Главная (Newsland) РОССИЯ+УКРАИНА! Украина в период 1917-1922

17.10.2014 04:00

Украина в период 1917-1922

мОпираясь на достигнутые коллективные результаты, думается, можно в самом кратком варианте обозначить основные контуры рассматриваемого феномена следующим образом.
На сегодня довольно обстоятельно обосновано, что тесно взаимосвязанные с общероссийским революционным процессом, детерминированные им многие события в Украине следует все же условно выделить и именовать Украинской национально-демократической революцией. Это отнюдь не означает, что Украина была как-то отгорожена от общероссийских тенденций, что последние не имели в ней места. Совсем наоборот, многие характерные черты тогдашнего революционного времени проявились в Украине особенно зримо и масштабно, а украинство влилось могучим потоком в общий процесс демократических преобразований, осуществляя весомый вклад в необратимость начатого переустройства общества.
Однако, неоспоримым фактом остается то, что после свержения самодержавия общественно-политическое движение в Украине, наряду с общим стремлением к демократизации и социальному прогрессу, имело свои, собственные, отличные задачи. Если их свести в лапидарную формулу, то она может звучать как освобождение и возрождение украинской нации (во всех сферах общественного бытия – экономике, политике, духовной жизни).
Именно с учетом последнего обстоятельства, точнее для реализации таких задач параллельно с общероссийскими партиями, всегда находившими довольно мощную поддержку в Украине, с начала века создавались и упрочивались украинские (национальные) политические партии. В 1917 г. сеть таких партий стала еще более разветвленной, а организации укрепились, существенно умножили свои ряды. Весьма влиятельными, хотя, естественно и не в равной мере, стали Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР), Украинская социал-демократическая рабочая партия (УСДРП), Украинская партия социалистов-федералистов (УПСФ), Украинская партия самостийников-социалистов (УПСС), Украинская хлеборобско-демократическая партия (УХДП) и другие. Программы этих партий имели целью превращение этнической общности украинцев в полноценную, модерную политическую нацию. Важнейшим пунктом движения в этом направлении, одновременно и непременным условием дальнейшего прогресса, являлось создание собственной государственности.
То есть, участники общественного движения в Украине с первых дней Февральской революции готовы были видеть и видели в этом движении такое качественное содержание, которое выходило за рамки определяющих параметров общероссийского процесса, подчеркивая в цели борьбы два начала: национально-освободительное и социально-освободительное. Очевидно, можно ставить вопрос и еще шире: указанное соединение двух начал явилось и исходным моментом, и стержнем идеологии (концепции), и содержанием преобразований, и, наконец, целью движения украинской нации (по крайней мере, ее основной части) на обозначенном историческом этапе.
Таким образом, реально существовала платформа (наибольший вклад в ее разработку внесли незаурядные мыслители и политики М.Грушевский и В.Винниченко), на которой организовывались довольно многочисленные политические силы, поддерживаемые массами населения, которые соответственно мыслили и действовали, оказывали серьезное влияние на течение событий и в регионе (прежде всего) и на общероссийский революционный процесс в целом (это тоже естественно, поскольку Украина всегда играла немалую роль в жизни России), не только разводили людей по разные стороны баррикад, но и разрезали фронтами гигантские территории, разрывали живое тело наций, приводили к великому сожалению, к неисчислимым страданиям и значительным жертвам. Речь здесь не о виновниках (выяснение этого вопроса слишком сложно, чтобы решать его походя), а лишь о констатации того, что в 1917-1920 гг. в общественной жизни параллельно, в проникновениях, переплетениях, сочетаниях с общероссийскими развивались специфические, особые реальные процессы, происходили вполне осязаемые явления, которые имеют четкую научно-политическую квалификацию – Украинская революция.
С целью претворения идейных замыслов, политической платформы в практику были созданы соответствующие органы революционного действия: в 1917-1918 гг. – Центральная Рада, а в 1917-1920 гг. – Директория. Эти органы, безусловно, осуществляли чрезвычайно важные, хотя, условно и прагматически-узкие функции – венчали государственную власть в Украинской Народной Республике. Однако, на обоих этапах революции они решали и гораздо более широкие общественно-политические задачи – были инициаторами, вдохновителями, организаторами, то есть главными факторами масштабнейших, всеобъемлющих революционно-преобразующих процессов.
Революция в Украине имела две главных, довольно затяжных волны. Первая – это эпоха Центральной Рады: с начала марта 1917 г. до 29 апреля 1918 г. Вторая – с момента победы антигетманского восстания под руководством Директории (14 декабря 1918 г.) – до конца 1920 г. Между ними был период контрреволюционного наступления, олицетворяемый гетманом П.Скоропадским и его авторитарным, диктаторским режимом (29 апреля – 14 декабря 1918 г.).
Созданная 3-4 марта 1917 г. в Киеве Центральная Рада в апреле стала общеукраинским, а в июле – краевым органом (в нее вошли представители всех наиболее численных национальных групп, проживавших в Украине). Руководство в Раде принадлежало украинским социалистическим партиям – УСДРП, УПСР и УПСФ. В соответствии с партийными программными установками Украинская Рада провозглашала стратегической целью инициированного и возглавленного ею движения достижение социалистического общества, («народоправства» – М. Грушевский), а на первом этапе – закрепление полномасштабных демократических преобразований. Украинцы должны были внести как можно более весомый вклад в дело превращения бывшей империи в демократическую республику. Устранение основы социального и национального гнета – самодержавия – открывало возможность для реализации на подлинно демократической основе качественно новых принципов отношений между нациями (народами), а именно – федеративных¹⁵.
По мнению М. Грушевского, В. Винниченко, других лидеров Центральной Рады, украинцы вели вековую борьбу с самодержавием не для того, чтобы при открывшейся возможности торжества свободы отделяться от других народов, а для того, чтобы вместе с ними солидарно идти по пути общественного прогресса¹⁶.
Исходя из этого, идеалом национально-государственных устремлений виделась широкая национально-территориальная автономия (течение «самостийников», требовавшее немедленного создания независимой, суверенной государственности, во главе с М.Михновским сколько-нибудь заметным влиянием не пользовалось). Идеологи Украинской революции полагали, что при демократических порядках в автономном образовании можно будет эффективно реализовать интересы этнического большинства каждой территории, воплотить в конкретную политику его волю, не входя в серьезные противоречия с национальными меньшинствами. В результате полная стратегическая национально-государственная формула приобретала следующий вид: широкая национально-территориальная автономия Украины в федеративной демократической республике Россия¹⁷.
Вера в обязательное, неизбежное торжество демократии лежала в основе расчетов на то, что желаемого результата можно будет достичь почти автоматически, избежав конфликтов, даже исключая напряжение. Общероссийская демократия, верная провозглашенным принципам, не должна была противиться волеизъявлению украинской нации, и просто обязана была по достоинству оценить стремление украинцев не сепарироваться от русской, других наций бывшей империи, а искать общую базу для единых действий, упрочения федеративного государства. Получая возможность таким образом распоряжаться своей собственной судьбой, точнее – решать большинство важнейших вопросов самостоятельно, через автономные демократические органы власти – предусматривался созыв Украинского Учредительного собрания (Украинского сойма), венчавшего властную вертикаль, начиная с волостной – украинцы одновременно через принадлежность к федерации могли иметь и вполне ощутимые выгоды. Они бы пользовались преимуществами, которое имеет крупное государство на международной арене, эффектом от концентрации в единой государственной системе людских и материальных ресурсов. Поэтому федеративному центру логично было делегировать полномочия на проведение учитывающей интересы автономных образований внешней политики, строительство общих вооруженных сил, обеспечение функционирования единой финансовой системы, системы связи и путей сообщения, возможно, на решение и некоторых других важных для жизнедеятельности совместного государственного организма вопросов. Чрезвычайно важным представлялось и то, что при такой модели развития событий не разрывались бы живые экономические, политические, духовные связи, налаживавшиеся веками – иное дело, что предстояло устранить имевшиеся тут перекосы и деформации¹⁸.
Для лидеров Украинской революции немаловажное значение имело и то обстоятельство, что их стратегический курс органично продолжал доминирование в общественно-политическом сознании, начиная с Кирило-Мефодиевского братства (Т.Шевченко, М.Костомаров, П.Кулиш, В.Белозерский), ориентации на федерацию славянских народов как возможный оплот европейской и всемирной федерации.
Они вдохновлялись благородными традициями освободительной борьбы, лучшими идейными достижениями выдающихся мыслителей и революционеров, славных сыновей и дочерей непокоренной нации: М. Драгоманова, И. Франко, М. Павлика, целой когорты представителей демократически ориентированной интеллигенции – П.Чубинского, Б. Гринченко, М. Коцюбинского, Леси Украинки, Е. Чикаленко, многих и многих других.
Несмотря на то, что достаточно взвешенные, осторожные шаги украинцев с самого начала получали совершенно неадекватную оценку российской демократии, Временного правительства (уже то, что они начали в конце концов называть себя собственным именем – украинцев – вызывало довольно бурную реакцию, обвинения в сепаратизме, мазепинстве, развале государства, фронта, военного потенциала и т. п.), намеченный план начал претворяться в жизнь.
Первым Универсалом Центральной Рады (10 июня 1917 г.) было декларировано желание Украины начать строительство автономного строя, открывалась возможность для создания органа исполнительной власти (национального правительства) – Генерального секретариата (15 июня). Вторым Универсалом и соответствующим параллельным постановлением Временного правительства (3 июля) фактически легитимизировался автономный статус Украины в составе Российской республики.
Так, не без определенных трений (например, напряжение, возникшее в связи с Временной инструкцией Временного правительства Генеральному секретариату от 4 августа, или из-за начавшегося процесса украинизации воинских частей), политические замыслы Центральной Рады становились реальностью.
Однако, главный и, по преимуществу, все же малоконфликтный, или же неостроконфликтный, ход событий получил качественно иное направление после прихода к власти большевиков. Осудив октябрьский переворот в Петрограде, не признав ленинского Совнаркома, Центральная Рада в условиях отсутствия Временного правительства, которое раньше считала законным, поспешила издать 7(20) ноября 1917 г. свой III Универсал. Провозглашалось создание Украинской Народной Республики. Ее социально-политическая платформа в очередной раз зафиксировала общие социалистические (народоправческие) ориентации Центральной Рады. В очередной раз заявлялось и о том, что Украина (теперь уже УНР) не отделяется от России, а будет оставаться ее федеративной частью. С целью же создания несуществующего пока федеративного образования Центральная Рада предлагала установление контактов и последующее достижение союза возникавших на обломках бывшего унитарного государства национально-административных единиц. Его стержнем должно было стать признание однородно-социалистической власти (олицетворением ее Центральная Рада, естественно, считала, в первую очередь, себя). При таких условиях можно было приглашать к дискуссиям о будущем России и СНК – как одного из региональных субъектов наряду с правителями Дона, Кубани, Урала и т. д. ¹⁹
Бесспорно, тут коренилась главная причина конфликта с большевиками, c советской властью. Выдвигая лозунги, которые много в чем напоминали положения платформы РСДРП(б), лидеры украинских социалистических партий все же дистанцировались от радикализма большевиков, отдавали преимущество постепенным, реформистским методам достижения поставленной цели. Со временем выявилась неспособность реализовать на практике провозглашенную стратегию и тактику. Непоследовательность и откровенные проволочки с разрешением социальных задач становились все более несоответствующими настроениям и интересам масс, в решающий момент выбора перспективы общественно-политического развития привели украинские «верхи» к конфликту с собственными «низами», и к антагонизму с большевиками. Пытаясь теоретически обосновать и практически реализовать альтернативный советскому вариант общественно-политического развития, Центральная Рада как лидер Украинской революции все более противопоставляла себя социалистической революции. Пытаясь противодействовать развитию тенденций к установлению в Украине советской власти (а они проявлялись тут достаточно сильно, пожалуй, сильнее, чем в любом ином национальном регионе), Рада начала репрессии против большевиков и Советов рабочих, солдатских депутатов, противодействовала проезду с Юго-Западного и Румынского фронтов солдат, желающих добраться до Петрограда и Москвы. В то же время совершенно иначе она вела себя по отношению к казакам, следовавшим на Дон, к генералу А.Каледину – наиболее опасному в то время врагу советской власти.
Наматывавшийся клубок противоречий не смогли распутать дипломатические усилия обоих сторон в декабре 1917 г. (ни Россия, ни Украина не имели тогда сколько-нибудь реальных военных сил для силового варианта развития событий). А провозглашение I Всеукраинским съездом Советов в Харькове 11-12 декабря 1917 г. Украинской Советской Республики, создание в противовес Генеральному Секретариату Народного Секретариата УСРР только усилило политическое противостояние, приблизило его к военной развязке.
В этих условиях лидеры Украинской революции попытались обеспечить качественно новый государственный статус УНР, который отгораживал бы ее от Советской России и, одновременно, послужил законным основанием для полноправного участия в Брестских переговорах, где, в противном случае, весьма вероятен был договор без участия УНР и во многом за ее счет. 12(25) января 1918 г. появляется IV Универсал Центральной Рады (датирован документ 9 января – днем, на который было назначено открытие Украинского Учредительного собрания, чего так и не довелось осуществить), которым Украинская Народная Республика провозглашается «самостоятельным, ни от кого независимым, вольным, суверенным государством украинского народа» ²⁰.
Однако, советские войска (и сформированные в Украине, и прибывшие из России) без особых усилий занимали в это время один населенный пункт за другим и 26 января вошли в Киев. Представители Центральной Рады на следующий день подписали мирный договор с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. За немалую цену (в первую очередь, речь о миллионе тонн хлеба для голодающих Германии и Австро-Венгрии) новоприобретенные союзники направили в Украину полумиллионную армию, которая очистила край от большевиков и советской власти, а Центральную Раду вернула в Киев.
Желаемого единства действий достигнуто не было. Центральная Рада, Рада Народных Министров (так именовалось с января правительство Украины), не имели рычагов для получения и небольшой части обещанного немцам и австрийцам хлеба. Единственно возможный в таких условиях вариант – применение силы по отношению к крестьянству, как социальной базе Украинской революции, противоречил социалистическим, демократическим принципам Центральной Рады.
Пришедшие в крайнее раздражение создавшейся ситуацией оккупационные власти решили разогнать Центральную Раду и инспирировали 29 апреля 1918 г. «выборы» гетмана. Почти из десятка претендентов они остановились на П. Скоропадском, генерале из бывшей царской свиты, явно с монархическими симпатиями, чуждого каким-либо революционным порывам и только-только начинавшего чувствовать себя украинцем (несмотря на то, что был наследником давнего казацкого, гетманского рода).
