Забвению не подлежит ("Хрустальная ночь" беларуской интеллигенции)

На модерации Отложенный

29 октября 1937 года особенно тяжелый и трагичный день в истории белорусского народа. Только за одну ночь в Минске сталинские опричники расстреляли более 100 выдающихся представителей творческой и научно-технической интеллигенции... 

В тот день расстреляли народных комиссаров образования Александра Ворончанко и Александра Чернушевича, наркома финансов Ивана Куделько, наркома юстиции Максима Левкова, ректоров БГУ Анания Дьякова, Язепа Кореневского, Алексея Кучинского, декана Евгения Успенского, профессора Степана Маргелова, директоров Белпедтехникума Михаила Радевского, Игната Афанасьева вместе с преподавателями, второго секретаря ЦК КПБ(б) Миколу Арабея, директора треста “Главхлеб” БССР Георгия Борзунова, завкафедрой Витебского ветеринарного института Якова Сандомирского, начальника Высшей школы Наркомата просвещения БССР Вадима Башкевича, председателя ЦК профсоюзов БССР Захара Ковальчука, заместителя наркома совхозов БССР Леонарда Лашкевича, студента БГУ Соломона Лямперта ряд ответственных работников ЦК, СНК, ЦИК, иных учреждений. Расстреляли также 22 писателей и общественных деятелей — Михася Чарота, Янку Неманского, Платона Головача, Алеся Дудара, Михася Зарецкого, Василя Коваля, Юлия Тавбина, Валерия Морякова, Василия Сташевского, Зяму Пивовара, Изю Харика, Тодара Кляшторного, Анатолия Вольного, Хацкеля Дунца, Матея Кульбака, Юрку Лявонного, известных журналистов Виктора Войного, Павла Шестакова... 
Многие из арестованных были настолько избиты, что не могли стоять на ногах и их волоком тянули на расстрел. А жен, детей и близких родичей бросили в лагеря.

Истребление интеллектуальной элиты нации было проведено и в областных городах. И это — очередной удар по белорусскому образованию, по духовной культуре, по языку, жестокое проявление геноцида народа и нации.

И сейчас, семьдесят семь лет спустя, в стереотипах общественной жизни и государственной политики Беларуси явственно различимо пагубное влияние катастрофы 1937 — 1938 гг. и всей системы государственного насилия, символом и квинтэссенцией которого стали эти годы. Катастрофа вошла в массовое и индивидуальное подсознание, покалечила психологию людей, обострила застарелые болезни нашего менталитета, породила новые опасные комплексы.

Разумеется, сегодня наследие Большого Террора не воплощается и вряд ли может воплотиться в массовые аресты — мы живем в совершенно другую эпоху. Но это наследие, не осмысленное обществом и, стало быть, не преодоленное им, легко может стать «скелетом в шкафу», проклятием нынешнего и будущих поколений, прорывающимся наружу то государственной манией величия, то вспышками шпиономании, то рецидивами репрессивной политики.

Что требуется сделать для осмысления и преодоления разрушительного опыта советского тоталитарного прошлого?

Последние полтора десятилетия показали, что необходимо публичное рассмотрение политического террора советского периода с правовых позиций. Террористической политике тогдашних руководителей страны, и прежде всего Сталина, конкретным преступлениям необходимо дать ясную юридическую оценку. Только такая оценка может стать точкой отсчета, краеугольным камнем правового и исторического сознания, фундаментом для дальнейшей работы с прошлым. В противном случае отношение общества к событиям эпохи террора неизбежно будет колебаться в зависимости от изменений политической конъюнктуры, а призрак сталинизма — периодически воскресать и оборачиваться то бюстами диктатора на улицах наших городов, то рецидивами сталинской политической практики в нашей жизни.

В белорусском законодательстве отсутствует упоминание о «моральном ущербе», причиненном жертвам террора. Нет нужды вдаваться в нравственную и политическую оценку этого — она очевидна. Необходимо ввести слова о моральном ущербе в текст закона.

Это надо сделать не только во имя памяти погибших, но и ради самоуважения. Это надо сделать и для того, чтобы загладить оскорбление, нанесенное нескольким десяткам тысяч глубоких стариков — выжившим узникам Гулага, и сотням тысяч родственников жертв террора.

Однако правовая оценка террора — это важный, но недостаточный шаг.

Необходимо обеспечить благоприятные условия для продолжения и расширения исследовательской работы по истории государственного террора в БССР. Для этого нужно снять все ныне действующие искусственные и необоснованные ограничения доступа к архивным материалам, связанным с политическими репрессиями.

Необходимо сделать современное историческое знание об эпохе террора общим достоянием: создать наконец школьные и вузовские учебники истории, в которых теме политических репрессий и, в частности, Большому Террору было бы уделено место, соответствующее их историческому значению. История советского террора должна стать не только обязательной и значительной частью школьного образования, но и объектом серьезных усилий в области народного просвещения в самом широком смысле слова. Необходимы просветительные и культурные программы, посвященные этой теме, на каналах телевидения, необходима государственная поддержка издательским проектам по выпуску научной, просветительной, мемуарной литературы, посвященной эпохе террора.

Необходимо создать общенациональный Музей истории государственного террора, соответствующий по своему статусу и уровню масштабам трагедии, и сделать его методическим и научным центром музейной работы по этой теме. История террора и Гулага должна быть представлена во всех исторических и краеведческих музеях страны, так, как это делается, например, в отношении другой грандиозной исторической трагедии — Великой Отечественной войны.

Необходимо наконец воздвигнуть в Минске общенациональный памятник погибшим, который был бы поставлен государством и от имени государства. Такой памятник нам обещают вот уже 19 лет, пора бы и выполнить обещание. Но этого мало: надо, чтобы памятники жертвам террора встали по всей стране. К сожалению, во многих городах дело увековечения памяти жертв до сих пор не двинулось с места дальше закладных камней, установленных 16 — 19 лет назад.

Необходимо убрать из названий улиц и площадей, да и из названий населенных пунктов, имена государственных деятелей — организаторов и активных участников террора. Топонимика не может больше оставаться зоной увековечения памяти преступников.

Необходима государственная программа подготовки и издания во всех областях Книг памяти жертв политических репрессий…

Все это способствовало бы восстановлению памяти об одной из крупнейших гуманитарных катастроф ХХ века и помогло бы выработать устойчивый иммунитет к тоталитарным стереотипам.

Значительной части наших сограждан легче принять удобные успокоительные мифы, чем трезво взглянуть на свою трагическую историю и осмыслить ее во имя будущего. Можно понять, почему это так: честное осмысление прошлого возлагает на плечи ныне живущих поколений огромную и непривычную тяжесть исторической и гражданской ответственности. Но сегодня без принятия на себя этого, в самом деле — тяжелейшего, груза ответственности за прошлое у нас не будет никакой национальной консолидации и никакого возрождения.

Игорь КУЗНЕЦОВ, кандидат исторических наук


Я не чакаў
І не гадаў,
Бо жыў з адкрытаю душою,
Што стрэне лютая бяда,
Падружыць з допытам,
З турмою.

Прадажных здрайцаў ліхвяры
Мяне заціснулі за краты.
Я прысягаю вам, сябры,
Мае палі,
Мае бары, —
Кажу вам — я не вінаваты!

«Прысяга» — апошні верш Міхася Чарота, напісаны ім на сьцяне турмы НКВД незадоўга да расстрэлу 29 кастрычніка 1937 г..)