.Мои теплые наивные воспоминания об Армении 90х годов

     Степанаван расположен на северном склоне одного из невысоких плато Закавказья. Поэтому здесь прекрасный горный, солнечный климат не омрачен иссушающей  южной жарой. Население - в основном армяне с небольшой примесью азербайджанцев.

В городе доминируют небольшие частные дома, но до прошедшего здесь катастрофического землетрясения были и типовые для всей страны пятиэтажные хрущебы, наспех состряпанные из невиданного даже для русского совка низкокачественного цемента. Город был по ленинградским меркам чрезвычайно чист. Это обеспечивалось в первую очередь уборками, осуществляемыми еженощными рейдами бригад мужчин-азербайджанцев. А их жены - азербайджанки вносили серьезный вклад в коллективное сельское хозяйство, регулярно отправляясь на грузовиках в горные долины на ручную дойку коров.   Армяне же, несмотря на жесточайший уровень безработицы, обычно не опускались до работы дворниками или колхозниками.

Около симпатичных частных двухэтажных домов из розового туфа на каменистой почве возделывались фруктовые сады - яблоневые, сливовые и грушевые. Бросалась в глаза крайне низкая агротехника: деревья преимущественно низкосортные, очень старые, с не сформированными должным образом кронами, частенько заполненными отмершими ветвями. Химическая защита практически не применялась, большинство фруктов было червиво или в парше.

Внешне, по моим наблюдениям, армяне довольно доброжелательный к России народ. Где бы не встретился с разговорчивым армянином, всегда готовы две дежурные темы: во-первых,  именно благодаря русским когда-то удалось спастись армянам от поголовного турецкого геноцида (спасибо, спасибо России!) и уже во-вторых, что их исторические корни ну очень древние и теряются где-то в государстве Урарту, когда славяне еще не сформировались. А уж христианами они стали куда раньше, чем все остальные, тем более - русские.

Хотя особой набожности в быту не было заметно, постоянно акцентировались антимусульманские выпады. Вот едет автобус с армянами через азербайджанское село. Дети играют в подлянку: делают вид, что расстреливают проходящих мимо людей, по их оценке азербайджанцев. Довольные родители поощряют эти шалости. Я возмущаюсь  и спрашиваю у родителей, не опасно ли такое попустительство.  Тогда они мне объясняют, что наоборот, опасно, если, например, в армянской деревне вдруг поселяется семья азербайджанцев: в армянских семьях два-три ребенка, в азербайджанских семь-двенадцать. В результате через три поколения армянская деревня превращается преимущественно в азербайджанскую. И пусть азербайджанские дети из-за языкового барьера почти не учатся в школе, и,  в отличие от армян, бегают босиком сопливые и в лохмотьях, но в деревне начинаются болезненные изыскания места для строительства мечети. «Ведь это никуда не годится, должны понимать: вы же нашей веры!»,- видя мое сочувствие,  хором поучают меня пассажиры. Сетованиям, что я  нехристь, публика не верит и приходит в замешательство, поскольку не может же быть что - мусульманин: ведь – русский же.

При мне в Степанаване около единственной в городе гостиницы, в которой я проживал, начали строить невиданное сооружение - планетарий для обучения естествознанию школьников. Но строительство его неожиданно  заморозили перед самым открытием. А все дело было в сферической форме купола планетария, которая хоть и была изнутри подобна звездному небу, но снаружи очень уж напоминала крышу минарета.

И это очень не понравилось руководству города.

В результате так и остался в качестве единственного в городе официального культового сооружения деревенский домик на центральной площади,  покрытый несоразмерными  с остальными постройками города стеклянно – бетонными выгородками. В нем когда-то, якобы, недолго жил революционер Степан Шаумян (имени которого и удостоен сам город), создавший первый марксистский кружок в  Армении и, позже по несчастью, оказавшийся в числе 26 бакинских комиссаров, расстрелянных при дележе власти в 1918 году, еще до сталинских чисток. Это сооружение явно могло претендовать на рекорд глупости даже при Совке.

А вот что действительно можно считать культовым достижением, так это городское кладбище. В отличие от российских аналогов оно удивительно эклектично и мажорно, если не легкомысленно. Едва ли не каждая семья городских старожилов  имела свои участки, на которых возведены разнообразные постройки в виде надгробий, открытых или полностью остекленных витражей, одни из которых не предназначены для посещений, а другие явно довольно часто посещались, имели постоянную встроенную мебель, оборудование для трапез, многочисленные разнообразные светильники, а то и электрификацию. Эпитафии и памятные фотографии, в отличие от православных аналогов, полны оптимизма и запредельного, добродушного юмора. На  многочисленных прижизненных фотографиях покойные частенько засняты с бокалом вина, в крутом подпитии, а на памятниках  высечены мудрые изречения, или отдельные детали, мягко говоря, весьма спорного этического и даже частенько эротического содержания. Иногда складывалось впечатление, что родственники покойных соревнуются друг с другом в шаловливом юморе и благодушии. На всякий случай надписи повсеместно поясняли, что избранную форму памяти выбрал сам покойный, указания которого нарушить никак не допустимо. Кладбище очень обихожено, чисто, богато качественным камнем, стеклом и нержавеющим металлом. Чрезвычайно доверительно и открыто сторонним посетителям, которые чаще по-доброму смеялись, чем печалились о безвозвратности. Не мыслим никакой отечественный кладбищный вандализм. Не видно межмогильных свалок. Все направлено против безысходного трагизма. Церковь почему-то не сумела наложить свою серую руку на эту вольность. Она вообще почему-то и в Армении , и в Грузии не  догматичная и  не злая. И этому можно только позавидовать.

Дети  в семьях степанаванской элиты обязательно учились музыке. Преимущественно на фортепьяно.

Много раз встречал скромных юношей-художников  очень тонко, требовательно, самобытно, благоговейно, а иногда и фанатично относящихся к изобразительному искусству. Непонятна для меня их постоянная боль – где достать хорошие краски. У нас такая публика обычно хипповатая, протестная, склонная к наркоте. Но степанаванская молодежь почти единогласно исповедывала: «Если бы в нашей среде вдруг появился хиппи, мы  в первый же день избили бы его до полусмерти». Поэтому нарушать армянину некоторые табу своего экстерьера было просто опасно. Но такое культурологическое единство не противоречило (как и в русской среде, в отличие, скажем, от грузинской или еврейской) обостренной классовой неприязни, которую, правда, не принято было выносить за национальные границы.

об этом и подобном см. бесплатно мои «Разноцветные воспоминания»

 www.proza.ru/2010/01/09/225