Конституция УНР, как и все в целом социалистическое законодательство Рады, были мгновенно отменены. А в Украинской Державе (так официально стала именоваться Украина) сформировалось авторитарное, диктаторское правление с внешними атрибутами национальной традиции, зависимое от немецкого командования. В социально-классовом отношении оно стремилось к возрождению народного хозяйства Украины с помощью восстановления частной собственности. По политической сущности это был антидемократический и контрреволюционный режим консервативной части населения Украины, не имевшей сколько-нибудь четкой модели строительства нового государства.
Государственный переворот и марионеточное правление гетмана П.Скоропадского задержали прогрессивное развитие украинского общества, однако не устранили причин, породивших Украинскую революцию, не исчерпали ее глубинного потенциала. Большинство украинских национальных партий, неуклонно эволюционируя влево, не удовлетворялись частичными подвижками в национальной жизни, прежде всего – в национально-культурной сфере, которая вынуждена была осуществлять гетманская Держава, выступили инициаторами ликвидации монархически-диктаторского строя, изгнания из родной земли оккупантов. Возглавила стихийные выступления доведенных до отчаяния масс, направила их в организованное повстанческое русло созданная Украинским Национальным Союзом (УСДРП, УПСР, УПСФ, массовые непартийные организации) Директория (Председатель – В.Винниченко).
Демократический, республиканский строй и в дальнейшем оставался идеалом прогрессивной части общества, усилиями которой была возобновлена Украинская Народная Республика (некоторые авторы, активные участники событий, например Н.Шаповал, возглавивший после В.Винниченко УНС, склонны квалифицировать тогдашние процессы как вторую Украинскую революцию²¹, большинство же считают вторым этапом единого процесса, зародившегося весной 1917 г.).
В поисках идейной платформы дальнейших революционных преобразований, концепции развития УНР в это время проявились разные подходы.
Левая часть бывшего единого национального фронта (в наибольшей мере ее олицетворял В. Винниченко), склонялась к советскому строю и поискам установления союзнических отношений с советской Россией. Противоречия внутри этого сегмента политического спектра (далеко не всех устраивали радикализм и диктаторско-репрессивные тенденции и проявления большевизма) привели к появлению компромиссной паллиативной формулы власти – трудовых Советов (они формировались бы не по классовому принципу, а избирались всеми, кто зарабатывал себе на жизнь собственным трудом) как основы создания Республики Трудового Народа²².
Правые элементы политического лагеря украинства (они заметно усилились после в значительной мере формального объединения Украинской Народной Республики и Западно-Украинской Народной Республики 22 января 1919 г. за счет галицких руководителей) тяготели к классическим образцам европейского парламентаризма. Отсюда стремление к союзу со странами Антанты (объективным выразителем этих тенденций, хотя и не безоговорочно, оказался С.Петлюра, на позицию которого определенное время оказывали влияние диктатор ЗУНР Е.Петрушевич, его окружение) ²³.
В таких условиях единства взглядов на перспективы национально-освободительной борьбы, естественно, быть не могло, а политическая платформа (концепция) все более отходила от начальных ориентиров движения, утрачивала свою конкретность и революционность. Рельефным отражением тенденций неуверенности, внутреннего разлада и неопределенности стал Трудовой Конгресс Украины (23-28 января 1919 г.), задумывавшийся как верховный орган власти УНР.
Власть Директории оказалась непрочной, распространялась на весьма ограниченную территорию Украины, которая неуклонно сужалась. Отстаивая альтернативную – национально-советскую (по названию, а по сути – интернационально-советскую) форму государственности, большевики Украины сконсолидировали враждебные Директории элементы и, объединив УСРР с другими советскими республиками в военно-политический союз, получили неоспоримые преимущества, развязали крупномасштабные военные действия с севера и востока. Польша с момента провозглашения Западно-Украинской Народной Республики (1 ноября 1918 г.) развернула агрессию, не допуская и мысли о возможности любого обособления этнических украинских территорий (Восточная Галиция, Западная Волынь, Холмщина, Подляшье), тем более о их воссоединении с основной частью (Великой, Надднепрянской) Украины. При поддержке Антанты поляки вытеснили украинские формирования и правительство ЗУНР из Галиции. Румыны продолжили оккупацию Буковины – Бессарабии, Придунайских земель.
Тем временем угроза расширения антантской оккупации с юга сменилась походом через Украину Добровольческой армии А.Деникина, который и слышать не хотел о любом национально-государственном образовании в Украине.
Противоречия в соборном (объединенном) лагере украинства все более обострялись, вели к взаимному недоверию и предательствам, неуклонно приближали УНР к катастрофе²⁴.
Наиболее характерным признаком правления Директории стала атаманщина – доминирование военного начала над политическим, неподчинение армейских командиров различных рангов государственному руководству, перманентные выступления против последнего, практика регионального сепаратизма, сопровождаемая военным террором, еврейскими погромами и т. п. Собственно революционные цели в значительной мере трансформировались в узкопрагматическую борьбу за корпоративные интересы и личную власть²⁵.
На внутренней нестабильности УНР, ее государственной жизни губительно сказалось соперничество в национально-освободительном движении, в его руководстве. В наиболее многочисленных и влиятельных партиях – украинских эсеров и украинских социал-демократов – прошла целая цепь размежеваний и расколов. Значительная часть их бывших членов вошла в новые образования – Украинскую Коммунистическую партию (боротьбистов) и Украинскую Коммунистическую партию (соответственно – август 1919 г. и январь 1920 г.). Войдя в соглашение с Коммунистической партией (большевиков) Украины, став правительственнымы партиями, невзирая на определенные разногласия и конфликты, они упрочивали базу советской власти.
Непримиримые же ее противники (С.Петлюра и его сторонники) искали политический выход в новых контактах с зарубежными силами – с Антантой, а затем – все более – с поляками. Однако упрочивающейся с каждым днем советской власти удалось разбить, как известно, и поляков, и поддерживаемую Антантой армию П.Врангеля, и в значительной мере подавить повстанческо-атаманское движение. На конец 1920 г. национально-освободительные силы были настолько подорваны, обескровлены, что не имели больше возможности оборонять украинскую «справу» (дело), украинскую идею.
Украинская национально-демократическая революция завершилась поражением. Верх взяли начатые большевиками процессы социального переустройства общества, в которых национальным моментам отводилась подчиненная, даже второстепенная роль.
Однако, не достигнув окончательной цели, Украинская революция задала украинскому обществу вполне определенную качественную парадигму, зародила процесс формирования модерной политической нации, возродила традицию государственности. О масштабности содеянного можно судить по тому, что до 1917 г. на протяжении веков терминов «Украина», «украинец» вовсе не было в официальном употреблении и именно с получения ими полноправных «прав гражданства» началось возрождение украинской нации.
Поднявшись вслед за своей элитой к историческому деянию, поверив в свои силы, свое будущее, свое высокое призвание, украинская нация, невзирая на первые неудачи, была готова к новым битвам. Историк И. Лысяк-Рудницкий, творчество которого отмечено не только стремлением к глубокой объективности, а и к широким теоретическим и даже философским обобщениям, писал: «Нет стыда в том, чтобы быть побежденным в борьбе за свободу. Напротив, такое поражение может стать источником духовного обновления, из которого будут черпать силы будущие поколения, продолжатели этой самой борьбы на новом историческом этапе» ²⁶.
Во всей многовековой истории украинского народа есть, наверное, еще только два события, которые по масштабности и общественной роли сравнимы с революционной эпохой 1917-1920 гг. Это освободительная война (по существу – также революция) средины XVII века под руководством Б.Хмельницкого и обретение Украиной независимости в начале 90-х гг. ХХ века.
Украинская революция как явление, как общественный феномен имела глубокие корни, была вызвана целой цепью исторических закономерностей и, по праву, занимает свое место среди освободительных процессов народов Европы и всего мира.
Однако приходится констатировать, что многие аспекты этого неординарного феномена до сих пор не имеют адекватного осмысления, что и предопределяет концентрацию дополнительных исследовательских усилий на этом направлении.
Если говорить о самом главном, придется признать, что вполне оправданное в исследовательских целях вычленение Украинской революции как самостоятельного объекта изучения привело к искажению, искривлению восприятия, ретроспективного воссоздания всей революционной поры. Вытеснив все иные обозначения, 1917-1920 гг. в регионе начали именовать исключительно эпохой Украинской революции. Речь не только о научной литературе, но и о школьных и вузовских программах, соответствующих учебниках²⁷. Что же касается социальной революции, то она постепенно (правда в 90-е годы по инерции еще появлялись отдельные работы²⁸) оказалась вовсе вытесненной из исследовательского поля. Оцениваемая как чужеродная украинскому интересу, национально-государственному возрождению, она стала квалифицироваться лишь противоестественным привнесением силовыми методами (прежде всего, иностранной агрессией) на украинскую почву враждебной идеологии и политики.
Преувеличенная концентрация внимания исследователей только на феномене Украинской революции, как качественно высшей ступени национально-освободительного движения, привела к оформлению схем, в которых оказываются искусственно разорванными взаимосвязи революционных процессов и в сугубо национальном измерении. Февральская и Октябрьская революции представляются лишь российскими (то есть русскими) явлениями, а последняя еще и большевистской, что во многих случаях изображается синонимом русскости, к чему Украинская революция, будто бы, была вовсе и непричастна.
На самом же деле Украинская революция была прямым порождением, непосредственным продолжением Февральской революции, стала составляющей всех сфер общественной жизни, начатой свержением самодержавия. Без особого риска ошибиться можно утверждать, что потенции украинского освободительного движения к 1917 г. были явно недостаточными, чтобы надеяться на взрыв революции не только в этом, но и в последующие несколько лет. Иными словами, без Февраля перспективы быстрого революционного сдвига в Украине оставались бы весьма и весьма проблематичными.
Октябрьская революция, свержение Временного правительства, которое не только тормозило внедрение пусть крайне ограниченной автономии Украины и было вряд ли преодолимым препятствием на пути к полноценной национальной государственности, вместе с «Декларацией прав народов России» стали наивесомейшими стимулами для подъема Украинской революции, для оформления национальной государственности.
Отмеченное вовсе не означает, что развитие Украинской революции, ее размах не влияли на углубление революционного кризиса в стране в целом и не явились одной из предпосылок победы Октябрьского вооруженного восстания.
Удивительная метаморфоза, случившаяся на нынешнем этапе историографического развития, создала непростую, проблемную ситуацию: Украинская революция в своей абсолютизации оказалась доведенной до совсем неоправданного отрыва от процессов, которые не только породили ее саму, стимулировали на различных этапах развития, но и развивались в постоянной органической связи, разных степенях влияния, доминирования, противостояния, противоборства и т. д.
В результате воссоздание временного отрезка отечественной истории, относящегося к 1917-1920 гг., привело к новому варианту неадекватности реальному опыту. Внутренняя логика развития исследований, поиска истины, в конце-концов, научная добросовестность обусловливают попытку сочетания, соединения в научных трудах двух направлений общественного прогресса, которые в исторической практике были неразрывными: социального и национального.
Для правильного, всестороннего и глубокого понимания революционной эпохи, обусловленности процессов и событий, закономерностей их развития, объективной оценки достигнутых неоднозначных результатов, думается, принципиально важно исходить из того, что революционные события в Украине развивались не в изоляции от общероссийских, в первую очередь социальных тенденций, а взаимопереплетались, то сливаясь с ними, то двигаясь параллельными курсами, а то и входя в противоречия, разновекторности, антагонистическую непримиримость. Поэтому, учитывая наличный прогресс в исследовании национально-освободительной революции в Украине, которым в значительной степени уже компенсирован тогдашний нигилизм относительно этого феномена, сегодня возможно, и нужно, предпринять попытку воссоздания картины исторического процесса 1917-1920 гг. во всей ее полноте, многоплановости и разнообразии. Конечно же, подобный комплексный труд не может быть простым, механическим сведением воедино того, что когда-то было сделано в изучении Февральской и Октябрьской революций, и того, чем располагаем на данный момент в постижении Украинской революции. Априори важно стремиться достижения качественно нового результата, в котором оба главных начала должны «переплавиться», помогая понять сложную детерминированность тех общественных проявлений, постичь которые при иных обстоятельствах нередко очень сложно, порой практически невозможно. Главное же, на этом пути можно надеяться на воссоздание значительно более адекватной картины всего периода 1917-1920 гг., нежели это было ранее.
Точно так же взаимосвязаны распад Австро-Венгрии и Ноябрьская революция 1918 г. в Германии, возвращение в революционное русло прерванных Гетманщиной процессов. Возрождение УНР, возникновение Западно-Украинской Народной Республики и попытка объединения в одну целостность двух национально-государственных образований были вызваны к жизни действием далеко не только внутриполитических украинских тенденций.
Таким образом, комплексное изучение периода 1917-1920 гг., как сложной взаимодетерминированной системы революций со всеми их своеобразиями, противоречиями, альтернативными расчетами и стратегиями – настоятельная потребность, диктуемая как жизненной, так и научной логикой, желанием постичь реальную действительность. Естественно, предметом особой заботы украинских историков должны стать конструктивные контакты в области исследовательских работ со специалистами других регионов и других национальных образований на постсоветском пространстве. Было бы совсем неоправданным рассчитывать, что закрепление не только в украинской, но и в мировой историографии представлений о событиях в Украине, как о национально-демократической революции, следует ждать от зарубежных исследователей. Однако, можно предполагать общую позитивную реакцию, если соответствующие труды ученых Украины будут достаточно убедительными, высококачественными, полновесно научными. Возможно тогда и представители других национальных регионов, ориентируясь на украинский пример, прибегнут к аналогичным подходам, и, при наличии достаточных оснований, смогут выйти на новый уровень квалификации революционных действий в соответствующих регионах. Тогда вообще общероссийская картина процессов 1917-1920 гг. может приобрести значительно иной характер, нежели она выглядит сегодня.
Естественно, при этом необходим предельный научный и, одновременно, взаимный национальный такт, непредвзятое внимание ко всем аргументам, а не стремление во что бы то ни стало реализовать старые обиды, эмоции, положить их в основу исследований. Весьма логичной, целесообразной представляется координация усилий представителей различных национальных школ, организация параллельных работ.
Выше обозначена лишь самая главная, определяющая проблема в научном постижении опыта революционной эпохи 1917-1920 гг. в Украине, порожденная новейшими подходами и стремлениями смотреть на них под углом зрения преимущественно национально-освободительной революции. Естественно, производными от нее есть масса других существенных, часто весьма непростых и противоречивых аспектов, сюжетов, что, впрочем, следует отнести к предмету отдельного, специального разговора, который также вполне назрел и представляет немалый профессиональный интерес.

