Гусаровы дети. Страницы из моей семейной истории. Часть 8.

         С Н О В А   В   С И Б И Р И.   О М С К

    Родная Сибирь встретила крепким морозцем и сугробами вдоль улиц двухметровой вышины. Через день я поехал оформляться на работу в училище. Приказ о приёме на работу подписан 8 января 1966 года, должность - инженер учебного радиополигона с окладом 110 рублей, плюс педагогическая работа по 48 часов в месяц, что в сумме составило 163 рубля, на пятёрку меньше, чем было в Гурьеве. Меня прописали в общежитии молодых специалистов, которое представляло собой одну комнату в коммунальной квартире в 4-м доме Авиагородка. При первой беседе с Л.С. Симкиным  выяснилось, что в училище уже больше года работает преподавателем мой бывший одногруппник и хороший товарищ Михаил Иосифович Зильберман. Правда, вместе мы проучились только два курса, а потом он перевёлся в только что открывшийся на базе расформированной военной академии Рижский институт инженеров гражданской авиации. Мне такой вариант рижские вербовщики тоже предлагали, но я на него не решился: уж очень далеко от дома! Мишу  вызвали в кабинет Симкина, была бурная встреча, хотя последний раз мы с ним встречались три года назад в Новосибирске. Он привозил из Риги  жену Ольгу показывать своим брату и сестре. Мише было поручено сопроводить меня по инстанциям, что были положены при оформлении на работу. Он привёл меня на радиополигон и представил моему будущему начальнику Самуилу Мироновичу Лебедеву. После беседы с ним меня назначили инженером радиолокационной группы.

    Жили пока дома у Нины на ул. 5-я Чередовая, на дорогу до работы уходило много времени, да и от морозов отвык за 2 года и 4 месяца проведенных в южных краях, где и снег-то был большой редкостью. Женя, которому при отъезде из Гурьева исполнилось только 2,5 месяца, длинный перелёт перенёс плохо, видимо, заложило уши, много плакал и плохо спал. На весь март меня отправили  в Ригу изучать тот самый «Сатурн», который я привёз в Гурьев, но не успел его установить на позицию. Семью на это время я отвёз в Калачинск к моим родителям. Вернулся я с учёбы  1 апреля. Весна 1966 года в Калачинске была необычно ранняя и снега уже не было. Эля за время моего отсутствия списалась со своим братом Вадимом, жившим в то время в Нововаршавке, и решила съездить  с Женей погостить у него. 30 апреля мы на поезде втроём уехали к Вадиму, на станции Любовка он встретил нас и отвёз к себе в Нововаршавку. После окончания Первомайских праздников я вернулся в Омск на работу, а семья осталась у Вадима до конца месяца.

    В мае месяце я нашёл частную квартиру недалеко от училища в Авиационном переулке во флигеле большого частного дома. Вскоре в училище по моему примеру и с моей подачи перевёлся из Актюбинского аэропорта мой друг и однокашник Владимир Иванович Горкин. Его так же как и меня приняли на должность инженера радиополигона, но на радионавигационную группу. Когда мы с ним вели переговоры о переводе, он был человеком холостым, а при встрече его на железнодорожном вокзале обнаружилось, что он приехал с женой Людмилой и её сыном Эдиком, лет 5-ти. Через несколько дней они тоже сняли частную квартиру через 3 дома от нас. В конце мая я встретил с поездом своё семейство и привёз его уже не к Нине, а на снятую квартиру. К счастью, пожить на съёмной квартире пришлось только 3 недели: Л.С. Симкин выполнил своё обещание досрочно и оформил на моё имя ордер на ту самую комнату 25 кв. метров с балконом, что до этого числилась общежитием молодых специалистов и где я уже был прописан, но не жил. Уже 25-летие Эли, 24 июня 1966 года мы встретили в своём, омском теперь, жилье. Получается, что в те труднейшие с жильём годы Бог нас миловал, и наша семья не имела своего жилья всего полгода, даже чуть меньше, а снимала его в частном неблагоустроенном секторе только 3 недели. Правда, пока это была коммунальная квартира с 2-мя соседями, но в полнометражной квартире это можно было как-то потерпеть, в училище так жили тогда в большинстве. Кстати, вскоре после меня в соседнем 3-м доме Авиагородка получила 17 метровую комнату и семья В.И. Горкина.

