Осуждение злодеев-большевиков на страницах оккупационной прессы

/Газета «Новое Слово» №89(575), воскресенье, 7 ноября 1943 года, с.3/

Большевики отняли у человека жизнь во всех ее проявлениях. Там, где воцаряется большевизм – жизнь человеку не принадлежит. Большевистская «жизнь» это теперь совершенно определенное понятие. Это – страшное, нечеловеческое, невыносимое и кошмарное существование.
До прихода в мир большевизма, у человека, жизнь которого становилась тяжелой и невыносимой, оставался всеразрешающий выход – смерть. Во многих случаях она могла казаться даже желанной и спасительной. И до большевиков, конечно, люди боялись смерти и стремились ее избежать. Но ужаса смерти, повального и общего, не существовало. Подлинный ужас смерти создан большевизмом, всей его жуткой, беспощадной сатанинской системой. Большевикам не достаточно только отнять у человека жизнь. Они знали, что смерть спасала от них человека, что отходя в мир иной, душа человека могла торжествовать над своими палачами, ибо она уходила от их власти.
Надо было уничтожить и этот последний предсмертный проблеск свободы человеческого духа. Чтобы быть большевистски последовательными, чтобы до конца отравить человека тлетворным дыханием большевизма, - надо было лишить его и величайшего таинства, быть может, более великого, чем таинство рождения – таинства смерти.
Смерть это одно из самых интимных переживаний человека. Это последнее проявление его души в этом мире. Она совершается на рубеже двух миров, видимого земного и невидимого потустороннего. Это нечто глубинно личное, полное великой тайны, и эта тайна должна безраздельно принадлежать человеку, для которого смертный час наступил. Для умирающего в высшей степени характерно стремление к уединению, дабы в тишине в полном покое, совершился его переход в другой мир. До появления большевизма, во всем мире к умирающему относились с бережным и нежным вниманием. Его окружали только самые близкие люди, родные и лучшие друзья. У смертного одра соблюдалась тишина, благоговейно выслушивалась последняя воля умирающего. Наша церковь молилась о мирной и безболезненной христианской кончине, и отходящий в иной мир исповедовался, причащался и примирялся со своими врагами. Последнее таинство человека на земле озарялось тихим светом прощения и примирения. Смерть приходила не безобразной и издевающейся над бренным и бедным человеческим телом, а умиротворяющей и несущей вечный покой его душе. Ибо душа, отлетевшая от мертвого тела, не умирает, так же как и мелодия продолжает звучать, даже если «сломана арфа».
Сама природа облегчала последние минуты человеческой жизни. смертные страдания перед самой кончиной прекращаются, лица умирающих освещаются отблеском грядущего покоя.
Люди вели войны и до большевиков. В течении истории миллионы из них нашли смерть на полях сражений. Но люди шли на смерть, сознавая себя солдатами. Наши русские солдаты надевали чистые рубахи, верующие осеняли себя перед боем крестным знаменем. Был страх смерти, но смерти, как таинственного конца земной жизни, а не как безобразного, позорного и ужасного переживания. Недаром во все эпохи и у всех народов смерть в бою почиталась благороднейшей. У христиан – воинство бранное заслуживало Царствия Небесного, в Японии павшие воины за гробом становились богами.
Каждая война оставляла после себя величественные памятники павшим солдатам.

Суровы бывали законы войны и революции. Суровы бывали приговоры. Но за непозорящие вины полагался расстрел. Приговоренных не раздевали, их не унижали, не избивали перед казнью. Им давали возможность мужественно встретить смерть, расстреливали в грудь, а не в спину, не завязывали им глаз. Но, могут возразить, не все ли равно, как умереть, если приходится умереть? Оказывается – не все равно. Оказывается, именно в эти последние минуты, когда человека наполняет предельное сознание ничтожества его внешней телесной оболочки, - у него появляется и особенно острое сознание человеческого достоинства, может быть, осознание бессмертности своего духа. Оскорбление, унижение этого достоинства в предсмертной миг является мукой, более ужасной и непереносимой, чем сама казнь.
Большевизм, никак не мог, по самой природе своей, оставить неприкосновенным и это последнее право человека на земле – право на таинство смерти, как оно понималось всеми народами и во все времена. Им было мало лишить человека жизни, им надо было лишить его и таинства смерти. Заклятые ненавистники индивидуализма, как могли они допустить индивидуализм для казнимых и умирающих? Отсюда их массовые казни, раздевание обреченных до гола, издевательства палачей, рытье братских могил руками самих смертников. Отсюда эти ужасные большевистские понятия «сухой смерти» и «доходяги», то есть человека, который небывалым каторжным режимом доведен до неминуемого конца. Отсюда все изощренные пытки, пули в затылок, а не в грудь и, особенно, фальшивые расстрелы. Отсюда и основное правило из стратегии – добиваться малых успехов – большой кровью, отсюда их взгляд на бойцов, только как на пушечное мясо, а на павших солдат, как на отработанную материю, которая меняет свое качество, превращаясь в перегной на полях. отсюда варварское отношение к больным, слабым, инвалидам и старикам, ко всем тем, кому место на человеческой свалке трупов, именно свалке, а не кладбище, и трупов, а не покойников. Мир кладбищ по всему лицу страны был нарушен, могилы разрывались, останки покойников выбрасывались из гробов. Что церемониться с мертвыми, когда для живых в каждом городе и местечке имелись человеческие бойни и трупарни… Большевики как могильные черви, в продолжении четверти века, копошатся на все еще живом теле страны. Никогда еще за всю тысячелетнюю историю свою, земля России не была так щедро напоена человеческой кровью, никогда еще не тлело на ее равнинах, горах и в лесах столько человеческих костей и черепов.
Но, чтобы превратить необъятную страну в огромную трупарню – необходима была система. Надо было отказаться от общепринятого во всем мире и во все века отношения человечества к таинству смерти. Надо было, раз и навсегда, провозгласить, что нет никакой разницы между мертвым человеком и падшим скотом. Надо было провести стандартизацию, большевизацию смерти.
И это они сделали. Если до зловещего октября 17-го года у всех народов было только одно общее понятие смерти человеческой, то ныне, наряду с прежним имеется особое понятие, смерти большевистской. Этой большевистской смертью заканчивается большевистская «жизнь» каждого человека, над которым простирается большевистская власть.
Эта стандартизованная смерть приуготовлена большевиками всему человечеству на земле. Но – пока еще не поздно. И от самого человечества зависит ощутить, наконец, тлетворное дыхание этой смерти и найти пути своего спасения.

Е. Тарусский.