М.В. Дмитриев:
Пожалуйста, вопросы к Валерию Федоровичу. Пожалуйста, Виктор Иванович.

В.И. Мироненко:
Валерий Федорович, спасибо за очень интересное выступление и созвучные лично для меня оценки, касающиеся революции. Одно небольшое уточнение: можно ли сказать, исходя из того, что Вы говорили, что октябрьское восстание в Петрограде и приход к власти большевиков (хотя Вы отказались говорить о хронологических рамках) стала цезурой в революционном процессе, когда Украинская национально-демократическая революция отделяется от Российской? Преодолеть этот разрыв который возникает в октябре 1917 года, видимо, можно было только двумя путями: либо возвращением Российской революции к ее объективно стоящим задачам, то есть отказу от неких идеалистических и утопических представлений, либо тем, что произошло, то есть насильственным возвращением Украины в то русло, в котором развивалась общероссийская революция. Может, немножко путано, но отвечает ли это Вашему представлению?

М.В. Дмитриев:
Если можно и я к вопросу Виктора Ивановича просто добавлю тот вопрос, что у нас стоит в agenda. Чтобы Вы сказали, если бы Вы должны были прямо ответить на вопрос, который со школьной, с моей точки зрения, прямотой звучит следующим образом: «Была ли пролетарская революция продуктом российского импорта?» Пожалуйста, Дмитрий Ефимович.

Д.Е. Фурман (Институт Европы РАН):
У меня такой вопрос. Абстрагируясь от того, какие термины употребляют армянские и литовские историки, как Вы сами считаете, можно ли понятие «Украинской революции» увеличить в пятнадцать и в более раз, чтобы на каждый народ Российской империи пришлось по своей революции – башкирская революция, татарская революция и так далее. Или Вы все-таки считаете, что в украинском национальном движении было нечто уникальное, что позволяет прикладывать к нему соответствующий термин, а вот, скажем, к татарам или к литовцам такого термина не прикладывать?

И.В. Михутина (Институт славяноведения РАН):
Почему возникла такая острая конфронтация Киева с Временным правительством, которая очень ослабила это в целом демократическое правительство и в немалой степени способствовала его падению? В то же время Временное правительство издало целый ряд нормативных актов, которые ликвидировали всякое национальное неравноправие....

Ю.А. Щетинов (МГУ):
У меня три вопроса. Будьте добры, определите, пожалуйста, хронологические рамки Украинской национально-демократической революции. Почему Вы ни слова не сказали о создании и провозглашении Украинской Советкой Республики? Как УСР соотносится с УНР, с Директорией и т.д.? И раскройте, пожалуйста, соотношение Украинской революции с Российской революцией. Или она вне ее рамок?

В.Ф. Солдатенко:
По порядку поступления вопросов. В.И.Мироненко просил уточнить, правомерно ли считать моментом радикального расхождения курсов социальной и национальной революций Октябрьское восстание в Петрограде? Октябрьская революция стала, безусловно, тем моментом, который приблизил конфликт между Украинской революцией и социальной революцией. Да, это абсолютная реалия, которая начала разворачиваться на следующий же день после победы Октябрьского вооруженного восстания. Центральная Рада ставит на своем заседании уже 26-го числа вопрос о том, как относиться к событиям в Петрограде, созданию СНК и заявляет: «Нет, мы новой власти не признаем и всеми силами будем бороться против попыток ее поддержки в Украине». Непризнанием СНК и стремлением превратить в жизнь программу о автономистско-федералистском переустройстве России Центральная Рада взяла на себя очень высокую миссию. Она считала, что центр политически загнил, в центре не с кем говорить, надо, опираясь на национальные окраины, строить федерацию, и пригласила представителей краев и областей, как говорилось в документе, приезжать в Киев и создавать новую федерацию из Киева: «Как когда-то свет христианской веры, – писали они, – пошел из нашего златоглавого Киева по всей великой земле русской, так теперь лад и порядок будем давать мы, Центральная Рада». К чему это привело? К конфликту с социальной революцией. Если до этого освободительные процессы (и социальные, и национальные) развивались параллельно, к началу ноября 1917 г. они приходят в состояние конфронтации. В моей книге «Украинская революция. Исторический очерк» (1999) соответствующий сюжет так и озаглавлен «Конфликт революций».
Действительно, в Украине параллельно развивались те же процессы, которые развивались в России, причем эти процессы триумфального шествия советской власти шли ничуть не меньше, а даже интенсивнее, в частности – на Левобережье Украины. Однако в то же время местная жизнь наполнялась национально-освободительным движением, национально-государственным строительством, приведшими к созданию Украинской Народной Республики под эгидой Центральной Рады. А курс последней совсем не отвечал вектору, заданному Октябрьской революцией. Вот и пришли в противоречие эти два направления, создалось даже два революционных центра: в Киеве – Центральная Рада и Генеральный Секретариат, в Харькове – Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет Советов и Народный секретариат. Соперничество между ними, точнее – борьба за власть привели в конце-концов к открытому военному противоборству. Естественно, потенции пролетарской стороны были немалыми, плюс умножались они опорой на мощь советской России. Это и определило исход борьбы.
Я не уверен, что этот процесс можно квалифицировать как возвращение Украины в русло российской революции, иными словами на генеральный путь, с которого сошли национальные силы Украины и потому их вернули «чисто насильственным способом». Может быть, в данном случае более оправдано вести речь о своеобразии развития революционных процессов в регионе, которые именно за счет отличия условий породили, кроме упомянутой «генеральной линии», и довольно мощный, масштабный феномен национальной революции.

В.И. Мироненко:
Я не это имел в виду. Я имел в виду, что было несколько альтернатив...

В.Ф. Солдатенко:
Однако двигаться дальше вместе параллельными курсами было уже невозможно. Одновременно объективно существовали как проблемы национального освобождения, создания украинской национальной государственности, так и социальные проблемы, в решении которых массы больше апеллировали к авторитету, силе большевиков, большевизированных Советов.
Если далее говорить о развитии революции в Украине – не продукт ли это российского импорта? Так упрощенно отвечать, безусловно, нельзя. Можно говорить, с одной стороны, о том, что большевистские организации в Украине очень интенсивно росли. После выхода из подполья в феврале 1917 года было 2000 членов из 24000 во всей большевистской партии. А на октябрь 1917 года их было уже 60000, когда во всей партии, как известно, насчитывалось 360000, то есть в два раза быстрее росли большевистские организации в Украине, чем в целом по России. Этому есть соответствующие объяснения. Промышленное Левобережье, Юго-Западный, Румынский фронты, их большевизация… Так что были и свои внутренние потенции, которые обуславливали перевес сил социалистической революции в регионе. С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов и поддержки извне. Нравится это или не нравится, но войска, пусть немногочисленные, в начале 1918 года под командованием М.Муравьева были присланы все-таки из Петрограда, Москвы, Тулы, Воронежа, Брянска… От этого тоже никуда не денешься.