    В должности инженера я проработал всего 9 месяцев: мой начальник С.М. Лебедев был переведён на преподавательскую работу с руководством цикловой комиссией радионавигации, где и проработал вплоть до своей трагической гибели в авиакатастрофе в Омске в октябре 1984 года. К нему перешли работать преподавателями и В.И. Горкин, и М.И. Зильберман. Мне было предложено возглавить радиополигон с 1 сентября 1966 года. Должность тогда называлась: старший инженер. Одновременно вёл и преподавательскую работу, из которой 480 часов в год оплачивалось, сверх того – за спасибо, так как это уже считалось нетрудовыми доходами. Правда, мне вместо «спасибо» предоставляли двухмесячный преподавательский отпуск, что, по моему мнению, было вполне достойным вознаграждением. Работали много и с удовольствием, что было возможно только при общем благоприятном микроклимате, бывшем при Л.С. Симкине и никогда больше. С 1969 года в училище открыли лётное отделение, и оно стало называться лётно-техническим. Под обучение пилотов стала оснащаться и авиабаза в Калачинске. Л.С. Симкин стал уговаривать меня возглавить службу радионавигации и связи на учебном аэродроме Калачинск. Отказать ему было очень трудно, но мне как-то удалось это сделать, не испортив с ним отношений, которыми я очень дорожил. Я не боялся нового дела, мои гурьевские обязанности были намного сложнее. Меня пугала как раз простота: оборудование радиополигона включало все радиосистемы, которыми оснащались крупные аэропорты, а работать с ними было интереснее, создавался запас прочности на будущее, ведь мне было всего 29 лет.

    В мае 1970 года, незадолго перед сдачей строящегося училищного жилого дома №10, мне предложили отдельную двухкомнатную квартиру в 5-м доме, №19, на третьем этаже. Уставший от четырёхлетней жизни в коммунальной квартире я не стал полгода дожидаться сдачи нового 10-го дома, где я наверняка получил бы квартиру, и переехал. Квартира-то была неплохая, светлая, тёплая, потолки 3,1 метра, с раздельными комнатами по 13,5 кв. м и с горячей водой. В 4-м доме, где мы прожили в коммуналке почти 4 года, горячую воду, и только в ванной, надо было получать из отапливаемого дровами титана. По всей территории Авиагородка подбиралась для этого каждая палочка, веточка или щепочка. Но были и недостатки: отсутствие балкона, а главное, ванной комнаты, а сама ванна стояла в кухне(!). В 5-м доме, называемом генеральским в бывшем военном городке при военном авиационном училище лётчиков, таких квартир было только 3 и все в среднем подъезде. Предназначались они не то для дворников, не то для денщиков. Кстати, после нашего переселения в 1977 году в 13 дом, туда поселили дедушку и бабушку, дворников.

    На радиополигоне я проработал до 1 марта 1977 года, более 11 лет. За эти годы он был почти полностью переоснащён новым оборудованием и имел до 15 инженерно-технических специалистов, многие из которых учились в ВУЗах по вечерней и заочной системе. За этот период я получил две правительственных награды, в 1970 и 1971 годах.

    Когда в училище ввели в структуру отделения на технических специальностях, мне было предложено работать заведующим радиотехническим отделением по специальности «Радиооборудование аэропортов». Я согласился, а после того, как работа была налажена, сработал русский принцип: кто везёт, на том и пашут и мне добавили ещё и специальность «Радиооборудование самолётов». Число курсантов на отделении достигло 1200 человек, при общей их численности около 2000. Кстати, сейчас общая численность курсантов в колледже всего 500 человек, но на каждой из пяти специальности свой заведующий отделением. Проработав в этой должности более 12 лет, мне многое удалось сделать. Пять лет на общественных началах руководил областным методическим объединением заведующих отделениями средних специальных учебных заведений, которых в области было 32. Ежегодно включался в состав комиссий МГА по проверке деятельности родственных училищ: Рижского, Рыльского и Красноярского. В 1988 году был избран от средних специальных учебных заведений Омской области делегатом на Всесоюзный съезд работников образования. От учебных заведений гражданской авиации на этом съезде кроме меня было только 3 делегата. После съезда был введён от МГА в состав Всесоюзного Совета по среднему специальному образованию. До развала Союза Совет успел провести 2 заседания: в Саратове и в Волгограде. В новой России такого Совета почему-то не создали, может быть, поэтому многие колледжи и техникумы в стране сейчас влачат жалкое существование.

