Священно-гужевая война

Молодая рыжая лошадь Маруська влюблена была в моего деревенского дядьку, как полоумная кошка. Непонятным никому способом она умела тайно покидать конюшню, в результате чего среди ночи под окнами спящего дома раздавалось тихое призывное ржанье. "Твоя пришла!" - фыркала тётя Таня, умевшая, как всем уже известно, при необходимости обращаться в курицу. Дядя Лёша хохотал, уверял, что Маруська - не совсем лошадь, а еще и немножко собака... 

Маруська действительно выделывала разные штуки: вставала на колени и смешно трясла головой, ржала по команде, танцевала во дворе, расплескивая густую гриву и подкидывая ноги, но все это - только по знаку своего обожаемого кумира. Вообще же Маруська была строптива и себе на уме.

Тётушка любила моего дядьку не менее самоотверженно, но была в её любви горькая виноватая нотка - бог не послал ей детей. Помня о неизбывной своей виноватости, она занималась тем, что в иных слоях общества называлось бы "карьера мужа". Работал дядя Лёпа конюхом и был совершенно доволен - его любили все: лошади, деревенское начальство, друзья-приятели, дети, собаки и кошки... Был он солнечно-простым, открытым, щедрым на душевное тепло и всегда приходил на помощь тем, кто в этом нуждался.

Однако тётушка считала, что её любимый Алексей Платонович достоин лучшей участи. Хитростью и коварством, путем тайных интриг и долгих переговоров с кумовьями и сватьями, жившими в райцентре, тётка добилась-таки своего: дядю Лёшу взяли на работу в райцентровский дом-интернат вместе с Маруськой, поскольку у работодателя не было гужевого транспорта. Теперь он назывался звенящим словом завхоз, рано утром уезжал на работу вместе с преданной Маруськой, вечером возвращался домой, и довольная тётя Таня ходила по деревне, как царевна Лебедь, ставшая женой князя Гвидона.

Спустя месяц настал день получки, новую дядькину зарплату уже обсуждали в деревне, как небывалую удачу. В долгожданный вечер случился неожиданный казус - ни дядя Лёпа, ни лошадь, ни зарплата дома не появились.

Под утро трепетные маруськины рулады нарушили наш беспокойный сон. Выйдя на улицу, мы обнаружили сердитую лошадь и пустую телегу, в которой лежал зачем-то новенький полутороспальный матрас. Непроспавшаяся тётка мгновенно обратилась в известно кого, вперила острый куриный глаз в полосатый сюрприз и грозно-вопросительно удивилась: "Кто оно место моркОвно?" Влюбленная кобыла молчала, как рыба. Молчала и я, почёсывая накусанные комарами руки, поскольку объяснить, что означает присылка матраса вместо мужа и зарплаты по малолетству была не способна.

Немая сцена длилась недолго - Маруська издала специфический фырк, требуя еды и питья, тётка, обратившись в человека, решительно заявила: "В райцентр поедем!", я звучно пришлепнула летучего вампира и тихо ругнула его сволочью.

Задали овса лошади, выгнали в стадо корову, накормили мелкую живность, позавтракали. Нарядились для райцентра и отправились в путь. Дорога тянулась извилистой тусклой лентой в ярком бархате полей, выплывало на горизонте золотое солнце, подсвечивая голубой купол неба, оперённый по краю белым облачным пухом.

Вскоре увидели у дороги ещё один полутороспальный подарок. Лежал он небрежно брошенный в почти уже высохшую лужу, одной половиной неловко подвернутый и поэтому кочковатый, будто прикрывая кого своими новенькими полосками... Тётка слабенько вскрикнула, кинула вожжи и сиганула к находке, как перепуганная коза. Перетряхнув постельную принадлежность и не обнаружив ни под ней, ни внутри нее любимого мужа, она свирепо вспомнила матрасову мать, и кинула паршивца на телегу, как пакостливую кошку. Поехали дальше.

Через некоторое время обнаружилась живописная группа полосатых проказников, причудливо разбросанных рукой неизвестного великана. Матрасы были фигурно уложены вдоль дорожной обочины, под высоким тополем на противоположной стороне пути, матрасы правили бал и играли в живые картины... Думаю, моя любовь к сюрреализму началась именно тем летним утром, навсегда оставившим в детской памяти фантасмагорическую встречу живой русской природы с полосатыми изделиями легкой промышленности.

Так, следуя своим путем, мы с тётушкой насобирали ровно сорок матрасов и каждая встреча с ними была прекрасна и удивительна. Один застыл в полуприсяди и казался нахохленным, всеми позабытым старичком в разлинованном тулупчике, второй приветливо расположился на яркой травяной зелени, словно призывая прилечь усталого путника, третий, распластавшись на дороге, похож был на свежую заплатку, небрежно пришитую к блёклой мешковине деревенского тракта.

В райцентр въехали, как две маркитантки, отставшие от провиантского обоза, трофеи высились за нашими спинами, предвещая новые завоевания и скорую победу над неизвестным врагом. Принялись объезжать по очереди кумовьёв и сватьёв, пытаясь отыскать дорогую пропажу. После долгих совещаний и обсуждений пришли к однозначному выводу: дядя Лёша вчера с кем-то пил и пил отнюдь не родниковую воду.

Решили искать коллег-собутыльников, которые обнаружились быстро, были малопригодны для расспросов, синюшно бледны и речь свою сопровождали гримасами мучительной боли. Запивая холодным квасом больное похмелье, собутыльники подтвердили рабочую версию: получивший первую зарплату дядька "проставился" и, судя по их лицам, сделал это очень качественно.

