Священно-гужевая война (окончание)

Моя предводительница подошла к входной двери и застыла, прислонив в фанерному препятствию чуткое осторожное ухо. Обитель зла и порока казалась необитаемой.

"Моторовна, - позвала тётя Таня, - а ну выдь сюда, разговор есть!" В приземистом вагончике послышалась возня и потревоженный противник зачастил, как из пулемета: "Чо это - Моторовна? Это я, что ли, Моторовна? А чо к Моторовне за спросом пришла?" Сообразив, что военная хитрость не удалась, тётка пошла в атаку и первый залп начинающейся войны разнесся по окрестностям: " Выдь, сказала! Я - жена законная, а ты шалава беспутная! Выдь, я в глаза твои обмороженные наплюю, пусть все видят, кто ты такая!"

Вдохновленная юридически обоснованным гневом тётка посмотрела по сторонам и, увидев, что на пустырь собирается любопытная до зрелищ публика, выбила по вражеской двери призывную барабанную дробь квадратными каблуками черных "выходных" туфель из крепкой чёртовой кожи.

"Щас милицанера позову дак... нет у меня никого!" - откликнулась вражья сила.

... опять Моторовну громят, - донесся голос первого зрителя на театре военных действий.

... грит же - жена законная, она в своем праве...

... слышь, милицанером грозится... Люська милицанерова тоже громить приходила...

Тётушка, услышавшая глас народа, тут же подтянулась, и шарахнув кулаком в дверь, выдала новый оглушительный залп в сторону неприятеля:"А ну открывай, сказала, я в своем праве!" Не услышав ответа коварной противницы, тётя Таня, подумав некоторое время, сменила вид оружия, перешла в другой регистр и заголосила с подвывом: "Алексееей! Ты чо удумал, варнак?! Чо ты удумал?! Утресь лошадь пришла, под окошки пала, корова недоена, племяшка ревмя ревёт, а ты кобелируешь?! Кобелина ты, кобелина, душу ты из меня вынул и назад не положил!"

Прибывающая к месту сражения публика живо реагировала на происходящее:

... девчошка-то чейная? евоная девчошка-то или материна?

... ну, не Моторовны же девчошка! По которой дорожке много ног ходит, там трава не растет...

... не открывает зараза, прячет мужика...

Воительница взяла паузу, уяснив, что первая атака захлебнулась и победа будет трудной. Затем осмотрела окрестности взглядом опытного бойца и, углядев рядом с вагончиком кривой сучковатый дрючок, решила вооружиться для нового этапа суровой битвы. Ухватив дрючок покрепше, она резко рванула в сторону вражьей двери и саданув её плечом, исчезла на территории неприятеля.

Внутри вагончика что-то удивленно завыло. Раздавались также придушенные хрипы, кто-то пыхтел, метались в оконцах пёстрые занавески... бой был жестоким, но коротким. Наконец, вылетел на свалку взьерошенный дядя Лёпа, босой, в брюках и с полотенцем на голом торсе...

Публика дружно ахнула, точно вместо пойманного на месте преступления коварного изменщика ожидала встретить разбуженного шумом жизни медведя-шатуна.

Увидев меня, дядька громко удивился:

- Лорка! И ты тут?!

- Мы твои матрасы всю дорогу собирали, - важно сообщила я, - мнооого! Один в болотине лежал, а сверху - жаба! Большааая...

- Вот тебе и жаба! - согласился дядька и оттащил меня с линии огня, поскольку шум сражения неумолимо приближался.

Из вагончика вылетело цветное, лохматое, черногривое, шустро пронеслось мимо нас с дядькой, издавая полувой-полуплач, и скрылось в ближайших развалинах. Следом возникла в дверях тётя Таня, с дрючком в руке и жаждой мести в сверкающих гневом глазах.

Победительными искрами сияли в её торжествующих ушах разноцветные камушки, переливались в широкой улыбке сахарные зубы, бесследно исчезнувшая морковная "мазУта" уже не портила впечатления, и была моя любимая тётушка такая родная, красивая и гордая, что собравшиеся откликнулись взволнованно и дружно:

... вишь, вышла и ухом не ведет...

...выселить в 24 часа самогонщицу! выселить лахудру!

... отвалтузила разлучницу...

До того смирно стоявшая поодаль от битвы Маруська, неожиданно оживилась и тронулась в сторону тётки, грохоча пустой телегой. Неожидавшая подвоха от союзника воительница повернула взлохмаченную голову ей навстречу и была предательски укушена внезапно сдуревшей кобылой. Кусалась Маруська пребольно и с удовольствием.

Ошалевшая от боли тётка кинулась в сторону и, точно разом поняв, кто во всём виноват, с криком "Ты и скотину на меня натравил!" - огрела по хребтине любимого мужа, уже привычно и ловко орудуя дрючком. Дядька взвыл и стремительно обратился в бегство.

