Юрий Любимов: почти век сражений с рутиной, чиновниками и жизнью

Светлана Можаева, Мария Раевская, Иван Николаев
Юрий Любимов: почти век сражений с рутиной, чиновниками и жизнью
12:03 5 октября 2014

http://www.vm.ru/news/2014/10/05/yurij-lyubimov-80-let-srazhenij-s-rutinoj-chinovnikami-i-zhiznyu-267238.html

1973 год. Юрий Любимов во время репетиции спектакля "Товарищ, верь!" по письмам Александра Пушкина
Фото: РИА Новости


Когда Юре Любимову было 15 лет, на него напала шпана – приняла за вора и избила. Домой пришел в таком виде, что мать открыла дверь и рухнула в обморок. Отлежавшись, взял у приятеля финку и пистолет «монтекристо» и пошел искать обидчиков. Они хотели его похлопать по плечу: мол, извини, пацан, ошиблись. Любимов двинул тому, кто стоял ближе, и вытащил оружие: «Еще раз подойдете, стрелять и резать буду». Было это в 1932 г. в районе Таганки – Любимов учился там в фабрично-заводском училище. С тех пор Таганская площадь стала для него местом непрерывных боев.

«Зачем на сцене пыльные кусты?»

В 1939 году Юрий Любимов окончил Театральное училище имени Щукина и был призван в армию. С 1941 по 1946 год был артистом Ансамбля песни и пляски НКВД.

В 1946 году он вернулся в Театр Вахтангова и работал там до 1964 года. Был ведущим артистом, ставил и спектакли. А попутно преподавал в Щукинском училище. И в 1963 году поставил вместе с третьекурсниками пьесу Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана».

– Я в один прекрасный день устал играть, – рассказывал Юрий Любимов в 1975 году в интервью болгарскому журналу «ЛИК». – Мне казалось, я уже слишком стар. Мне было неприятно подчеркивать черты лица, накладывать грим толстым слоем, да и губы красить… А кроме того, на сцене было слишком много пыльных кустов. Я все время задавал себе вопрос: зачем так много кустов? Ведь природа гораздо красивее! Одним словом, у меня в душе зародился протест против этого натуралистического копирования природы и людей…

Любимовский спектакль был организован по совсем другим принципам. Минимум бутафорики, вместо декораций – таблички вроде «Дешевый ресторан». Актеры без грима и в современных костюмах. Никакого стремления к «жизнеподобию» – наоборот, яркая театральность, резкость жеста, условность. Такое уже бывало на советской театральной сцене – в 1920-е годы, во времена Мейерхольда.

Юрий Любимов и Александр Солженицын во время работы над спектаклем "Шарашка"
Фото: Михаил Гутерман, специально для "Вечерней Москвы"

Любимову пеняли: мол, это для нашего искусства пройденный этап.

– Вот именно, что пройденный: прошли мимо и не заметили, – парировал Любимов.

На дворе была хрущевская «оттепель», и творческие эксперименты приветствовались. Однако «Добрый человек…» все равно привел в ужас многих, даже ректора училища Бориса Захаву. Спектакль могли закрыть.

Но в поддержку молодого режиссера выступил Константин Симонов, к тому времени уже классик. В самой главной газете страны – «Правде» – он напечатал статью «Вдохновение юности» (1963, 8 декабря). В ней говорилось: «...может быть, коллектив молодых актеров, сыгравших эту пьесу, способен… вырасти в новую молодую театральную студию? Ведь именно так в истории советского искусства и рождались молодые театры!». Очень помогло и одобрение «класса-гегемона»: спектакль был с успехом показан рабочим двух московских заводов.


«Теперь Таганку по театру знают»

И Любимову доверили целый театр. Сейчас он прочно ассоциируется с именем Юрия Петровича, и даже раскол театра этому не помешал. Мало кто знает, что Московский театр драмы и комедии был создан в 1946 году, и 18 лет работал под руководством заслуженного артиста РСФСР Александра Плотникова. К 1963 году театр был в явном кризисе:

«Я опускаю перечень спектаклей репертуара, чтобы не впадать в тон сожаления и упреков, – писал Вениамин Смехов, который работал в этом театре с 1962 года. – Ложные позы и мизансцены, комикование и заигрывание со зрителем, выбор пьес и прочее никак не отвечали ни духу эпохи, ни запросам дня. Театральная Москва обходила Театр драмы и комедии. Аншлагов не было».