Из зала:
Червоное казачество…

В.Ф.Солдатенко:
Нет, не только. Я же выше говорил, что были свои внутренние силы, которые пользовались влиянием на общественные процессы. Червоное казачество, например, это большевизированная, украинизированная воинская часть в Харькове под командованием Виталия Примакова. Так что и свои были причины, чтобы события развивались именно в том русле, о котором говорилось. И был, конечно, элемент, фактор влияния извне, который помогал решить назревшие вопросы. Тут надо учитывать такой очень важный момент: конституирование Украинской Народной Республики оказалось очень сложным. Она ведь не отсоединилась от России, а продолжала считать себя составляющей федеративной (несуществующей формально и юридически) России. Приведу такой пример. В ноябре-декабре 1917 года Совнарком 15 раз слушал вопросы о положении на Украине, об отношении к Центральной Раде. 14 раз докладчиком и лицом, которое готовило документы (постановления, резолюции) по рассмотренным вопросам был И.Сталин – нарком по делам национальностей Советской России. Он считал проблемы Украины внутренним делом России. Совсем, как видим, не Л.Троцкий, ведавший международными делами. И основание отчасти давала и Центральная Рада, тем что она своим Третьим Универсалом заявила, что УНР – это составная часть России, с которой отношения не разрываются. Так что я бы попытался уйти от упрощенного ответа на вопрос. Тут налицо была довольно сложная комбинация. И на разных этапах составляющие ее элементы взаимодействовали по-разному.
Можно ли понятие «национальных революций» в пятнадцать раз увеличить? – вопрос не только ко мне. Коротко и просто сказал бы: мы ситуацию и процессы в Украине изучаем, задача представителей других регионов изучать «свои» события, если у них есть достаточно оснований выходить на соответствующие оценки, дефиниции, пусть их сделают. Мы считаем, что у нас достаточно оснований, чтобы, по крайней мере, в исследовательском плане, изучать то, что происходило в Украине, как особый предмет под особым углом зрения – национально-освободительных задач. И то, что я пытался обозначить, нам кажется вполне логичным и доказательным. Что же касается других регионов, я затрудняюсь с однозначным ответом, но, думаю, что, может быть, мы дадим определенный импульс своими исследованиями, может быть, другие пойдут по нашему пути, а может, у них нет для этого достаточных оснований, а может быть, возникнут еще какие-то особые, дополнительные соображения, умозаключения...
Почему у Центральной Рады возник острый конфликт с Временным правительством, который способствовал падению последнего? Насколько мне представляется, то платформа Украинской революции, теоретически разработанная и обоснованная М. Грушевским, исходила из двух принципиальных посылок. В России после победы Февральской революции неизбежным будет укрепление демократии и украинцы должны не отгораживаться, отъединяться от России, а, наоборот, идти как можно сплоченнее с другими нациями и народами к единой цели. Лидеры Украинской революции говорили, что мы не для того триста лет боролись с российским самодержавием, чтобы в момент, когда оно свергнуто, начали отсоединяться. Нет, давайте мы вместе будем закреплять демократические завоевания, - доказывали они Временному правительству, и эти демократические завоевания дадут нам полную демократию. В административном смысле мы получим право сами управлять своей судьбой, скажем, через Украинское Учредительное собрание или Сейм в соответствии со своим национальными интересами. Поэтому просили у Временного правительства сначала телеграммами, письмами, потом поездками в Петроград (делегации возглавлял В. Винниченко): «Дайте нам хотя бы небольшую, ограниченную автономию. И все. И лучших друзей вы не найдете. Мы будем вместе с вами. Но вы должны быть «демократической республикой», а мы, получив права автономии, будем действовать так, что не повредим центру, целостности страны». Временное правительство до определенного времени и слышать об этом не хотело. И аргументы были такие – «Мы временные, а речь идет о территориальной целостности России – одном из кардинальнейших вопросов государственности. Мы не берем на себя обязательств его разрешения. Соберется Всероссийское Учредительное собрание, пусть оно решает».
Второй момент. Мы не знаем, где начинается и где кончается Украина. Ее границ пока нет. Надо еще долго изучать, что выделять в автономию. Третий вопрос был связан с тем, что Украинская Центральная рада до июля 1917 года была национальным органом, в котором были представлены только украинцы. Ну, это старая песня на все времена – «Вот, дескать, в Центральной Раде не представлены интересы национальных меньшинств. В первую очередь, русских, евреев и поляков. Превратите Центральную Раду в краевой орган!» Между тем надо попытаться понять Центральную Раду. Она провозгласила себя центральным органом, который взял на себя руководящие функции от всей нации и стремился вести народ к определенной цели. Однако, вопреки всем демократическим ожиданиям Временное правительство, встало преградой на пути осуществления самых робких шагов. Это правительство ничего не гарантировало, ничего не давало, не шло ни на какие уступки. Массы начинают выражать нетерпение и оказывать давление. «Зачем же вы нас возглавили? Зачем заварили всю эту кашу?» И тогда в Киеве собрался запрещенный А. Керенским Второй Всеукраинский Войсковой съезд. Солдаты (около 5000 человек) вышли на Софийскую площадь, встали на колени и дали клятву, что они не уедут из Киева, пока не будет издан акт об автономии Украины. И в последний день работы съезда, 10 июня 1917 года, такой акт был провозглашен. Временное правительство прислало своих представителей для переговоров и практически признало урезанную автономию. Это привело к кризису правительства. Кадеты вышли из состава правительства, обвинив одного из членов делегации, И. Церетели, в том, что он якобы много наобещал украинцам. Временное правительство начинает отрабатывать задний ход. Всем хорошо известна инструкция от 4-го августа 1917 года. Украину «делят», оставляя ей только пять губерний. Все Левобережье, Таврия и Херсонская губерния были «изъяты». Вместо 14-ти генеральных секретарей украинцам предложили только девять. И из них не менее четырех должны быть не-украинцами. Это половина от общего числа, в то время как удельный вес национальных меньшинств был лишь 27%. За попытку подготовки к выборам в Учредительное собрание на весь Генеральный секретариат, т.е. на правительство, исполнительную ветвь Временного правительства, было заведено уголовное дело. Есть данные о том, что, вызывая В. Винниченко для дачи показаний в Петроград, для него приготовили один из казематов Петропавловской крепости. Его спасло только то, что он приехал 25-го октября, в то время, когда уже некому было его встречать и сажать. Конечно, есть логика в том, что Временное правительство очень неохотно, скорее вынуждено, шло навстречу весьма ограниченным украинским требованиям. Думается, что если бы реакция была несколько позитивнее, может быть, история могла развиваться и по иному сценарию.
Относительно хронологических рамок Украинской революции. Тут в историографии существует некоторый разнобой мнений. Тем не менее, можно выделить ее два главных этапа. Первый – с 3-4 марта 1917 года по 29 апреля 1918 года - это период Центральной Рады. Второй этап начинается с деятельности Директории, созданной 13 ноября 1918 года. На этом все сходятся. 14 декабря П. Скоропадский уходит с политической арены. Но когда заканчивается Украинская революция – тут определиться очень сложно. В моих работах – это 1920 год. Но в последнее время я все больше и больше склоняюсь к тому, что потенции национально-освободительного движения, как революционного явления, собственно революции, исчерпываются уже к концу 1919 года. 1920 год – это уже нечто другое, доминирование качественно иных тенденций и процессов. В Институте истории Украины НАНУ, отдел истории Украинской революции обозначен рамками 1917-1921 годов. В данном случае в хронологию революции включается и поход с территории Польши в Советскую Украину 5-ти тысячного отряда под руководством Ю. Тютюнника осенью 1921 года. Есть исследователи, которые датируют окончание революции в Украине 1922 годом, созданием СССР. А есть и те, кто считает, что ее надо завершать 1923-м, т. е. конституированием Советского Союза, принятием новой конституции (хотя она к тому моменту и не была принята, но уже начала действовать). Так что в этих вопросах существуют различные точки зрения. Но я все более тяготею к 1919 году, как завершающему рубежу национально-демократической революции.
Что касается Украинской Советской Республики, то это такая же реалия, как и Украинская Народная Республика. Я бы не считал ее внешним феноменом. О внешнем феномене УСР продолжают писать и сейчас: советская власть была принесена на штыках М. Муравьева, она была искусственно создана и т.д. Нет. Для этого были и внутренние потенции. Взаимоотношения между «национальной» и «советской» республиками были чрезвычайно сложными. И чрезвычайно сложными не только между обозначенными двумя центрами. Ситуация конца 1917 года практически повторялась и в конце 1918 и в начале 1919 года. То же двоевластие, Харьков и Киев и т.д. Здесь я хотел бы обратить Ваше внимание (может быть, в Москве это не так чувствуют) на поведение в это время (в конце 1917 г.) центральной власти в Петрограде и в Москве. В Харькове создается советское правительство, а Ленин продолжает переговоры с Центральной Радой. Советская власть еще была слаба, ей нечего было выставлять для вооруженной борьбы. И Ленин, признавая харьковских большевиков братской властью, ведет переговоры с Центральной Радой. То же самое мы видим в 1918 г. после создания Директории. С согласия СНК создается Временное рабоче-крестьянское правительство Украины во главе с Г.Пятаковым. Однако большевики не спешили расправиться с киевской властью. Они не пустили в наступление на Киев две созданных в это время дивизий. На втором съезде КП(б)У выступают Л. Каменев и К. Радек. Они говорят, что путь на Киев лежит через Ростов. Когда началось наступление на Харьков, в городе из-за поведения левых эсеров сложилось непростое положение. Совнарком пытался вести себя очень осторожно. Мы видим, что большевики не желали падения Директории, но пытались договориться. 1919 год – это самое тяжелое время для Советской России. И Пятаков и Затонский недоумевали, считая, что их порывы искусственно сдерживаются. Я сознательно обратил внимание на моменты, которые высвечивают, казалось бы, парадоксальную ситуацию. В критической ситуации Петроград и Москва хотели затормозить радикальное развитие процессов в Украине, не торопились, осторожничали.
Что касается соотношения между Украинской Советской Республикой и украинской национальной государственностью, я отчасти об этом уже говорил. Они то сосуществовали параллельно (естественно, не в равновесии или согласии), то стремились к расширению и новым территориальным завоеваниям (не обходилось тут и без присутствия внешних факторов, что существенно влияло на результат противоборства). Если формы национальной государственности менялись (УНР периода Центральной Рады и Директории, Украинская держава П.Скоропадского), то Украинская Социалистическая Советская Республика принципиально не менялась. Трижды на протяжении 1917-1920 годов она доказывала свою жизнеспособность, пока, наконец, не стала безраздельной доминантой.
В этой связи хотелось бы обратить внимание на весьма примечательную и очень важную тенденцию. Несомненным фактом 1917 года был рост влияния украинских политических партий. Но постепенно в ходе развития революционных событий число людей, которые связывали свою судьбу с этими партиями, неизбежно падало. Причины были разные. Количество же большевиков по разным причинам неуклонно росло. В том числе (sic!) за счет выходцев из украинских партий. Например, самая крупная Украинская партия эсеров породила Украинскую Коммунистическую партию (“боротьбистов”). Из среды украинских социал-демократов вышли «незалежники», которые создали Украинскую Коммунистическую партию. То есть перелив сил тут был абсолютно очевидным, что постепенно, на протяжении рассматриваемых трех лет неуклонно упрочивало Советскую власть в Украине.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Валерий Федорович, за ответы на вопросы. Мы - и это неизбежно, это почти фатально - выходим уже за пределы регламента, но тем не менее, будем стараться его держаться. Я с удовольствием передаю слово Александру Владленовичу Шубину, руководителю Центра истории России, Украины и Белоруссии ИВИ РАН. И как видите, название доклада: “Социальное и национальное в революционных событиях на территории Украины”.

Выступление А.В. Шубина

Дорогие коллеги, приятно, что этой встречей мы продолжаем начавшуюся серию дискуссий по проблемам революции 1917-1922 гг. Эта проблематика сейчас живо обсуждается и на российско-украинской комиссии, и на конференциях на Украине – вот только что мы вернулись с конференции в Черновцах, где речь шла о Брестком мире. В ходе этого обсуждения мы можем разделить две темы. Одна тема - это наши концептуальные разногласия, другая тема – что еще необходимо исследовать. Мне кажется, концептуальные-то разногласия можно сближать или хотя бы переводить на язык друг друга уже на данном уровне знаний. А есть еще несколько очень больших полей, где можно провести интересные исследования и учочнить картину реальности. И не случайно возник такой вопрос: Украинская революция это реальность или не реальность. Я бы формулировал пока осторожней: это концепция. Это уже уважительное отношение. Это концепция, потому что до признание ее реальностью нам нужно еще провести дополнительные исследования и проверить ее на логичность. Отношение к концепции “украинской революции” - это не предмет разногласий российской и украинской историографий, впрочем, как и вопрос Мазепы или вопрос голода. Это предмет разногласий между разными концепциями, которые существуют в обеих национальных историографиях, и в других, и в мировой.
На мой взгляд, концепция “Украинской революции” достаточно логично вытекает из распространенной в историографии (начиная с Французской революции) концепции, что в рамках одного периода могут существовать разные революции. Сразу скажу, что я придерживаюсь другой точки зрения. Но когда люди это пишут, я понимаю, о чем идет речь. Применительно к Французской революции писали, что отдельно происходили городская и крестьянская революции. С “Украинской революцией” происходит тот же самый терминологический сдвиг. На мой взгляд, революция должна рассматриваться как единый комплекс, как единый процесс, в котором есть разные потоки, и эти потоки несомненно взаимосвязаны. Называть сами потоки революциями, на мой взгляд, не совсем корректно, потому что возникает путаница. Было явление, которое получило имя собственное – “Великая Российская революция”, или даже “Великая Русская революция”. В это не вкладывался национальный подтекст, ее творили не только русские, “россияне”. Имелось в виду, что это была революция на территории бывшей Российской империи. И там есть разные потоки, среди которых мы можем выделить, например, “пролетарскую революцию”. В нашей историографии иногда встречается “крестьянская революция”, что, на мой взгляд, некорректно. Корректнее говорить о крестьянском потоке в революции, или крестьянской составляющей в революции. Безусловно, в революции были национальные потоки. Хотя этой реальности не соответствуют упоминавшиеся “двадцать революций” (башкирская, татарская и т.д.), но роль национальных движений в революционных событиях была очень существенной. Одно из этих движений – украинское национальное движение в украинской историографии получило название “Украинской революции”.
Явление, которое вы называете “Украинской революцией”, я бы назвал “украинским национальным потоком в общей большой Революции”, в которую были вовлечены все народы бывшей Российской империи. Наряду с “Украинской революцией” существовали и другие потоки.
В связи с этим возникает следующая концептуальная проблема. Украинская революция - это революция на территории Украины, или одна из сил революции на территории Украины. В докладе Солдатенко, который мне очень понравился, все-таки звучала мысль о том, что Украинской революции противостояли те, кто жил на территории той же самой Украины. Причем я говорю даже не о Левобережье… Вопрос о границах Украины действительно очень спорный и надо понять Временное правительство (кстати, его сложно назвать демократическим институтом). Если представители украинцев хотят получить территорию сегодня и сразу, до всяких референдумов, до всяких разбирательств на территориях со смешанным населением, то тогда получите по мнимуму. Вот если бы население спросили, хотите вы жить в России или в самостоятельной Украинской державе, то еще неизвестно – расширилась бы эта территория и насколько, или даже сузилась. Это поле для очень больших и интересных исследований. В каждом уезде своя борьба, свои герои, свое соотношение национальных и социальных мотивов. И эту границу мы с вами можем провести только сейчас после сложнейших исследований. Но это сложно ждать от Временного правительства.
Следующий момент. Если мы воспринимаем Украинскую революцию как одну из сил, действующую, например, в Киеве против Январского восстания 1918 года, то являются ли восставшие сторонники Советской власти революционерами? Являются. Они – из какой революции? Опять получается, что “Украинская революция” – это не революция на территории Украины, а национальный поток более сложного и обширного социально-политического столкновения – Российской революции или, если хотите, Революции на территории бывшей Российской империи.
Муравьев привел часть войск из другой территории, из-за границы, хотя граница, повторяю, совершенно непонятная.

Из зала:
Из Одесского военного округа вообще-то...

