я это за собой наблюдал, и не только за собой. -
Вот так...
Помню, в молодости был у меня спор с одним деятелем (время, как вы понимаете, советское). Тема: зачем нужны были все жертвы революции и Гражданской войны, если в жизни практически ничего не изменилось? Он доказывал, что многое, мно-огое изменилось...
На следующий день я взяла "Дым" Тургенева, обернула газетой, чтобы не видно было ни автора, ни названия, и дала моему оппоненту почитать рассуждения Потугина. И спрашиваю, - кто, по его мнению, всё это написал? Он ответил возмущённо: "Антисоветчик какой-то!.."
Понравилось интервью. Судя по всему, этот человек просто не умел не шутить )))
http://knijky.ru/books/moskva-petushki
Можно даже прослушать, но это на большого любителя, да и воспринимается хуже.
Не мое, Николай. Или не время... Просто не хочу. Извините.
Мне кажется, не было в советской литературе автора более светлого и чистого, чем Веничка. Помню, вскоре после начала перестройки, зашла к знакомой в книжный и обнаружила там тоненькую книжицу "Москва-Петушки"... ценой копеек, кажется, в пятьдесят, что ли... Сдуру и от неожиданной радости скупила все, что там было ))) Потом раздаривала друзьям-приятелям ))) Это был первый знак перемен...
"— А что вы скажете о перестройке?
— Мне незачем перестраиваться. Остаюсь статус-кво, и навеки останусь.
— А вообще?
— А вообще-то недурно. А теперь давайте, задавайте ваш последний вопрос. Я очень люблю последние вопросы, как не люблю первых и вторых.
— Хорошо. Вот вы сегодня всем стали нужны. Вчера у вас было ЦТ, сейчас я, там, в соседней комнате, ждет девушка из "Экрана". Эти "цветы запоздалые"... Как они вам?
— Ну, какой вопрос, очень поэтический и ненужный. Не "цветы запоздалые", вовсе нет. Наоборот, меня бесит не их запоздалость, а эта вот их запоздалая расторопность. Вот что бесит меня больше всего..."