"Проставлялся" дядька в интернатовском дворе, действо это было прервано начальством, потребовавшим срочно отправиться на некую развилку дорог в окрестностях райцентра, мимо которой должна была проследовать городская машина, гружёная множеством добра, частью коего и были злополучные матрасы. Завхоз Алексей Платоныч, прихватив с собою коллег, тронулся в путь, достиг развилки, принял матрасы по накладной и приторочил их к телеге. И пустился в обратную дорогу, запивая недорогим портвешком послеполуденную летнюю жару. И на пути его возникла роковая случайность.

Случайность была женщиной с индустриальным прозвищем Моторовна - этакая местечковая Кармен, черноволосая вольная самогонщица, одинокая искательница любви и приключений. Моторовна жила на окраине райцентра внутри стихийно возникшей свалки, как хищный орёл среди развалин. Самогонку свою гнала она умело, настаивала на табачных листьях, используя одной только ей ведомые рецепты, за что и получила эта самогонка народное название - присуха.

Противоречивость мокрой самогонки и сухой присухи население вовсе даже и не смущало: ходили слухи, что любого половозрелого мужика, опоённого присухой, Моторовна могла вести куда угодно, как телка на верёвочке. Тот факт, что обладающая колдовской мощью гитана, вековала свой бабий век в абсолютной матримониальной невостребованности, а присушенные жертвы неустанно менялись, подобно листикам гербария, тоже никого особенно не волновал, парадоксальность мышления была и будет отличительной чертой моих земляков.

Итак, встретивший на свою беду Моторовну, дядя Лёпа, опоён был присухой, почему и последовал за злодейкой в её живописные руины. Собутыльники-коллеги не бросили человека в беде и пустились за ним, мешая портвейн с самогоном. Маруська, принявшая участие в пирушке, демонстрировала собравшимся цирковые номера, смиренно ждала хозяина, но, обнаружив, что он бесследно исчез в приюте самогонщицы, не раздумывая, повернула телегу в сторону дома и побрела, сея разумные, добрые и вечные полосатые матрасы в придорожную пыль.

Услышав о Моторовне, тетя Таня спала с лица и сурово задумалась, забыв даже обратиться в курицу. Мы резко сменили курс и направились в сторону райцентровского магазина, где надолго приклеились к витрине с разноцветной бижутерией.

Выбирали серёжки. Маленькие украшения ярко-желтого цвета в виде цветочка с сердцевинкой-камушком сияли под стеклом, испуская острые лучики. Камушки были красные, зеленые и разноцветные. Доверяя моему, пусть детскому, но всё же городскому вкусу, тётка спросила: "Какие?" Я указала пальцем на разноцветные, верная давней своей любви к калейдоскопам. Тётушка ушла вглубь полутемного помещения, нырнула за пазуху и выпростав кошелек, вернулась к продавщице, заявив решительным голосом :"Берём!" Потом подумала еще немного и выдохнула: "Губнушку покажите!". "Губнушкой" тётя Таня называла помаду, которая в её арсенале, разумеется, была, но по недоразумению осталась дома в комоде.

Пересмотрев несколько разных орудий замышляемой войны, остановились на самом ярком - толстенький столбик похож был на маленькую морковку и вкусно пах конфетой-ириской.

Вернулись на бивак к кумовьям-сватьям, где и занялись приготовлениями к походу. Тётка встала к зеркалу, аккуратно вдела новые сережки в уши и повернувшись ко мне тревожно и стеснительно спросила: "Как - лИчит?". Я радостно подтвердила: "Личит!"- и вдохновленная похвалами воительница принялась старательно красить губы новой "губнушкой". Мне понравились бликующие разноцветьем серёжки и не пришлась по душе морковная помада. Казалось, что на доброе тёткино лицо кто-то приклеил чужие неприятные губы. Дядя Лёпа тоже не любил никакие "губнушки" и называл их смешным словом - "мазУта". Но почему-то я знала, что говорить об этом тётке сейчас нельзя и невозможно, и поэтому в ответ на её взволнованное: "Как - бАско?" - решительно заявила: "Баско!"- отчего её смущенное обновлениями лицо стало прежним - красивым и добрым.

Наконец, собрались и двинулись на рать, погоняя лошадь. Так три любимые женщины завхоза Алексея Платоныча начали войну за его свободу и независимость от гнета бессовестной присухи Моторовны.

По дороге тётушка взволнованно инструктировала малочисленную армию:

- Ты уж там, Лорка, реви погромче!

- Зачем реветь? Лучше я ее кулаками, кулаками...

- Может, и драться придётся, - вздыхала командирша - а лучше - реви! Сердце у него доброе, услышит, что плачешь, может и сам домой пойдет...

- Ладно, я сначала пореву, а потом все равно - кулаками! - грозилась я, не в силах смириться с тем, что моего любимого дядьку забрала себе какая-то Моторовна.

Пустырь, где располагались вражеские редуты, оказался большим и захламленным. Одну его сторону полностью занимала свалка, другую частично оккупировала беспутная самогонщица. Увидев приземистый вагончик, совсем не похожий на уютные деревенские домики, я окончательно разочаровалась в противнике - Моторовна жила, как босяк, в утлом строении, у которого не было даже крылечка с верандой, а входная дверь выходила прямо на пустырь. Рядом с вагончиком кособочилась поломанная детская коляска, валялись старые покрышки, переломанные стулья выстроились вокруг ржавого корыта, где теснились пустые банки вперемешку с окурками.