Взбесившаяся Маруська оглядела поле боя тоскливым мутным взором пацифиста, неожиданно обнаружившего себя на передовой, дёрнулась в сторону и, грохоча телегой, понеслась туда, где замерло цветное, лохматое и черногривое... Подлетевши к разлучнице, своенравная кобылица вознесла копыто и саданула что есть мочи во вражеский стан.

"Убиваааююют..." - зычно заголосило цветное и лохматое, и полетело навзничь прямо в грязные покрышки. Сообразив, что вопящее нечто и есть нехорошая Моторовна, я рванулась в её сторону, предвкушая рукопашный бой и скорое торжество, но приблизившись поняла, что бить Моторовну некуда - она была одинаково толстая со всех сторон и к тому же пребывала в странном положении, с застрявшей внутри покрышки пятой точкой, торчащими в стороны ногами и орущей лохматой головой. О том, что лежачих не бьют, я знала давным-давно, а надежды на то, что пухлое голосящее безобразие скоро встанет на ноги не было.

Очухавшийся дядя Лепа, справившись с одуревшей лошадью, схватил меня в охапку и ринулся прочь с поля боя. Наблюдатели сражения откликнулись одобрительными возгласами.

... глянь, мужик-то резвый - девчонку в беремя и поскакал, как заинька...

... убиваююют... милицанееера...

... разъязви ее в душу, здорова же баба орать...

... как самогонку гнать, дак она не орала...

Тётка, поверившая в окончательную победу, шла за телегой, помахивая кривым дрючком, точно маршальским жезлом. Барабанный бой явно звучал в её душе на парадно-высокой ноте. Шествие победителей свернуло в сторону тракта, оставив за спиной поверженного врага и благодарную публику.

Двенадцать километров пути до родной деревни уставшее войско провело по разному: успокоившаяся Маруська резво трусила в сторону дома, я болтала ногами, стараясь не пропустить момент истины, которого победительница-тётка настойчиво добивалась у дяди Лёпы, подвергнув мужа допросу с пристрастием. Изменщик же держался стойко и не уставая твердил одно и тоже: проставился, выпил, очнулся - Моторовна. Не добившись признания, тётка довезла свою бесценную половину до дома, погрузившись в оскорбленное молчание.

Позорно разрушивший блистательную свою карьеру дядя Лёпа три дня приходил в себя. Он протяпал картошку в огороде, починил провисшую банную дверь и перебрал стайку. Тётка съездила в райцентр, вернула матрасы в дом-интернат и возвратилась успокоенная - всё было улажено родственниками, дядя Лёша мог приступать к прежней работе на конюшне.

После субботней бани коварный изменщик выложил на кухонный стол маленький флакончик духов с неожиданным названием "Нашей маме". Мгновенно превратившаяся в курицу тётя Таня взмахнула крылами, как лебедушка, выдала сакральное "Гликочо!" и нанюхавшись сладких духов, сменила гнев на милость. В доме установилось, наконец, хрупкое перемирие.

Пару дней спустя райцентровская разведка донесла, что коварный изменщик ездил к Моторовне в обществе примкнувшей к нему предательницы Маруськи! Разведчики сообщали, что вражье урочище дядька не посещал, разговаривал с самогонщицей на улице и, судя по жестам и мимике, просил прощения.

Услышав донесение, тётка механически обратилась в курицу и надолго застыла. Каменное изваяние домашней птицы, использовавшее лавку у кухонного стола в качестве насеста, произвело на меня пугающее впечатление - оно сурово и мрачно вперилось в пол и время от времени издавало странный гневный клёкот, точно намеревалось снести необычных размеров и неслыханного качества яйцо.

События понеслись резвым кавалерийским аллюром - дядька внезапно сделался так загружен работой, что почти не бывал дома. Предательницей Маруськой завладела теперь тётя Таня, которая неожиданно для всех занялась лечением своих совершенно здоровых зубов, для чего начала ежедневно ездить в райцентр, где проводила большую часть дня. Осиротевшая я бродила по деревне, как таборная цыганка, наслаждаясь волей и безнадзорностью. Вечером все собирались под общей крышей, но каждый был сам по себе, секреты и тайны витали в воздухе подобно настырным деревенским мухам.

Так прожили с неделю, закончившуюся совсем уже странно - тётка заявила, что на выходные едет в райцентр к куме по важному кумовскому делу. Дядя Лёпа хмыкнул в усы и, пробормотав "ехай, раз по делу", подмигнул мне, как заговорщик заговорщику.

В тихий вечер воскресенья вернувшаяся домой тётушка вышла на середину кухни и, сложив руки на высокой груди, звонко заявила, что в прошедшие выходные выдала замуж самогонщицу Моторовну.

- И кто же - муж? - осторожно спросил дядя Лёпа.

- Коля Фуй! - радостно проворковала тётка.