А.В. Шубин:
Не только. Подыграю оппонентам – часть войск шла с севера. Но войска были и оттуда и оттуда. Но Киевское-то восстание – сложно подвергнуть сомнению то, что ее совершили граждане этой страны. И если мы говорим, что граждане Украины, которые выступили против Центральной Рады – не участники революции, мы просто делаем кальку с догматической марксистскую-ленинской схемы, что все, кто не наш – контрреволюционеры. То есть кто там нравится - это революция, а кто нам не нравится - это контрреволюция. В реальной революции контрреволюция - это крайне узкое очень редко встречающееся, в основном на начальном этапе движение, которое пытается революцию остановить и вернуть все в изначальную точку. Все остальные потоки - это революционные потоки, просто они по-разному видят те пермены, которые необходимо совершить. Революция - это всегда конфликт сил, и каждая из которых имеет право называться назваться революционной. В этом отношении и Центральная Рада - революционное движение, в этом отношении и Январское восстание - это революционное движение на территории Украины.
Если мы говорим о том, что революция на территории Украины имела самостоятельное содержание, вовлекая всех участников, то у нас возникает более сложная концептуальная проблема. Если мы рассматриваем те революции, которые уже получили признание национальных (есть такой более чем спорный термин “национально-освободительные революции”), то мы видим, что они все-таки начинаются самостоятельно. Например, Алжирская революция началась не потому, что началась революция во Франции, она началась по своим причинам. И в этом отношении конкретная историческая ситуация на Украине совершенно другая, и вы это прекрасно показали. Это революция, которая была региональной частью большого процесса. В этом отношении, чтобы преодолеть внутреннюю логическую противоречивость, снова нужно определиться: либо революция отождествляется только с одним потоком, с одной политической силой, либо мы имеем в виду революцию, которая происходит на той или иной территории и охватывает совершенно разные политические силы. В последнем случае частью этой революции являются те, для кого Центральная Рада, украинский национализм - это контрреволюция. А они в свою очередь являются частью более широкой, не только украинской революции.
Кстати, в в этой связи я бы серьезно относя к концепции (я знаю, ее сейчас остро критикуют и не только в России, но и на Украине) “Национальной революции 1648 г.” Восстание Хмельницкого началось по своим причинам и оно не было частью общепольской или общерусской революции или Смуты. Здесь нужно выяснить, можно ли назвать это восстание революцией или нет, исходя не из-за того, что это хорошо или плохо, а исходя из-за того, были ли у казацкого движения середины 17 в. признаки революции как явления...
Говоря о соотношении национального и социального, мы должны исходить из того, что это взаимосвязанные явления. Те, кто пытается искусственно разорвать эти два процесса, грешат против истины. Они вытекают из общего корня и поэтому проявляются одновременно. Что это за корень? Это – индустриальная модернизация. Формирование классового самосознания и национального самосознания происходят исторически одновременно. В разных странах возможны разные скорости их вызревания, но оба являются продуктом модернизации, понимаемой как переход от традиционного аграрного к индустриальному урбанизированному обществу. В Средневековье не было наций, но и в Средневековье не было и классового самосознания.
Чтобы понять положение, сложившееся с этими двумя факторами на Украине, мы должны исследовать идентичность - как себя осознавали люди и чем они руководствовались. Наш старый спор– говорил ли Махно в семье по украински или по-русски? Все-таки на суржике. Он сам признавал, что по-украински он не говорит. А жена, очевидно, говорила, но она говорила и по-русски. Главное здесь – это то, что человек думает о себе, какова его приоритетная идентичность; она социальная или национальная? Чему он сам отдавал предпочтние?
Сначала Центральная Рада объединила миллионные массы, но она их объединила как синтетический проект, потому что она в начале своего пути она выступила с двух позиций одновременно: с социальной и национальной. Лидерами Центральной Рады были социалисты. А затем произошло конкретное историческое разделение. Центральная Рада попала в тот же самый капкан, что и Временное правительство, с которым она так упорно перетягивала канат. Трагедия Временного правительства связана с тем, что оно фактически отказалось от проведения социальных преобразований в крайне острой, ухудшающейся социальной ситуации и тем самым обрекло себя на поражение. И это стало ясно еще до прихода к власти большевиков - на Демократическом совещании. Об этом постоянно говорили летом и осенью 1917 г.: если будет так продолжаться, то последует неминуемая катастрофа
Центральная Рада не извлекла уроков из падения Временного правительства и очень скоро все те же миллионные массы не пошли ее защищать. И мы знаем об этом от Винниченко, Дорошенко и пр. Огромный корпус источников показывает, что попытка Центральной Рады отгородиться от радикального социального движения национальным щитом потерепела крах.
То же самое соотношение, почти та же самая ситуация в ее разных вариантах в это время складывается по всей Восточной и Центральной Европе. В разных комбинациях проекты социального и национального переустройства конкурируют, вытесняют, скрещиваются и конфронтируют друг с другом.
Так, для того чтобы решить проблему сохранения национальной территории в 1919 году, венгерские лидеры радикализируют социальную ситуацию и фактически отдают власть крайне левой партии. В Финляндии мы также видим национальный процесс и крайнюю социальную радикализацию. Обратные процессы мы ввстречаем в Германии. Там вначале обнаруживает себя крайняя социальная радикализация, затем в условиях Версальской катастрофы начинается национальная консолидация. В Польше национальная консолидация опирается на специфически сильную традицию национального движения. В этих странах нациостроительство идет быстрее, чем социальное размежевание.
На Украине социальное движение преобладает в 1918 году. Однако в 1919 году мы наблюдаем обратный процесс, когда социальная радикализация приводит к новому всплеску национальной борьбы и новому подъему того, что большевики называли шовинистическим и погромным движением. Это был национальный ответ на военный коммунизм. Впрочем, национальное петлюровское движение не смогло оседлать низовой поток в силу своего относительного равнодушия к социальной проблематике. А восстававшие против коммунистов крестьяне об этой социальной составляющей не забывали.
Следующий момент, на котором нужно остановиться - это роль большевизма в расширении Украины на Восток. Об этом здесь уже говорили. Ведь у большевизма была вполне очевидная возможность, если бы оно было антиукраинским, оставить Украину в рамках границ Временного правительства. Можно было спросить население восточных регионов, провести соответствующую агитацию в пользу оставления этих территорий в составе РСФСР.
Повторю, что даже при честном референдуме граница национальной украинской республики должна была оказаться куда западнее. Население Востока и Юга Украины было увлечено в большей степени социальной, чем национальной идеей. Это была очень сложная ситуация: кто хотел жить в России, понимаемой как большое пространство и кто хотел жить в украинском национальном государстве, отгороженном от всех “внешних” процессов. Большевизм сделал исторический выбор. Ему нужна была своя Украина, чтобы продвинуться как можно западнее. Центральная Рада была только рада тому, что большевики включили в состав украинских территорий новые земли на Востоке. Если Украина идет на восток, то на брестских переговорах можно потребовать земли вплоть до Каспийского моря и предъявить карты расселения украинцев по всему Северному Кавказу и даже в Сибири.
Признав Восток частью единой Украины, Центральная Рада тем самым согласилась с тем, что движение красных войск на Киев – это не российская агрессия, а гражданская война. Большая часть участников “агрессии” - это люди, на тот момент проживавшие на территории Украины. И большевики признали эти границы и в 1922 года включили их в состав УССР. Сейчас Украина должа благодарить большевиков за ее границы. Большевики, решая социальные задачи, по национальному вопросу готовы были делать весьма широкие уступки.
Таким образом, если разногласия по национальному вопросу между большевиками и Центральной Радой носили тактический характер, то по социально-политическим вопросам, эти разногласия были принципиальны. Центральная Рада поддержала концепцию однородного социалистического правительства. Эта доктрина в 1917 г. очень серьезно обсуждалась в Москве и Петрограде и оставалась в повестке дня вплоть до разгона Учредительного собрания. Это была общая игра. Между Центральной Радой и большевиками шли переговоры через левых эсеров, которые были сторонниками идеи однородного социалистического правительства. И это была почва для примирения.
Завершая, я хотел бы сказать, что наши “языковые” разногласия – это не российско-украинские разногласия. Между российскими историками разногласий не меньше, чем с украинскими коллегами. Сопоставив наши концепции, мы можем отделить терминологическую сторону и поле для исследования. Прежде всего, главный вопрос – это вопрос о самоидентификации жителей Украины в этот непростой период и мотивация их политического поведения. Для решэтих проблем мы должны обратиться к деятелям от уездного до квартального уровней и понять, какова была реальная палитра истории, где два цвета – социальный и национальный - переходили друг в друга через множество полутонов.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Александр Владленович. У нас 10 минут для двух-трех, четрыех максимум вопросов.

Я.В. Леонтьев (МГУ):
Я хотел бы задать такой вопрос. Если говорить о Глобальной Революции с большой буквы, то ведь надо признать, что у нее была и оппозиционно-демократическая составляющая - прогрессисты, или аналог кадетов на Украине - социал-федералисты. В таком случае, когда, и на каком этапе Революции, в кадете заканчивается революционер или вообще он не заканчивается? И применительно непосредственно к Украине – в каком случае можно использовать термин “национал-революционизм”? Можно ли Центральную Раду характеризовать в целом, или, скажем, вычленять из нее левое крыло, которое собственно и стало потом основоположником боротьбистов, незалежных социал-демократов и так далее?

Вопрос из зала:
Вы говорите, что Центральная Рада обрекла себя как и Временное правительство, не пойдя на некие радикальные шаги при громадном социальном подъеме в стране. Какие вообще-то шаги? Потому что в принципе, насколько я себе представляю, уже землю помещичью всю захватили явочным порядком... Что нужно было, чего не хватало?

Р.Я. Пирог:
Вы, очевидно, помните слова Грушевского, когда он, проанализировав события начала 1918 года, писал: “Украинская революция, к сожалению, не всегда была самостоятельной, а делала конвульсивные шаги за российской революцией, страшной, хаотичной”. Считаете ли Вы, что все-таки большевистская экспансия января 1918г., которую Вы назвали гражданской войной, была тем импульсом, который ускорил, инспирировал переход руководителей Центральной Рады, людей федералистских воззрений, которые не очень представляли себе Украину вне российского контекста, на позиции самостийства. Не это ли стало причиной появления IV Универсала?

А.В. Шубин:
Во-первых, мне очень понравилось, Ярослав, упоминание Глобальной Революции, потому что на эту тему в своем докладе я выйти не успел. Фактор мировой революции играл большую роль – один Брест чего стоит! Ленин говорит, конечно, о мировой революции, как о своей, но если ее понимать не как коммунистическую, то она имела место быть, потому что революционный процесс стремительно разрастался в связи с итогами Первой мировой войны. Революционный национальный украинский поток развивался ведь и в Австро-Венгрии. Правда, если бы была “Украинская революция”, то она охватила бы в 1917 г. и Австро-Венгрию… Но нет, только после распада последней революционные события охватили Галицию.
Хорошая находка максистско-ленинской историографии – восходящий и нисходящий этапы. Российская революция в ноябре 1918 года уже прошла пик, шла по нисходящей, теряя демократический потенциал. Но одновременно, благодаря мировым процессам, ареал революции стал расширяться.
Соответственно, если мы говорим о восходящем и нисходящем этапах, то мы можем концепутально придерживаться таких разных точек зрения. Первая – контрреволюция это те силы, которые, как я говорил, действуют против революции как таковой, тогда это какие-нибудь монархисты, условно говоря,

Из зала:
Колчак...

А.В. Шубин:
Но при этом – не Колчак. При этой постановке. Ведь он не выступал за восстановление Российской империи во главе с царем. Но есть второй подход, который позволяет развить то, о чем я говорил в докладе, усложнив терминологию.
В ходе революции часть сил на определенном этапе достигает своих целей, начинает их защищать и в этом отношении начинает занимать консервативную позицию, а затем стремится к тому, чтобы революцию вообще остановить. И тогда она превращается из революционной в контрреволюционную. Либо, потеряв власть, эта сила стремится остановить “смуту”, также вернуть развитие событий вспять, пусть не к началу революции, а к какой-то ее точке. И эта сила также оказывается контрреволюционной. Просто в этом случае нужно понимать, что контрреволюция – часть революции, а не ее антитеза. Не может быть революция без контрреволюции, как нельзя аплодировать одной рукой.
Таким образом, в январе 1918 г. И Центральная рада, и большевики являются революционными силами, потому что выступают за углубление перемен. А в 1919 г., хоть и в разной степени, и большевики, и Колчак являются контрреволюционными силами. Революция идет по нисходящей, массовые выступления снизу стремятся подавить, привести к порядку и белые, и красные.
В этом отношении контрреволюционер стал преобладать над революционером в кадете летом 1917 г., а в большевике – по мере утверждения “военного коммунизма”. Рада с ее национал-революционным и одновременно социальным проектом теряла революционный потенциал в социальной сфере очень бстро, надеясь консолидировать нацию, не “разжигать” конфликт. Это даже политически была ошибочная ставка. Национальный суверинтет она проиграла, заключив Брестский мир и пригласив немцев. С этого момента я не вижу в ней революционного потенциала.
Что могла сделать Центральная Рада? Очень на самом деле простой ответ, который все ждали от Временного правительства и который требовали и от Центральной Рады – легитимизируйте передачу земли, контитуируйте соотношение правительства и самоуправления. Когда вопрос о земле откладывался до лучших времен, это нервировало крестьян и сдерживало их трудовое рвение на помещичьей земле. А то как белые с помещиками назад отберут. Самозахват земли не дает эффекта аграрной реформы, какая-то законная власть должна подтвердить законность принципов передела. Временное правительство даже умереннейшие меры Чернова блокировало. Центральная Рада также не пошла по пути активного проведения социальной политики и растеряла социальную базу. И крестьянский самозахват был направлен против власти Центральной рады, крестьяне хотели ее свержения, потому что не знали – станет ли она потом эту землю отбирать, переделивать. А Советы приветствовали самозахват, Российский январский закон о социализации земли отдавал инициативу на места. Если мы начинаем проводить земельный передел, если мы возглавляем процесс, если мы идем в регион и говорим, что “Давайте делить так, или так”, то вы получаете и поддержку.
Я не против того, чтобы говорить о большевистской экспансии, это, на мой взгляд, нейтральный термин. Да, есть экспансия, большевики движутся. Если это большевистское, а не российское продвижение, вполне законно об этом говорить. Насколько это повлияло на IV Универсал? Наполовину. Один из факторов его провозглашения - это большевистская экспансия, а второй фактор - это немцы. Они предложили заключение договора через конституирование государства как независимого. Иначе непонятно, почему с ним можно заключать международные акты. Немецкий фактор сыграл огромную роль, что, кстати, легло потом пятном на репутацию этого первого национального проекта.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Александр Владленович. Мы переходим к третьему докладу в этой части нашей работы. Владислав Федорович Верстюк, доклад объявлен – «Украинская революция 1917-1921 годов: концептуальные проблемы исследования».