    В ноябре 1989 года, после 12-летнего перерыва мне не предложили даже, а попросили вернуться на радиополигон. Связи-то с ним я никогда не терял, но планированием практического обучения занимались другие люди, время практики стало использоваться малоэффективно. Не сразу, но я согласился: устал за 12 лет от постоянных курсантских очередей перед моим кабинетом, изнуряющей борьбы за посещаемость и успеваемость, организацию работы ГКК, подготовку выпускных документов ежегодно для сотен людей. С ноября 1989 по март 1990 года сидел на 2-х стульях: надо было обеспечить выпуск курсантов по 2-м специальностям, как заведующему отделением, и запустить процесс практического обучения на радиополигоне. С 1 ноября 1989 года я был переведен (дал согласие на перевод по инициативе администрации) на должность ведущего инженера радиополигона, эту должность ввели по моей просьбе. А с 1 февраля 1993 года в штатное расписание была введена должность начальника радиополигона, на которой я оказался автоматически.

    Учебно-практический процесс я отладил за 1 год, но вот процесс технического переоснащения после ликвидации МГА в 1992 году полностью прекратился и, похоже, навсегда. 10 лет поддерживали оборудование, как могли на те копейки, которые могли изыскать в бюджете колледжа, но процесс старения и износа техники так не остановишь. Новое руководство колледжа эта ситуация особо не беспокоила, стиль его работы коренным образом отличается от того, что был при Л.С. Симкине. После окончания 2001-2002 учебного года я отчитался за него, спланировал следующий учебный год и на 63 году жизни подал заявление о выходе на пенсию, хотя я её получал уже 8 лет по льготному списку №2. Мой стаж в колледже составил 36,5 лет, а в гражданской авиации 39 лет. За это, кроме 2-х медалей в 1970 и 1971 годах, меня в 1983 году наградили уважаемым в гражданской авиации знаком «Отличник Аэрофлота», а в 2001 году мне было присвоено звание «Почётный работник среднего профессионального образования». Несколько раз я был участником  ВДНХ СССР и награждён её бронзовой медалью, а в трудовой книжке я насчитал 51 запись о моральных и материальных поощрениях. Моё рабочее место пустовало до сентября 2006 года: желающих его занять не находилось.

     Оглядываясь на весь пройденный путь, я не жалею о том, что в 1963 году принял решение распределиться в ГА, а тем более, о переводе в Омское училище. В авиации все технические достижения всегда внедрялись раньше, чем в других отраслях техники, а работа предполагала частое, через 3-4 года, повышение квалификации в крупнейших городах страны, интересный круг общения в частых командировках, да и в училище-колледже меня окружали образованные, интересные и, что немаловажно, трезвые люди. Попробую назвать города, в которых мне пришлось побывать по служебным делам, или для отдыха и санаторного лечения с использованием положенного мне до 1993 года бесплатного пролёта (с запада на восток, сканируя с севера на юг). Города, где мне пришлось бывать часто и подолгу, и которые я знаю не хуже родного Омска, выделяю курсивом.

    Брест, Рига, Таллин, Шауляй, Кишинёв, Тирасполь, Одесса, Минск, Выборг, Ленинград, Архангельск, Москва, Курск, Рыльск, Днепропетровск, Кривой Рог, Симферополь, Ялта, Севастополь, Евпатория, Воронеж, Киев, Сыктывкар, Нижний Новгород, Волгоград, Саратов, Краснодар, Новороссийск, Геленджик, Сочи, Адлер, Гагры. Сухуми, Кобулети, Батуми, Кисловодск, Минводы, Пятигорск, Нальчик, Орджоникидзе, Гори, Бакуриани, Боржоми, Тбилиси, Ереван, Свердловск, Челябинск, Троицк, Кустанай, Гурьев, Шевченко, Кокчетав, Алма-Ата, Ташкент, Душанбе, Тюмень, Новосибирск, Барнаул, Бийск, Белокуриха, Новокузнецк, Красноярск, Иркутск, Благовещенск, Хабаровск, Магадан, Петропавловск-Камчатский.