Здесь следует сделать отступление, поскольку персонаж, появившийся в истории, заслуживает подробного описания. Человек этот был дальним родственником моей тётушки, но дальним настолько, что степень его родства сложно было определить, какая-то семьдесят седьмая вода на семьдесят восьмом киселе.

Родился он на белый свет в результате скоропостижной и неразумной любви, которой его бедовая мамашенька воспылала к заезжему командировочному. Будущий отец скоро исчез из её жизни, дитя родилось безотцовщиной, было неохотно принято в семью пьющей бабушкой и начинающей пить матерью.

Мальчонка выдался смирным и особенных проблем не создавал - сидел себе тихо под столом и перебирал незатейливый игрушки. Правда, ни слова не говорил лет этак до пяти. Когда же наконец дитя нарушило свое долгое молчание, непутевым его родительницам стало ясно: мальчонка - недоумок, поскольку соображал он плохо, говорил маловразумительно и половину букв алфавита четко не выговаривал.

Повзрослев и оформившись в парня, он проникся нездоровой страстью к нецензурной лексике и разговаривал преимущественно неразборчивым матом. Ехидные односельчане, обнаружившие своеобразного златоуста в родном селе немедленно наградили парня двусмысленным прозвищем, которое как смола прилипло к недалекому матерщиннику.

Косноязычный Фуй, ставший матёрым уже человечищей, жизнь свою влачил теперь в полном одиночестве, так как непутёвые родительницы одна за другой поумирали от беспробудного пьянства, оставив горемыку на милость господа бога и добрых родственников.

Довольная собой тётка рассказала, что Моторовна была ею просватана честь по чести и по поводу заключения матримониального союза устроен был даже "вечер", на котором тетка самолично присутствовала, благословляя молодых на долгую и счастливую жизнь. Теперь, продолжала она, мужняя жена Моторовна проживает в дальней деревне Гороховке в собственном доме с небольшим огородчиком для ведения хозяйства и палисадником для услады души...

"И Фуй с ней!" - на торжественной ноте закончила тётушка свою победительную речь и слушателям стало ясно, что это и была её главная военная победа, завершившаяся полным поражением врага и усмирением собственных подданных для их же пользы и безусловного блага.

Дядя Лёпа хохотал. Он молотил руками по коленям под застираными рабочими брюками, вскидывал русый чуб, тянул выразительным басом: "оооой, Танюююшааа..." Слёзы текли по загорелым щекам, скрываясь в усах, глаза вспыхивали весёлыми искорками, один раскат мощного хохота сменял другой, затихая на время и вновь взрываясь громкоголосым вкусным хохотаньем...

Тётка скосила в мою сторону хитрый птичий глаз, сверкнула рафинадной белизной зубов и, легонько притопнув ногой по кухонной пёстрой половичке, громко и радостно подвела итог долгой войны: "Вот так горбатых правят!"

Был у меня в детстве необременительный, а в чем-то даже и заманчивый изъян, про который тетка говорила по утрам: Лорка-то опять луну пасла. Мне нравилось лунатить, и в ночи полнолуния, находя себя стоящей у окна маленькой комнатушки, служившей спальней, я ничуть не пугалась. Несколько раз меня будил и возвращал в реальность старый пёс, иногда отводила в кровать сама тётушка, но чаще всего я приходила в себя у ночного окна.

Мне казалось, что это не я иду к луне, а она сама вплывает в комнату, наполняя её тесный воздух золотисто-лиловым сиянием. И, стоя в центре лунного шара, точно обёрнутая в его холодноватое мерцающее пламя, я неизменно жмурилась от восторга встречи с чем-то, казалось, давно знакомым и родным. Мне нравилось играть в лунного пастуха.

И в эту ночь я нашла себя у окна, и наигравшись вдоволь, стала разглядывать ночную деревенскую улицу. В струящемся с неба лунном потоке медленно плыла задумчивая рыжая Маруська. Глаза её были томно прикрыты, лошадь явно грезила о двуногом своём возлюбленном, встречи с которым трепетно ждала её нежная своенравная душа.

Меня окружало царство сна. Шумно дышали в хлеву большие теплые коровы, старшая серьёзная Ночка и шаловливая ласковая Ягодка. Дремал в старой будке внимательный Мухтар, вздрагивая чуткими ушами на каждый постороний звук, дрых, сладко похрюкивая, вздорный прожорливый поросёнок Борька, мирно вздыхали белобокие мягкие овечки, спал суматошный курятник, дремали гуси и утки...

И только кошачья семья, любившая ночные охоты, сторожко караулила аппетитных мышей, вспыхивая адским пламенем хищных и зорких глаз... В горнице вкусно похрапывал дядя Лепа, спокойно дышала рядом с ним навоевавшаяся и довольная собой победительница.

На тихую деревенскую благодать вместе с лунным сияньем струился с ночного неба долгожданный и заслуженный мир.