Выступление В.Ф. Верстюка.

Я хотел бы высказаться по услышанному. Во-первых, начну, наверное, с банального. Как говорят, о понятиях не спорят, а договариваются. Если мы будем спорить – была или не была Украинская революция, - так это еще на сто лет споров, пока всем не надоест. Хотят российские коллеги, или не хотят, в Украине уже сформировалась концепция Украинской революции и эта историографическая реальность уже существует. Вы можете не знать, но один лишь Валерий Федорович написал 20 книг на эту тему, а в целом их сотни, а статей тысячи. Говорить, что это только концепция, а не реальность, на мой взгляд, это просто не знать, что на Украине сделано по этой проблеме. Ученые, которые считают события 1917 -1920 гг. предметом своих непосредственных интересов, должны знать эту литературу и читать ее, даже если она написана на чужом языке. Нужно также понять, что украинские историки не будут следовать парадигме Великой Русской революции на Украине. Пока существует независимое украинское государство, так вопрос стоять никогда не будет. Это, во-первых.
Во-вторых, мы, конечно, говоря о революции, должны прийти к общей дефиниции. На мой взгляд, революция - это делегитимация старой власти, которая не способна эффективно вести страну вперед, одновременно это предложение новых проектов организации власти, борьба этих проектов и победа одного из них. Все это делается на политической основе, потому что социальная революция, на мой взгляд, это просто блеф. Никакой социальной революции не может быть по существу. Может быть бунт, может быть разлад социальной жизни, могут быть социальные деструктивные действия, которые наблюдались в России с середины лета 1917 года. Крестьяне забрали помещичью землю, и что дальше? Какой политический проект на этом выстроишь? Можно предположить, что революция всегда сопровождается выбросами деструктивной социальной энергии. Большевики использовали эту деструктивную энергию для того, чтобы реализовать свой коммунистический проект. Наряду с ним был и проект национальной революции. Этот проект возник где-то с середины марта 1917 года (хотя с этой точкой зрения можно спорить). Можно спорить и о начале и о конце революции. Я понимаю, что и в России, и у нас, хронологические рамки этого периода довольно резко расходятся. Вы видите здесь 1920, 1921, 1922 годы. Была дискуссия относительно того, что началась ли революция в феврале 1917 года, или, может быть, уже в ноябре 1916 года со знаменитого выступления Милюкова в Государственной Думе.

Из зала:
Или в декабре 1905-го.

В.Ф. Верстюк:
Может быть, даже в 1861-й году. Система отсчета координат может быть разной. В Украине львовские историки довольно аргументировано ставят вопрос о том, что Первую мировую войну и революцию можно рассматривать как единый процесс и все начинать с 1914 года. В этом есть свой резон. Я не буду сейчас об этом говорить, но, тем не менее, очень важно понять, когда заканчивается революция. Во всяком случае, не в 1919 году. Если представить революцию как борьбу разных политических проектов, то о конце Украинской революции, о конце попыток построить украинское государство, можно говорить только, апеллируя к 1933 году…
Наверное, такая постановка вопроса вызовет неприятие, поскольку у нас все еще работают стереотипы мышления. Но если присмотреться более внимательно к событиям в Украине, то становится очевидным, что только после 1933 г. большевики уничтожили альтернативу национально–государственного проекта. То есть об Украинской революции мы, украинские историки, говорим в первую очередь, как о государственном национальном проекте. Октябрьская революция к этому не имеет никакого отношения, потому что уже с середины марта или с начала апреля 1917 года цели Украинской революции были уже четко обозначены. Они были сформулированы лидерами, предопределены образованием Центральной Рады, работой Украинского национального конгресса. Здесь несущественно, была ли Центральная Рада национальной с самого начала, а потом уже туда попали представители национальных меньшинств или нет. Суть дела не в этом. Главный вопрос – это национальный вопрос в России. Без решения национального вопроса была невозможна модернизация России. В этом отношении контекст Украинской революции позволяет описывать попытку строительства национальной государственности.
Мы можем говорить о самодостаточности и самобытности Украинской революции. Конечно, было бы грубой ошибкой отделять ее от Русской революции. Так, вопрос в Украине не ставится. Корень обеих революций лежит в недоразвитости российского государства и необходимости его модернизации. Я думаю, что на эту тему никто сейчас не будет дискутировать. Скажу только, что современная парадигма Украинской революции имеет сложную структуру и отличается тематической многоплановостью. Об этом говорил Валерий Федорович. Я не думаю, что об этом стоит долго говорить. Я скажу, что ее характерная черта – связь между длинным XIX веком, когда начало развиваться украинское национально-освободительное движение, и коротким XX столетием, красным столетием, столетием тоталитаризма. Революция этот процесс в единое целое. И мне кажется, это одно из самых главных ее отличительных черт. Кроме того, революция может рассматриваться как результат украинской истории XIX века, и с другой стороны, детерминанта последующего развития украинской истории XX века. Я совершенно уверен, что без революции 1917-1921 годов не было бы ни украинского национально-освободительного движения во время Второй мировой войны и послевоенного периода и не было бы современной Украины. Это индикатор, который всегда говорил о стремлении нации к реализации собственного государственного проекта… И это очень важно понимать, потому что если мы будем исходить только из узких хронологических рамок 1917-1920 гг., то многое упустим из вида. Я также считаю, для нас непримемлемо растворять Украинскую революцию в пятнадцати различных потоках. Размах революции показал, что события в Украине имели особую парадигмальную ценность. Хотя были попытки белорусов создать Белорускую Раду, у других народов России также было стремление провозгласить национальную государственность.
Возвращаясь к Украинской революции, я попробую усомниться в том, что следует ее рассматривать как вершину национально-освободительной борьбы и поэтому ее поражение следует воспринимать как национальную катастрофу. Такое мнение в нашей историографии иногда бытует, но это происходит потому, что события рассматривают в очень узких хронологических рамках. Я об этом уже говорил. Я считаю этот подход совершенно неправильным. Думаю, что главное задание Украинской революции заключалось в том, чтобы создать поле для развития украинской нации, создать благоприятные условия для модернизации украинского общества. Было бы ошибкой считать, что эту миссию выполнила Февральскую революция. Вся эта борьба, которая продолжалась на протяжении 1917 года между Временным правительством и украинцами, свидетельствовала о борьбе двух стремлений – желания "единой и неделимой России" и проекта России с решенным национальным вопросом. Мы в Украине с этой точкой зрения уже давно согласились и ее не оспариваем. Конечно, нужно говорить о том, что "социальное" было очень тесно связано с "национальным" и, может быть, национальное было детерминировано социальным фактором. Конечно, нужно говорить, что национальное самосознание было довольно низким. Мы с этим не спорим. Поэтому социальные термины, социальная терминология, идеология и лозунги, которые провозглашались Центральной Радой и другими украинскими правительствами, использовались для того, чтобы каким-то образом легитимизировать себя и получить какую-то социальную поддержку. Наконец, не следует забывать, что важным следствием революции стал более мононациональный характер Украины. Украинский этнос в 1920-е годы составлял уже до 80-ти процентов от всего населения республики.
Была ли гражданская война? Я думаю, ни о какой гражданской войне в начале 1917 года – начале 1918 говорить не приходится. Если мы серьезные люди и серьезные исследователи, то мы не будем говорить о январском восстании в Киеве, как о чем-то, что имело глубокие внутренние корни. Ленин и большевики при помощи специальной агентуры и сторонников неоднократно прибегали к проведению во вражеском тылу подрывных акций. Это было не только в Украине, это было и в Литве и где угодно, где эти восстания поднимались на какой-то момент, а затем приходили на помощь. Сегодня в Украине, мне кажется, никто и не пишет о январском восстании, не пишет, кстати, и об октябрьском восстании, потому что все это рецидивы советской историографии. Я услышал сегодня определение “Пролетарская революция”. В Украине этот термин также уже никто не употребляет. Валерий Федорович говорит о 60-ти тысячах большевиков, которые вроде бы были в Украине к концу 1917 года. Я считаю, что был социальный большевизм. “Долой войну”, “За что воюем?”, “Бросай оружие, штыки в землю”, “Пошли по домам” - это все не политические лозунги, а идеология социального большевизма, который имел место и в Украине, и в России. Почему эфемерными мне кажутся эти 60 тысяч – да потому что на первом съезде ВКП(б)У летом 1918 года были представители лишь четырех тысяч. Куда делись 56 тысяч?!

Из зала:
Но что было именно на Украине...?

В.Ф. Верстюк:
Что было на Украине? Кто-то гонялся за большевиками? Были какие-то антибольшевистские кампании? Большевиков провозгласили вне закона? Кого-то расстреливали, кого-то убивали? Это все сложные вопросы.
Я перейду к кратким выводам. XIX-XX век – это время формирования украинской модерной нации. В процессе формирования украинской нации огромная роль принадлежит Украинской революции. Неудача создания украинского государства прячется не столько в ошибках политических лидеров, сколько в органических изъянах украинской нации, в определенной мере и низком национальном сознании. Если украинская государственность во время революции не сумела защитить себя, то это еще не дает оснований для утверждений о полном поражении, тем более, катастрофе. Социальные катаклизмы, как правило, приводят к упадку в обществе, мы же вправе говорить о значительных сдвигах, которые произошли в структуре украинской нации за годы революции, в частности, в мощном мобилизационном влиянии на национальные силы. И в том числе мы не должны рассматривать Украинскую Советскую Республику как чисто большевистский проект. До 1933 года это компромисс между украинским национал-коммунизмом и большевиками. Это был компромисс, на который пошла часть украинской интеллигенции, которая не ушла в эмиграцию, хотя значительное число украинской политической элиты эмигрировало. Однако осталось огромное количество людей, которые остались и продолжали работать в местечковых, уездных и губернских центрах. 1920-е годы – это время украинского национального возрождения. Откуда оно брало свои силы? Эти силы черпались не из провозглашенной в 1923 году украинизации, а из Украинской революции. И, наверное, это самое важное, что нужно отметить. Превращение украинской советской государственности в советскую структуру, которую мы привыкли видеть уже в более позднее советское время - это уже продукт второй половины 1930-х годов, результат Большого террора и Голодомора. Период до Великого перелома – это время соревнования разных государственных проектов – национального и большевистского.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Владислав Федорович. У меня предложение соединить вопросы к Владиславу Федоровичу с той дискуссией, которая у нас запланирована в конце первой половины нашей сессии. То есть вопросы мы уже превращаем в дискуссию с тем, чтобы нам успеть провести дискуссию. Потом - кофе-брейк, и в час возобновим работу. Если можно, сначала мы дискуссионные высказывания соединим с вопросами. А потом наши украинские коллеги и А.В. Шубин будут отвечать. Пожалуйста.

А. Ларин (Центр стратегических разработок):
У меня несколько соображений по поднятой сегодня тематике. Если мы говорим о генезисе революции в спектрах национальных движений и прочих общих моментов, характреных для начала XX века, то мы, безусловно, в качестве модельной характеристики берем теорию перманентной революции Л. Троцкого. Модель Троцкого была генерирующей и идеологически наиболее пробивной. Троцкий совершенно четко определил иерархию национальных вопросов и проблем, которые могут быть решены в результате быстрой «красногвардейской атаки на капитал». От этой точки отсчета надо интерпретировать большую часть вопросов, связанных со спецификой российских политических партий. В общем-то, насколько мы знаем, не было достаточно прозрачной картины, не было какого-то политического, идеологического единства, не было явных политических пристрастий.
Мы можем говорить о двух принципиально важных моментах. Во-первых, существовала некая платформа, которая одинаково устраивала все центростремительные и центробежные силы в украинском политическом процессе. Этот консенсус не состоялся в 1919 году, когда Белое движение, руководствуясь какими-то совершенно явными авантюрными планами, блокировало все революционные и национальные процессы в Украине. Я не специалист по этой истории, но в принципе это видно совершенно четко. И второй момент также очень важен и связан с формами революции на Украине. Сейчас мы говорим о революции, “оранжевой революции” и есть прямая параллель с тем, что было тогда с тем, что есть сейчас. И насколько я знаю - я в прошлом году был в Киеве, говорил с экспертами - мы совершенно четко сформировали идею, что существовала двухуровневая система в контексте перманентной общей революции, и эти процессы в одинаковой мере шли в Европе и в мире. Собственно, сверхзадача одна. Если какое-то политическое движение, имеющее некий вес, обладающее внутренней целостной идеологией, войдет в мэйнстрим, то этому движению будет гарантирован успех. Национальная раздробленность, какие-то местные местечковые проблемы - это одно, но основная задача в анализе социальной реконструкции того, что было - это более глубокая перспектива. У Пуришкевича были поместья в Бессарабии, но он же не обладал тем, что называется политическим лобби, политику формировали совершенно другие люди. Так что я призываю к некому плюрализму и многообразию... А сейчас мне хотелось бы попросить стакан воды и немного помолчать…

Д.И. Рублев:
Владислав Федорович, Вы выразили такую точку зрения, что в ходе революции на Украине, в России в этот период национальное начало, национальное движение, выступало в качестве некоего конструктивного элемента в политической сфере, а социальное движение, напротив, в качестве элемента деструктивного, если я правильно Вас понял. Но сразу возникает вопрос к Вам: ведь социальные движения того периода несли конструктивное организующее начало. В том числе, начало связанное с формированием некой системы народного самоуправления на предприятиях, в населенных пунктах… Если мы возьмем то же движение за создание Советов, то же движение фабрично-заводских комитетов, то мы как раз видим несколько иную тенденцию – тенденцию, когда целые социальные слои стремятся к контролю в близкой им сфере. На производстве это контроль за тем, чтобы не обанкротили предприятие, не уволили с него людей совершенно незаконно и т.д. То же самое касается и стремления тех же самых крестьян к защите своих социальных прав. Если мы возьмем то же самое “Гуляй поле”, “Гуляйпольский” совет Нестора Махно, то здесь видна такая же тенценция, попытка ввести некое социальное регулирование в масштабе отдельного. населенного пункта Вам виднее, Вы здесь специалист по махновщине. Но просто вопрос – нет ли тут определенного противоречия? Это не есть … в целом деструктивное движение, на мой взгляд.