    Удалось попутно осмотреть многие достопримечательности: музеи в пригородах Ленинграда, в том числе и Пушкинский лицей, Малые Карелы под Архангельском, храм-памятник Эчмиадзин под Ереваном, Рижское взморье и природный заповедник Сигулда в Латвии, курган Славы и Хатынь в Белоруссии, Нижегородскую радиолабораторию-музей, Криворожские гигантские карьеры и домну №9, Красноярскую и Нурекскую ГЭС .Красноярские Столбы и многое, многое другое, как доступное для любых туристов, так и не очень.

     В семье всё шло своим чередом. В 1975 году, 28 марта, родился Виталий, получивший домашнее имя Аля. В декабре 1977 года переселились в теперешнюю трёхкомнатную квартиру в новом 13 доме. С 1971 года в семье завёлся собственный транспорт: сначала мотороллер «Турист», в 1973-м мотоцикл ИЖ-Планета-3 с коляской, на котором я проехал вокруг гаража лишь однажды. Это потому, что в 1974 году в училище, как и в других организациях и предприятиях, начали распределять (излюбленный советский термин!) автомобили передовикам производства. Из первых трёх автомобилей на 800 человек работающих «Запорожец» достался мне, видимо, я подходил под определение передовика производства. В сентябре 1975-го его сменила трёхлетняя ВАЗовская «Копейка», пригнанная мной с Южнопортового авторынка Москвы, где был в очередной командировке. В 1986 году Эле на работе выделили «Ниву», которую я при оформлении в автоцентре заменил на одну из первых в Омске «Самару» 8-й модели. В 1998 году за неделю до дефолта удалось заменить её на трёхлетнюю «Девятку». С сентября 2005 года ездим с бабушкой Элей на дачу на «Самаре-2» пятнадцатой модели. Бог даст, ещё поездим.(«Самара-2» была заменена на «Калину Универсал в марте 2011 г., которую мы купили новой в автоцнтре ВАЗа, а после трёх лет эксплуатации заменили её на такую же, но второго поколения). Начиная с 1975 года ежегодно во время отпуска совершали семейные автопутешествия в Кокчетавскую область на озеро Имантау, чаще всего с моими сослуживцами, по 2-3 машины. Купались, дети учились плавать, ловили рыбу и раков, собирали обильную лесную клубнику и даже вишню. С нами часто ездила сестра Нина с кем-то из её сыновей, ей этот отдых в палатках очень нравился, моим домочадцам, включая очередного кота Васю, тоже. Эту традицию пошатнули сначала дача, появившаяся у нас весной 1988 года, потом выросшие дети, у которых появились свои дела и, наконец, развал Союза, когда Казахстан стал уже другой страной.

    Оба моих сына пошли в Гусаровскую породу: умные, красивые, настырные и работящие, что и неудивительно, ведь в них замешан коктейль из четырёх славянских народов: русского, украинского, белорусского и польского. Как и в семье моего отца, у нас главной целью было дать детям достойное образование, а метод воспитания – не давать детям дурного примера. Я своего отца не видел пьяным, хотя во дни торжеств и бед народных от рюмки он не отказывался. Даже при его 4-х классном образовании и очень скромном материальном достатке большого семейства я не считаю себя интеллигентом в первом поколении. И меня мои дети не видели мордой в салате, я никогда не курил, а в нашем доме они не слышали не только матерных слов, но и просто неприличных. Поэтому они унаследовали эти привычки без особых усилий и без применения ремённой передачи. В нашем же доме они наблюдали уважительное отношение к моим родителям и постоянную заботу о них.

    Профессию оба выбирали себе сами, предварительно посоветовавшись с нами. Женя без проблем закончил как школу, так и Политехнический институт с красным дипломом, а серьёзное увлечение спортом и в школе, и в институте не мешало, а помогало ему в учёбе. Аля в школе учился хуже, потому что читать не очень любил, но лётное отделение колледжа закончил с красным дипломом, а высшее лётное образование получил на заочном отделении Санкт-Петербургской Академии ГА не измором, как многие, а честным трудом в установленные сроки. Радует то, что братья, хотя и живут в разных городах, дружат семьями, что сейчас почему-то стало редкостью. Они выбрали себе  достойных спутниц жизни:  Женя – Марину Александровну, свою однокурсницу, Виталий – Инну Станиславовну, 1981 года рождения, филолога по профессии. Дети подарили нам, родителям, замечательных внука и внучек, будет кому продолжить хронику Гусарова рода. У Жени старший сын Артём в 2007 году поступил на бюджет факультета экономики Омского Госуниверситета им. Ф. М . Достоевского, дочка Полина учится в 3-м классе гимназии, ей 8 лет. Дочери Виталия Еве уже 4 года.

