Таких генералов не хватало Николаю II в феврале 1917 года...

Генерал-майора Георгий Александрович Мин (9 декабря 1855 – 13 августа 1906 ст.ст.).
Участвовал в Русско-турецкой войне1877-1878 годов (награжден орденом святой Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость» и орденом святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом). Деятельный участник подавления антигосударственного бунта в Москве в декабре 1905 года.
Командующий лейб-гвардии Семеновского полка. Когда в начале декабря Московский генерал-губернатор Дубасов понял, что с мятежом ему не справиться, он попросил прислать из Петербурга верные войска. Император Николай II приказал отправить в Москву Семеновский полк и Г.Мина.
15 декабря 1905 года генерал с полком прибыл в Москву. Разобравшись с ситуацией, отправил третий батальон полка, под командованием полковника Н.Римана, на Московско-Казанскую железную дорогу для ликвидации восстания там, а сам с остальными тремя батальонами и полубатареей лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, прибывшей вместе с полком, немедленно перешел к боевым действиям в районе Пресни, где ликвидировал центр восстания.
Издал приказ подчиненным: «Арестованных не иметь, пощады не давать». В ходе подавления мятежа ликвидировал более 150 бунтовщиков, что позволило оперативно добиться прекращения беспорядков.
Вполне понятно, почему генерал Георгий Мин, подвергался диким нападкам со стороны либерастской и русофобской прессы. Ленин называл генерала «дикой собакой».
Убит на глазах у жены и дочери четырьмя выстрелами в спину на перроне станции Новый Петергоф террористкой З.Коноплянниковой.
Именно таких генералов очень не хватило Николаю II в феврале 1917 года.
[more=Отрывки из из воспоминаний  Н. Г. Гревениц, дочери генерала Г.Мина]
"...В декабре ночью отца разбудил ординарец и доложил, что от главнокомандующего прибыл фельдфебель с посланием. Надо сказать, что после истории с Технологическим институтом, отцу время от времени приходили угрожающие анонимки, потому мы с мамой беспокоились за него. Тихо последовав за ним, мы видели, как фельдфебель вручил ему пакет. Отец прошел в свой кабинет, оделся и сразу же уехал. Под утро он позвонил и попросил собрать ему чемодан, через час он за ним заедет.
Рано утром полк с полной амуницией в специальном вагоне выехал в Москву для подавления беспорядков. Мы с мамой провожали отца. Он выглядел спокойным, отдавал четкие распоряжения, но я понимала что творится у него в душе.
Прошло несколько дней, вести из газет были одна тревожней другой. А тут еще к маме приехала знакомая и спросила: "Это правда, что ваш муж ранен?".
 Когда мы уезжали из Москвы, к отцу приехал градоначальник Джунковский. Он попросил, нельзя ли, ввиду не полного спокойствия в городе, убитых солдат-семеновцев,  отправить в Петербург незаметно. Отец вспылил: "Героев - незаметно? Никогда! Завтра мы их на лафетах провезем по городу, с музыкой. А уж это ваше дело, чтобы в городе было спокойно". Джунковский подчинился.
Солдаты любили отца и звали "отцом родным". Даже дома у нас постоянно на кухне столовался кто-нибудь из солдат. Отец навещал солдат даже в тифозных бараках, не боясь заразиться сам и заразить меня, свою единственную дочь. Помню, когда один солдат заболел туберкулезом, отец заставил маму искать малороссийское сало, потому что больному его хотелось. Нашли его с трудом, но солдатика оно уже не спасло. А когда солдат вызывали к умиравшим родителям, отец всегда сам оплачивал эти поездки. Будучи еще ротным командиром, он заказывал приданое новобранцам. Приходила белошвейкам шила все за папин счет. Зато когда отец покидал полк, солдаты поднесли ему образ и Евангелие с надписью: "В темнице был -Ты меня посетил, голодный был, Ты меня накормил". А офицеры поднесли ему золотой жетон и серебряный бювар, а нам с мамой большие букеты. Отец же в свою очередь подарил полку картину "Петр I под Полтавой" и статую Славы. Он приготовил прощальную речь, причем на словах: "А ты, наша боевая слава, живи и расти!", ординарец должен был внести эту статую Славы.
После подавления мятежа 1905 года в нашем доме не было покоя. С одной стороны отца осаждали письмами благодарности, с другой - посылали проклятия и угрозы. Были и анонимные письма, писаные теми, кто знал прямой нрав отца, не боящегося говорить правду даже Царю.

Отец снова приехал 12 августа, это была суббота, и мы с ним вечером поехали вдвоем покататься по окрестностям Петергофа. Проезжая мимо церкви преп. Серафима, мы зашли в нее, шла всенощная. Я стала горячо молиться, прося преподобного сохранить жизнь отца.
На обратном пути, когда мы уже приближались к дому, с нами поравнялась какая-то женщина в серой пелерине. Она пристально в упор посмотрела на нас и от ее взгляда мне почему-то стало жутко.
Следующий день отец провел дома и только перед отъездом заехал к бабушке проститься. От бабушки мы поехали прямо на вокзал. Обычно отец приезжал прямо к отходу поезда, а тут у нас оставалось еще 10 минут, мы уселись на скамейку. Вскоре показался поезд, а в это время по другой стороне платформы шел толстый генерал Вайтулов, ему надо было ехать в Петербург и он начал прыгать с платформы, что при его комплекции было трудновато. Мы с отцом смотрели на него и смеялись. И тут раздались выстрелы. Я вскочила, оглядываясь, посмотрела на отца и увидела, что он мертв. Я попыталась поддержать его тело, держа его на себе, и тут увидела, что мама держит за волосы ту самую женщину в серой пелерине. От нервного шока она не могла разжать руку и так и держала эту женщину до появления полиции. Отца внесли в вокзал, там был доктор, но все было кончено. Несчастная стреляла в отца в упор, в спину разрывными пулями. Одна пуля задела мое платье. Было темно, фонарей не было, появились какие-то факелы, при их свете и понесли тело отца к нашей даче.
В доме нас уже ждал генерал Орлов, за которым тоже охотились революционеры. Я ему сказала: "Почему вы здесь? Берегитесь, здесь не безопасно". Что было дальше, я не помню. Я стала совсем невменяемой, меня нашли на полу.
На другой день днем состоялась панихида, приехали Царь с Царицей и выразили нам свои соболезнования. После панихиды тело отца повезли в Петербург, подали специальный поезд, один вагон был траурный, в другом, вагоне-салоне, ехали мы. Поезд подъехал к Царскосельскому вокзалу в царский павильон. Здесь встретила нас масса людей, среди них вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Но я плохо помню, как все это было. Горе мое было так глубоко, что я была как в тумане. Были и фотографии похорон, но, к сожалению, они не сохранились..."

http://monarhist.net/Archives/monarhist-36.htm#2