А.В. Шубин:
Тоже позволю себе несколько ремарок. В основном, конечно, к тому что сказал Владислав Федорович. Всегда приятно, когда можешь сообщить коллеге что-то новое. Концепция Украинской революции не является общепринятой на Украине. То есть когда Вы говорите “Никогда не будет российской революции уже в современной историографии…”, я должен возразить – будет, пока на Украине сохраняется свобода слова. Я только что приехал из Черновцов, где шла полемика по этому вопросу между украинскими коллегами. И мы сейчас в нашем журнале “Историческое пространство” будем публиковать одного уважаемого украинского коллегу, профессионала, который придерживается точки зрения, что это все-таки не Украинская революция. То есть он Вашу концепцию не разделяет. В украинской историографии сохраняется отрадный плюрализм.

В.Ф. Верстюк:
Фамилию назовите.

А.В. Шубин:
Александр Иванович Сыч. Короче говоря, это не общепринятая концепция, но мы ее как концепцию, как Вы заметили, признаем, как предмет для обсуждения, мы ее понимаем, благодаря Вам в том числе.
Второе. Вы отрицаете социальную революцию, а Российскую революцию признаете. Я чувствую здесь опять противоречие. Получается, Российская революция тоже национальная. Если социальных не бывает, а Российская есть, значит, Российская – национальная. Но Вы обратили внимание на то, что Россия - не однонациональная страна (как, впрочем, и Украина), и Российская национальная революция - это немножко театр абсурда. Ведь не было россиянского этноса. В ней может быть, например, русский национальный поток, но он-то себя воспринимал как контрреволюционный почти с самого начала.
Интересно Ваше понимание характера Российской революции, именно как характера, не то, что плохая-хорошая, деструктивная- конструктивная, это я уже понял. То есть, знаете, как по Воланду: чего не хватишься, ничего у Вас нет. Социальной революции у Вас нет…
Вы говорили, что якобы ничего нельзя создать на захвате крестьянами земли. Но французы создали! Проект называется “французская нация”. Это продукт Французской революции, важнейшим столпом которой был именно раздел крестьянами земли. Там были и другие столпы. Никто не говорит, что это была ее единственная составляющая, но это апробированный историей столп. Я согласен с Рублевым в том, что в природе нет целиком деструктивных и целиком конструктивных явлений. Чтобы создать что-то новое, нужно разрушить что-то старое. Национальная революция на Украине имела явную деструктивную составляющую. Это разрушение некого географического пространства, которое объединено каким-то границами и деятели этой революции это прекрасно понимали. То есть здесь есть деструктивная составляющая.
Конструктивная составляющая аграрного передела – формирование аграрного сектора, основанного на мелком крестьянском хозяйстве. По крайней мере до 1925 г. этот сектор в рамках НЭПа давал весьма неплохие результаты. Потом началось новое накопление проблем и появлялись новые решения. Но так развивается исторический процесс – сначала одно конструктивное решение, потом эволюционное развитие (крестьяне прежде никогда так хорошо не жили в России и Украине, как после раздела этой земли), потом кризис и новая борьба.
Следующий вопрос и следующее сомнение. Вы говорите о национальном проекте, проекте государственного строительства и “упираете” его в Голодомор. И здесь тогда возникает вопрос. Что Вы под этим понимаете? Борьбу за национальную независимость? Тогда Голодомор не при чем. Я думаю, что в 1932-1933 гг. за национальную независимость боролось ничтожное меньшинство граждан УССР. Если имеется в виду государствостроительство в рамках большого пространства, за что, кстати, Центральная Рада некоторое время выступала, то этот проект вполне возродился. В 1950-е и в 1960-е годы появились общественные течения, которые эти идеи поддерживали. Дело только в том, что сталинская система все влиятельные оппозиционные национальные течения выполола до Голодомора. Репрессивная волна 1929-1931 годов эту проблему вполне решила. Почему же Вы считатете, что этот политический процесс закончил голод?
Еще один вопрос. Почему Вы отрицаете национальную революцию в Латвии? Те параметры национальной революции, о которых Вы говорили – в Латвии - все это есть. Вы говорите, что только на Украине в это время была национальная революция. А я их вижу по всей Восточной Европе. Я сознательно сказал о Латвии, потому что тут прямые параллели. Здесь и очень сильная социальная и национальная составляющие. Только там националисты сумели победить, а на Украине нет. Это интересно, почему Вы так латышей «задвинули»…
Я даже не буду спрашивать насчет январского восстания. Концепция о том, что Ленин вопреки всем внутренним причинам поднял январское восстание, она, на мой взгляд, просто комична. Были социальные причины, без которых люди не пошли бы на такой риск. Я просто призываю Вас пожалеть граждан украинского государства, которым в это время жилось не совсем сладко. А вы их всех в агенты Ленина записали и сняли проблему.
Я хотел бы также обратить внимание на интересный момент, который здесь обсуждался украинскими коллегами в связи с хронологическими рамками. Если говорить о восходящем и нисходящем этапах, то все-таки революция на территории Украины продолжалась так же, как и на территории всей России. То есть мы можем здесь сделать две хронологические рамки в зависимости от нашего понимания понятия революции. Либо это 1921 год, когда социальная волна была более или менее подавлена. Здесь Украина внесла колоссальный вклад, Махно перешел границу с Румынией только 28 августа 1921 года. Отчасти Вы правы, когда говорите, что это слом легитимности. Тогда установление новой легитимности, это 1922 год, то есть создание Советского Союза, в котором украинский проект нациостроительства нашел свое решение – это дата завершения революции. В этом отношении национальный поток датируется так же, как и сама Революция, как Большая Революция.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Александр Владленович. Перед тем, как передать микрофон Виктору Ивановичу, я только один вопрос хочу добавить - с такой же прямотой, как и мой первый вопрос - и адресовать его, скорее всего, Валерию Федоровичу. У нас в повестке дня есть такой вопрос “Большевизм – русское, российское, украинско-русско-белоруское, европейское ли явление?”. Сказали бы Вы, что большевизм есть в том числе и украинское явление? И какие комментарии по этому поводу Вы можете дать?

В.И. Мироненко:
Владислав Федорович, я хотел Вам задать вопрос, но потом передумал. Потому что – и это понятно в связи с Вашей точкой зрения – признать революционный процесс на Украине частью Великой Российской революции невозможно. Однако от хронологии все-таки деваться некуда. Вначале начинается один процесс, затем он трансформируется или приобретает иную форму. Но это отдельный вопрос.
Мы коснулись очень сложной темы, которую в рамках нашего круглого стола мы вряд ли сможем достаточно основательно разобрать. Это проблема соотношения социального и национального вообще и в данных революционных событиях, в частности. Я, может быть, выскажу не бесспорную точку зрения, но мне кажется, что противопоставление социального и национального, которое наметилось у нас, на мой взгляд, чрезвычайно сомнительно. Все-таки мне, может быть, я неизлечимо болен марксизмом, но мне представляется, что все-таки национальное - это больше форма. Причем исторически форма весьма и весьма молодая, а социальное - это все-таки содержание, это мотивация. И, на мой взгляд, достаточно универсальная мотивация, достаточно длительная исторически, в наднациональном или, если хотите, поднациональном смысле. И второе. Тоже далеко не бесспорное утверждение, навеянное выступлением Андрея Ларина. Об идее перманентной революции я много думал и мне кажется, что социальная революция, а тем более, социалистическая революция несет в себе все черты перманентности и не может быть никакой другой революции, кроме как перманентной. Вся история человечества - это история социальных революций. А национальное, на мой взгляд, имеет вполне определенные, более четкие очертания и цели. Это формирование национального государства. Поэтому я думаю, что Вы в чем-то правы, хотя у меня чуть-чуть иное восприятие этой идеи.

М.В. Дмитриев:
Я сейчас предлагаю передать слово нашим украинским коллегам, что не исключает, что потом еще и не украинские коллеги добавят свои комментарии. Пожалуйста.

В.Ф. Верстюк:
Мы, кажется, от вопросов перешли к какой-то дискуссии… Виктор Иванович говорит, что национальное - это форма, а социальное - это содержание, это мотивация. Национальное – точно такая же мотивация, как и социальное. Это зависит от человека, насколько его самосознание реализовано – национально или социально. Если он национально не реализован, то, наверно, его будут интересовать одежда, еда, в первую очередь, физиологические потребности. Хотя национальное - это тоже довольно универсальный фактор. Он, наверное, более молодой, чем социальный фактор. Если говорить о том, что социальное это деструктивное, а национальное – конструктивное, это, конечно, не выдерживает критики. Но Вы меня не ловите на каких-то неточностях. Потому что это огромная проблема, которую нужно обсуждать не на одном коллоквиуме, но на протяжении длительного времени. Даже большевики не называли свою революцию социалистической. Это был социалистический проект государства, который они пытались реализовать. Наверное, у эсеров тоже был какой-то социальный проект, но политический государственный проект, вот в чем суть. Социальное само по себе, востание низов, не може привести к чему-то конструктивному. На Украине говорили о повстанческом движении. Да, было очень интересное явление. Крестьяне организовывались в пределах села, волости, в лучшем случае уезда, но дальше социальное себя исчерпывало Все равно нужно было строить какое-то государство. Я убежден, что Россия как многонациональное государство, многонациональная империя, потерпела крах, потому что национальный вопрос так и не был решен. Согласитесь, что между Хивинским ханством и Украиной была существенная разница. Может быть, украинские большевики сами подали инициативу образования Советского Союза, потому что в дезинтегрированном пространстве дальше было жить нельзя. Это говорит о том, что национальный украинский проект не закончился в 1919 году. И даже образование УССР было компромиссом. В КП(б)У пришлось влить боротьбистов и незалежников; УКПистов пришлось принять в партию для того, чтобы КП(б)У не чувствовало себя в Украине инородным телом. И неслучайно были решения 12-го съезда о борьбе с русским шовинизмом. Это все были уступки, которыми пытались заманить в сети. А с другой стороны, шла довольно сложная борьба с шумскизмом, волобуевщиной, скрыпниковщиной. Это Вам мало что говорит, потому что это специальные украинские темы. Все 20-е годы шли в довольно обостренной борьбе. Сталин пишет Кагановичу письмо и говорит, что мы можем потерять Украину. Когда я в первый раз прочитал это письмо, то подумал: о чем он говорил? Как это можно потерять Советскую Украину? Куда она закатится? Но когда начинаешь анализировать контекст событий 1920-х годов, понимаешь, что опасения у Сталина были серьезные. Там Пилсудский, там борьба. Потому что в КП(б)У было два течения – одно традиционное, которое считало, что нужно строить национальную Украину по форме и коммунистическо-социалистическую по содержанию. И другая часть во главе с Шумским, Скрыпником и другими боротьбистами считала, что она должна быть наоборот – национальной по содержанию и социалистической по форме. Это борьба продолжалась буквально до 1933 года. Хотим мы это признать, или не хотим, но самоубийство Скрыпника, чистка партии привели к победе большевистского проекта.
Насчет русской революции на Украине, то, может быть, есть отдельные люди, которые будут писать именно так. Есть в Украине некий Владимир Бондаренко, который в МГУ защитил кандидатскую диссертацию, которая больше напоминает политический заказ, а не научное исследование. Хотелось бы ее прочитать. Не имею ничего против плюрализма идеи и мнений. В Украине с этим проблем нет. Станислав Владиславович Кульчицкий имеет свою концепцию революции. Он говорит о пучке революций, но уже на Украине. То есть он признает Украинскую революцию, а вместе с тем на той же территории отдельную российскую революцию. И, наверно, расчленять тут можно до бесконечности.
Считаю ли я Русскую революцию национальной? В определенной мере, наверное, так говорить можно. Хотя победа большевиков показала, что русский национализм не был готов к взятию власти, и он практически не присутствовал в политическом революционном спектре. Грушевский, как очевидец, говорил о русской революции, как о чем-то довольно страшном, как о бунте, как о взрыве. Но я не занимаюсь русской революцией так основательно и долго, чтобы определить ее характер. Безусловно, это величайшее историческое потрясение. Взрыв деструктивной энергии, который происходил в России с августа 1917-го до весны 1918 года, фактически любой конструктивный проект он делал невозможным. Не было ни одного конструктивного проекта, который в то время мог быть реализован. Поэтому и Центральная Рада проиграла. Никто не выиграл. Русское Учредительное собрание тоже проиграло.

А.В. Шубин:
А Ленин выиграл?