    Теперь о наших родителях. В 1966 году, как только обжились на новом месте в коммунальной квартире, в конце октября я съездил в Каргат и привёз Григория Фёдоровича. Эля к тому времени уже работала в тресте инженрно-строительных изысканий с конца сентября, а Женю на зиму увезли к бабе Даше в Калачинск и забрали только накануне весенне-полевых работ в огороде и определили его в ясли, бывшие в соседнем доме. К отцу часто приезжал Вадим Григорьевич, работавший в то время в Нововаршавке заместителем председателя райисполкома. Григорий Фёдорович прожил  у нас недолго: умер от инсульта 8 мая 1967 года на 81 году жизни.

    Мои родители жили в Калачинске со своей самой младшей дочерью Светланой, которая закончила школу и начала работать в 1970 году. Отец, дважды раненный на фронте и демобилизованный поэтому из армии до окончания войны, получал пенсию 60 рублей, просто по возрасту, рассчитанную  от его весьма скромной зарплаты беспартийного техника-строителя. Когда в Омске в мае 1975 года открывали памятник в парке Победы, отец приехал не столько на это открытие, сколько навестить брата - дядю Гришу, детей и внуков. По дороге домой в Калачинск в моём «Запорожце» я спросил у него, поздравил ли его кто-нибудь из местных начальников. Оказалось, что никто и никогда его с праздником Победы поздравить не удосужился. Внутри меня всё просто кипело от обиды. Взывать к совести советских начальников на местах было столь же бесполезно, как и к совести теперешних чиновников. Они жили по принципу: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак и боялись только тех, кто выше по должностному положению. Я решил написать об этом безобразном случае в центральную газету «Известия». Черновик письма мая 1975 года у меня сохранился, поэтому приведу его полностью.

    « В редакцию газеты «Известия». Только что отгремели залпы праздничных салютов, высохли скупые слёзы на глазах седых ветеранов, обнаживших головы перед обелисками в честь не вернувшихся с полей войны. Много таких памятников, маленьких и больших, но всегда великих по своему назначению, открыто в канун 30-летия Великой Победы в самых разных уголках страны.

    Отпраздновал, как умел, свой праздник и мой отец, старый солдат, участник двух войн, гвардии рядовой Феоктист Петрович Бондарев. В июне 1919 года начал он солдатскую карьеру в составе партизанского отряда, созданного в селе Петропавловка нынешней Новосибирской области. Самодельные пики и одна берданка на пятерых, но и с таким вооружением помогали партизаны бойцам Красной Армии очистить родную Сибирь от колчаковцев.

    Летом 1920 года отец был призван в Красную Армию. Из пятисот новобранцев, прибывших на формирование в Омск, было отобрано 50 самых грамотных для обучения артиллерийскому делу. Попал в их число и отец, имевший за плечами 4 класса церковно-приходской школы. В составе артиллерии Первой Конной армии воевал на Кубани и Украине, участвовал в штурме Перекопа. В 1924 году вернулся в родное село. С первыми залпами 1941 года ушёл на фронт рядовым далеко уже не молодой отец мой. Бои за Тихвин и на белорусском направлении в составе 2-й Ударной армии, бои у блокированного Ленинграда. Не изменил солдат старой военной профессии, был миномётчиком. Был ранен в августе 1943 года, отлежался в госпитале во Ржеве и снова на фронт, уже в пехоту (не взяли, говорит, назад в миномётную батарею из-за плохо сросшейся перебитой ступни). Второе ранение в 1944 году (до сих пор носит во лбу осколок мины). Награждён орденом Славы 3-й степени. По болезни, связанной с ранением, в апреле 1944 года вернулся отец домой, где ждали его пятеро голодных детей. А всего нас у него 9, четверо родились уже после войны. Выросли дети, все получили образование, причём четверо – высшее. Оглядываемся назад и иногда не верим себе: как мог он и мать, не умеющая расписаться, поднять, выходить и дать образование такой ораве при месячном бюджете, состоявшем из зарплаты отца, техника-строителя, редко превышавшем 60 рублей. Ведь это ещё один фронт, третий!