И вот 23 апреля 1964 года премьерой «Доброго человека…» фактически открылся новый театр. Владимир Высоцкий, одна из звезд нового театра, написал о нем:

Таганский зритель раньше жил во тьме,
Но... в нашей жизни всякое бывает:
Таганку раньше знали по тюрьме,
Теперь Таганку по театру знают.

И очереди перед театром – очереди, в которых стояли ночами, стали постоянной приметой Таганской площади. Образовалась даже «таганская мафия», которая эту очередь контролировала.

«Шомпол» для зрителя и «отмычка» для актера

«Он не возьмется ставить спектакль, пока не придумает шомпол в задницу зрителя», – написал о Любимове в своем дневнике Валерий Золотухин. Сказано грубовато, но точно.

Во всех любимовских спектаклях обязательно есть, говоря современным языком, сценическая «фишка». В «Десяти днях, которые потрясли мир» актеры, одетые солдатами и матросами образца 1917 года, встречали зрителей у дверей и накалывали билеты на штыки.

Казалось бы, какой театр без занавеса? А в любимовских постановках его сперва не было. До начала спектакля можно было спокойно подойти к сцене, рассмотреть декорации.

В ранних спектаклях сцена была отгорожена от зрителей «завесой» из лучей: 50 фонарей, укрепленных на рампе, светили в зал, чуть выше голов зрителей. В лучах клубилась неистребимая театральная пыль. Говорят, однажды делегация японских актеров удивилась:

– Где вы такой порошок берете?

– Это мы по блату достаем, – не моргнув глазом, - ответили «таганцы».

А когда занавес появился, он стал… одним из действующих лиц. Для «Гамлета» (премьера – 1971) связали огромное шерстяное полотно, оно, как крыло судьбы, сметало героев в могилу.


В любимовском театре действо происходило с обеих сторон зрительного зала. Режиссер всегда стоял в проходе и подавал актерам знаки фонариком, в котором было три лампочки.

– Если загорится красная, значит, мне пора уходить из театра, – объяснял Любимов в интервью журналу «ЛИК» в 1975 году.

– До сих пор я только один раз ее зажигал. Зеленый цвет значит – прилично, нет, хорошо, потому что мне еще не приходилось видеть что-то по-настоящему хорошее. А когда актеры играют очень заученно, шаблонно, когда притворяются, и я вижу, что они врут, тогда подаю им белый сигнал. То есть напряжение спало, связь получается слабая, заученная. Тогда бывает, что и кулаком погрожу. Сначала актеры кричали, что это, видите ли, их унижает. Но если фонарика нет, актеры попадают в заколдованный круг, и мне хочется их оттуда вывести. Они замыкаются в себе, а мне хочется, чтобы они раскрылись. У хорошего режиссера, как у опытного взломщика, должно быть много «отмычек» – на каждого актера.

«Работать с ним мучительно… приятно»

«Любимов – художник жестокий, и работать с ним мучительно… приятно», - говорил один из ведущих актеров «Таганки» Готлиб Ронинсон.

Любимов отличался непростым нравом. Его обвиняли в том, что его театр сугубо режиссерский, актеры в нем – марионетки. Впрочем, он и сам, не стесняясь, говорил: «Артист – существо с минимальной ответственностью. Что от него нужно? Выучить текст, сыграть роль, стараться играть лучше... И все. Он не может быть режиссеру другом».

Многие актеры считали, что режиссер мешает раскрыться их творческой индивидуальности. Не смогли «сработаться» с Любимовым Станислав Любшин, Александр Филипенко, Александр Калягин...



Работать на «Таганке» было непросто и потому, что требования к актерам были очень высоки. Любимов требовал от них, чтобы они занимались гимнастикой и выполняли в спектаклях акробатические трюки. Играть на спектаклях приходилось буквально «на разрыв аорты».