    Сейчас отцу 74 года. Привёз я его на день Победы в Омск, провёл он праздник у детей (нас здесь четверо), племянников. По пути домой, в Калачинск (это около 100 км от Омска) спросил я отца, кто и как поздравил его с праздником Победы. Оказалось, что кроме детей не нашлось в Калачинском районе Омской области ни официального лица, ни организации, решившихся написать открытку старому солдату, пригласить его на встречу ветеранов или просто спросить его о жизни. А спросить не мешало бы. Отец живёт на пенсию в 60 рублей вместе с матерью, не получающей пенсии, т.к. всю жизнь она была занята воспитанием детей и работать на производстве не могла. Их избе уже около 100 лет, год назад отец перенёс паралич и поддерживать в приличном  состоянии это более чем хилое строение уже не в состоянии. За всю свою жизнь родители не знали, что такое дом отдыха или санаторий. Мы, дети, помогаем им, выкраиваем время для нехитрых хозяйственных работ, отец для нас всегда был образцом честности, бескорыстия, понимания своего долга.

    Но ведь не нас одних защищал отец, проведя более восьми лет под огнём в окопах. Бездушное отношение к заслуженному человеку заставило меня обратиться в газету, которую я всегда считал своей газетой. Может быть, редакция поможет соответствующим организациям г. Калачинска Омской области узнать о том, что за человек живёт в их городе на улице Комсомольской, 16, в 300-х метрах от райвоенкомата. Много ли их, таких, осталось?»

    Реакцию на это письмо описала мне мама, примерно через месяц приехавшая к нам в гости. В ограде своего дома  они с отцом вдруг увидели несколько людей в военной форме во главе с военкомом, нёсшим в вытянутых руках чайный сервиз (его не разбившиеся остатки сейчас стоят в нашем серванте). Поздравили удивлённого папашу с днём Победы, в середине-то июня, и дали направление на медкомиссию. Комиссия вернула отцу вторую группу инвалида войны, снятую с него ещё в 1948 году. За этим последовали: восстановление статуса участника и инвалида ВОВ, увеличение пенсии более, чем в полтора раза и кое какие льготы, которые уже и тогда были установлены для этой категории. Отец как-то приободрился на оставшиеся ему два года жизни, а после его скоропостижной кончины в апреле 1978 года, льготы и достойная пенсия перешли маме, облегчив во многом её жизнь на 14 лет, на которые она пережила отца.

    Когда ей уже трудно стало жить в частном доме на улице Инженерной, недалеко от меня, мы с ней в году 1984 написали такое заявление в администрацию Кировского района на получение кооперативной квартиры, что отказать ей в этом было просто невозможно: боевая история отца не нуждалась в приукрашивании и была действительно убедительной. В 1987 году мама переехала в однокомнатную квартиру на улице 70 лет Октября, №12. Благоустроенная квартира скрасила ей последние годы жизни, освободив от многих бытовых забот. Пенсии за отца, да ещё с учётом льгот, ей тоже хватало, более того, она умудрялась ещё навещать своих дочерей, живущих в разных и отдалённых концах страны. Я всегда поражался, как может неграмотная бабушка долететь до Душанбе, где тогда жила Зоя, с пересадкой в Ташкенте. Я сам летал по этому маршруту и знаю о мздоимстве перевозчиков в Ташкентском аэропорту, которые даже с меня, служебного пассажира, пытались получить взятку за место в самолёте от Ташкента до Душанбе. Долетела мама и к Людмиле в Благовещенск с пересадкой то в Чите, то в Иркутске. К Вале в Тюмень она ездила на поезде, что попроще. Она и умерла-то на материнском посту: на третий день после того, как ей стукнуло 84 года, поехала на электричке в Калачинск навестить Светлану и Дмитрия, а за 12 часов до смерти, вечером, часов в 9, позвонила мне и попросила приехать за ней на машине к Диме. Я пообещал ей приехать завтра, а наутро брат позвонил мне и сказал, что мама упала на ходу и умерла. Видимо, что когда она мне звонила, то уже чувствовала близкий конец и доехать домой на электричке уже побоялась. Мама умерла 4 марта 1992 года. Она была последней из остававшихся в живых детей деда Корнея Маковецкого.