– Когда ты приходишь в девять утра и видишь около театра зимой замерзших людей, которые стояли в очереди и отмечали, на руках писали номерки, то просто после этого рука не подымается играть вполсилы, – говорил на одном из выступлений Владимир Семенович.

И в то же время Юрий Любимов всячески поощрял творческое развитие актеров и стремился в полной мере использовать их потенциал. Песни на стихи Высоцкого использовались в «Десяти днях…», «Пугачеве», «Пристегните ремни!», «Преступлении и наказании», к спектаклям «Послушайте» и «Час пик» инсценировку сделал Вениамин Смехов, ко многим спектаклям писал музыку Борис Хмельницкий.

В конфликте с властью и коллегами

При советской власти пожалуй, ни один спектакль Любимова не проходил через цензуру без скрипа. Дело было не только в авангардной эстетике, но и в смелой режиссерской трактовке произведений. К середине 1980-х гг негативные эмоции у Любимова достигли критической точки. Были запрещены спектакли «Владимир Высоцкий», «Борис Годунов» (вышли в 1988 году, первый пробивался к зрителю 7 лет, второй – 6). В 1984 году Любимов, будучи на гастролях в Англии, дал интервью газете «Times», где резко отозвался о культурной политике в СССР. За это его заочно лишили советского гражданства.

За годы вынужденной эмиграции Любимов много работал на Западе, ставил спектакли в Австрии, Англии, США и Италии, Франции, Швеции, получал престижные премии.

Вернуться в Москву он смог только во время перестройки, в мае 1988 года Любимов восстановил «Бориса Годунова», спектакль «Владимир Высоцкий». В следующем, 1989 году состоялась премьера спектакля «Живой» по повести Бориса Можаева – через 21 год после запрета постановки.

Однако вскоре между Любимовым и частью актеров возник конфликт. С одной стороны, режиссер не мог уделять Театру на Таганке столько же времени, как прежде – он должен был совмещать работу с постановками по уже заключенным зарубежным контрактам. С другой стороны, за годы жизни за границей Юрий Любимов в полной мере сумел оценить преимущества западной контрактной системы. Он решил приватизировать театр и перевести труппу на контракты. Возникла конфликтная ситуация, которая привела «Таганку» к расколу (в 1993 года из нее выделился театр «Содружество актеров Таганки» во главе с Николаем Губенко).

Второе прощание с Таганкой

После возвращения Любимов поставил на Таганке спектакли «Пир во время чумы» Пушкина (1989), «Самоубийца» Эрдмана (1990), «Электра» Софокла (1992), «Живаго. (Доктор)» Пастернака (1993), «Медея» Еврипида (1995), «Подросток» Достоевского (1996).

С 1997 года Любимов отказался от ряда контрактов на Западе, решив целиком посвятить себя только своему театру. Спектакли словно помолодели, а к Таганке пришло второе дыхание.

В 1990 году Юрий Петрович набрал новый актерский курс в Щукинском училище.

В 1997 году создатель Театра на Таганке отметил свое восьмидесятилетие премьерой спектакля «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского.

11 декабря 1998 года премьерой «Шарашки» по роману «В круге первом» был отмечен 80-летний юбилей А. И. Солженицына. А месяцем раньше этого же года была показана премьера «Марат и маркиз де Сад» П. Вайса. В 1999 году к 35-летию театра Юрий Любимов поставил с молодыми актерами новую редакцию брехтовского «Доброго человека из Сезуана», ставшего в 1964 году символом Таганки.

После конфликта с актерами в 2011 году Юрий Любимов покинул «Таганку» во второй раз и вернулся в свой родной Вахтанговский театр. Поставил четырехчасовой спектакль «Бесы».

В июне 2013 года в Большом театре на исторической сцене состоялась премьера оперы Александра Бородина «Князь Игорь». Ее ждали еще в декабре предыдущего года, но в октябре режиссер попал в больницу с жалобой на боли в сердце, двое суток провел в коме.

Билеты на все представления «Князя Игоря» были проданы задолго до премьеры, интерес был огромный, а зал аплодировал стоя.

Последним спектаклем мастера (или «шефа», как его в свое время называли на Таганке) стала опера-буфф «Школа жен» по одноименной комедии Мольера в театре «Новая опера» (премьера - 20 мая 2014 года).