В.Ф. Верстюк:
Ленин все возглавил! Несколько месяцев c конца 1917 –до начала 1918 гг. он ничего конструктивного не предлагал, ожидая начала мировой революции. В марте 1918 г. он перебрался в более спокойную по сравнению с Петроградом Москву, а потом в "Очередных задачах советской власти" начал писать, что мелкая буржуазия, т. е. крестьянство, для нас более страшно, чем крупная буржуазия, потому что она все разнесла в пух и прах и с ней нужно бороться. И когда начались комбеды, Военный коммунизм, Гражданская война.

А.В. Шубин:
У Ленина не было конструктивного проекта?

В.Ф. Верстюк:
У Ленина был коммунистический проект с всемирной революцией Ленин верил в мировую революцию. Сталинский проект автономизации был более прозаичным. Надо было вернуть старую систему централизованного государства. Ленин же видел этот мир обновленный в огне революции. Можно ли это назвать конструктивным проектом, я не знаю.

В.Ф. Солдатенко:
Это далеко не первый круглый стол или конференция, на которых призывают – давайте не будем спорить, вначале договоримся о понятиях. Не все идет, как и раньше. Поэтому я долго говорить не буду, хотя много, действительно много интересных постановок и мнений, даже в самих вопросах, о которых можно рассуждать и которые наталкивают на определенные размышления.
Я недавно приобрел книгу С. Кара-Мурзы “Маркс против русской революции”. Cоциальная революция не должна была, согласно мнению классиков марксизма, начинаться со славянской, слаборазвитой России. Кому придет в голову ставить под сомнение революции 1917 г., если она произошла вопреки правилам? Ведь она произошла. Это реалия и в ней надо разбираться. Как надо разбираться и в сущности Украинской революции. В данном случае мы, наверно, должны вернуться к вопросу о типологии революции. Если говорить о национально-освободительной, национально-демократической революции, то ее смысл состоит в том, чтобы дать этнической массе (нации) право распоряжаться своей судьбой, двигаться в мировом пространстве сообразно своему национальному интересу. Как выходит по Кара-Мурзе, «hоссияне имеют естественное право» - естественное, не прописанное кем-то, даже К.Марксом или Ф.Энгельсом (или еще кем-то), право и они им пользуются – совершают революцию. Так и с украинской нацией. Если она оказалась в зависимом положении в Российской империи и стремилась завоевать право самостоятельно решать свою судьбу, то давайте предоставим украинцам такую возможность. Нравится это нам или не нравится, но, то, что они осуществляли в 1917 и в последующие годы, это и было прорывом к такому состоянию, которое открывало возможность самореализации собственных усмотрений. Мы не возражаем против того, что импульс к этому дала не изолированная и самоценностная украинская революция, с началом социальной революции украинцы не собирались отделяться, но это получилось оттого, что их чаяния не вписались в контекст тех задач, которые решали политики в Москве и в Петрограде, в центре страны, в общероссийском масштабе. Поэтому и возникло весьма масштабное движение, которое стремилось завоевать такое положение, чтобы, по крайней мере, решать свои национальные задачи в собственных интересах.
Я хотел бы тут добавить еще один момент. Одним из лидеров Украинской революции был Никита Шаповал. Он был одним из руководителей партии украинских эсеров, затем в 1918 году возглавил Украинский национальный союз, в 1919 г. был министром УНР, а в эмиграции стал крупнейшим украинским социологом. Он очень тщательно, даже я бы сказал щепетильно, просчитывал процесс разделения труда в Украине и пришел к выводу, что более 93% трудовой нации Украины (рабочие, крестьяне, помещики, фабриканты, банкиры, торговцы, администраторы-управленцы) составляли русские, поляки, евреи… Направленная против них борьба в этом смысле совпадает с социальной революцией. В самой жизни происходит своеобразный симбиоз, сочетание социального и национального факторов. Добавлю. М. Михновский говорил: «Украина для украинцев». Он вкладывал в этот лозунг смысл, что основной производитель материальных и духовных ценностей, как минимум, должен иметь доступ к ним и хоть в какой-то мере влиять на то, чтобы распоряжаться созданными благами в собственных интересах. Вот в чем смысл. В таком случае, по типологии это национальное освобождение, а по масштабам и глубине достигнутого это не просто национально-освободительное движение, а то, что мы можем рассматривать как революция, национально-освободительная и национально-демократическая революция.

М.В. Дмитриев:
Вы не ответили на вопрос: является ли большевизм украинским явлением?

В.Ф. Солдатенко:
Я сказал сразу – общероссийское явление. По крайней мере, с момента создания большевистской партии удельный вес ее организаций и их численность в Украине были постоянно высокими.

После перерыва.

М.В. Дмитриев:
Доклад Руслана Яковлевича Пирога из Института истории Национальной академии наук Украины «Украинская гетманская держава. Социально-политическая реставрация в ходе революции». И большинство из нас получили распечатку основных пунктов, которые Руслан Яковлевич просит иметь ввиду тогда, когда мы будем слушать его доклад. Пожалуйста, Руслан Яковлевич.

Выступление Р.Я. Пирога

Уважаемые коллеги! Я хочу привлечь Ваше внимание к некоторым суждениям об одном из этапов украинского революционного процесса. Это гетманат Павла Скоропадского, который занимает особое место в истории Украинской революции. Прежде всего, ее выделяют форма государственной модели, консерватизм политики, минимизация национальной составляющей в политике по сравнению с Центральной Радой и более мощные внешние детерминанты. Хочу напомнить о событиях, очевидно, известные всем здесь присутствующим, что 29 апреля 1918 года немного замедлившийся революционный процесс был прерван государственным переворотом. Вместо парламентской по форме, демократической по сущности, социалистической про идейной направленности Украинской Народной Республики была провозглашена Украинская Держава во главе с гетманом Павлом Скоропадским. Появление этого государственного образования по существу означало завершение национально-демократического этапа революции или его прерывание.
В рамках доклада предполагается рассмотреть несколько вопросов, как мне кажется, важных для выяснения главного предмета нашей дискуссии – соотношения социального и национального применительно именно к гетманской державе, представляющей второй этап Украинской революции. В выступлении я хотел бы ответить на три вопроса.

1. Какие идейные истоки этой новой или старой модели государства;
2. направленность социально-экономической политики;
3. содержание или удельный вес национальной составляющей.

Вы заметили, что формулировка заглавия доклада уже изначально определяет авторское отношение к гетманату Павла Скоропадского в сравнении с предыдущим периодом революции. Понятно, что эта точка зрения не единственная и даже не доминирующая в современной украинской исторической литературе. Здесь уместно отметить, что нынешние исследователи истории гетманата оказались под достаточно сильным влиянием старой историографической традиции, заложенной еще в 1920-е годы. Это противостояние адептов гетманской и УНРовской идеологий. И сегодня есть историки, которые полагают, что появления гетманской державы 1918г. было исторической закономерностью. Другие же считают, что это абсолютно искусственное образование, крах которого был предопределен его марионеточным характером, зависимостью от держав Четверного союза. Есть и третья точка зрения, срединная позиция, в частности, мой друг и коллега, профессор Верстюк считает, что это старая дихотомная историографическая традиция, переносимая в современную исследовательскую среду, является малопродуктивной. И появление новой незаангажированной генерации украинских исследователей подтверждает его правоту.
Рассмотрим аргументацию современных адептов Украинской державы в форме гетманата. В частности, профессор Владимир Потульницкий, известный в Украине историк и политолог, утверждает, что это “…результат развития всей модерной истории традицинной украинской элиты – шляхты, как правобережной, так и левобережной, это закономерный результат сохранности именно украинской национальной ориентации со стороны украинской элиты, ее стремление, что продолжалось около 150 лет, к реставрации традиционной державы гетманата”. Конец цитаты. Однако, обстоятельства образования, дальнейшая эволюция и крах гетманата показывают недостаточную мотивированность этой точки зрения. Фактически в тогдашнем украинском обществе такой традиции уже не существовало. Попытки выводить основы государственного устройства из властных конструкций казатчины XVII-XVIII столетий оказались искусственными, архаичными. Эти атрибуты культивировались, в общем-то, только в гетманском окружении. Я сошлюсь на известного украинского диаспорного политолога Ивана Лысяка-Рудницкого, чьи произведения недавно изданы на русском языке благодаря усилиям уважаемого Виктора Ивановича Мироненко. И. Лысяк-Рудницкий считал, что появление гетманата не было победой консервативного течения, а скорее компромиссом между государственной идеей и фактической иноземной оккупацией, поскольку, цитирую: «государственный строй гетманщины 1918 года не имел всех черт органического настоящего правопорядка. И опирался не так на силы местного консерватизма, как на штыки 300-тысячной немецкой оккупационной власти». Современный украинский философ, соавтор Виктора Ивановича Мироненко по-другому изданию в этой же серии, академик Мирослав Попович квалифицирует гетманат Скоропадского как вымученную псевдомонархическую авторитарную конструкцию, которая оказалась нежизнеспособной. Причины этого он видит в том, что «не было украинских традиций, тех стабильных формообразований, которые пыталась нащупать в темноте консервативная общественная мысль».
На наш взгляд, регенерация элементов украинского политического консерватизма не базировалась сугубо на национальной идее. Это была реакция представителей собственнических кругов на радикализм социалистического руководства Центральный Рады, особенно в земельном вопросе. Ослабление УНР, фактическое покровительство немецких оккупационных властей привело к консолидации, в первую очередь, помещиков, других земельных собственников, на съезде которых и состоялось провозглашение генерала Скоропадского гетманом всей Украины. Это была своеобразная форма легитимизации нового главы государства, сам статус и происхождение которого вроде бы и определили модель державы. Об апокрифичности потенций тогдашнего украинского консерватизма свидетельствует тот факт, что наиболее яркий его репрезент – Украинская демократично-хлеборобская партия, не стала массовой, а осталась региональной организацией с основной базой на Полтавщине. Самостийницкий консервативный облик ей создавали известные фигуры Миколы Михновского и Вячеслава Липинского. К тому же со временем, поддержав гетмана, УДХП перешла к нему в оппозицию.
Еще одно доказательство: к перевороту гетман подошел с собственной организацией, которая имела название «Украинская народная громада». Это было достаточно узкое по составу объединение деятелей рельефно консервативного направления. Но и оно, выполнив роль инструмента переворота, исчезло с политического горизонта, хотя сам гетман полагал, что «вначале будет образована партия, которая видит спасение Отечества в создании сильной власти в особе диктатора-гетмана. Это ее видение, которое должна проводить в жизнь платформа партии. Затем, сама партия, расширяясь, увеличиваясь, поддерживала бы идею гетманства». Но этого не случилось. На наш взгляд, исчерпывающий ответ о причинах фиаско гетманского проекта, как сугубо консервативного, дал сам Скоропадский. Очевидно, уже немало поразмыслив о судьбах создаваемой им украинской государственности, он в письме к сыну Даниилу в день его полнолетия в апреле 1925г. писал: «Старая украинская ведущая прослойка была слаба и числом, и внутренней своей дезорганизованностью Она не имела ни общей национальной культуры, ни общегосударственного идеала, ни общей организации. Левобережные лелеяли московскую, правобережные – польскую и только небольшая часть, разбросанная по разным углам Украины, лелеяла Украинскую национальную культуру». Он, конечно, не имел ввиду социалистические партии национального толка, тех же левых эсеров, социал-демократов, и, может быть, даже социал-федералистов. Речь идет действительно о тех элементах, которые ему идеологически больше всего импонировали и подходили. Поэтому утверждать, что регенерация традиционного украинского консерватизма стала идейной базой гетманата нет никаких оснований. Как и отрицать либерально-консервативный или консервативно-либеральный характер проводившихся реформ, хоть их происхождение имело совсем другую этиологию.
Конституируясь, как альтернатива Центральной Раде, Украинская Держава легитимизировала свое функционирование через два государственных акта, квалифицируемых как инаугурационные. Первый - это известная гетманская Грамота, и второй - Законы о временном государственном устройстве Украинской Державы. Эти акты были поспешно созданы по образцам известного основного закона Российской империи 1906 года. При всём несовершенстве, они семь месяцев оставались нормативно-правовым актом наивысшей юридической силы, квазиконституцией гетманской державы. Принципиальные положения социально-экономической политики П.Скоропадский сформулировал в своей Грамоте: «Права частной собственности как фундамента культуры и цивилизации восстанавливаются в полной мере, распоряжения бывшего украинского правительства и Временного правительства отменяются. Восстанавливается полная свобода по заключению сделок по купле-продаже земли». Фактически была задекларирована широкая отмена социально-экономических и политических преобразований, проводившихся Центральной Радой. Наиболее явственно это проявилось в аграрной сфере. Конечно же, гетман не мыслил себе, чтобы допустить откат от программы украинских или российских эсеров к дореволюционному положению. Он был приверженцем столыпинской реформы и позиционировал себя сторонником мелких хозяйств, его конечным идеалом было, цитирую: «видеть Украину, покрытую одними только мелкими высокопродуктивными частными хозяйствами». Однако проведение земельной реформы пошло по другому сценарию. Отдельные законодательные наработки, в том числе июньский закон об ограничении земельного надела 25-ю десятинами, так и не получили нормативных инструментов их реализации. А некоторые законы, в частности о земельно-ликвидационных комиссиях, которые предполагались как арбитражные структуры между собственниками и теми, кто уже раздеребанил, как сегодня говорят, помещичью землю. Но превратились фактически в инструмент в руках губернских, уездных старост, помещиков, стали прикрытием их репрессивных методов возмещения убытков. Гетман был разумный человек, он понимал, что нужно создавать социальную базу режима, и такой базой могли стать средние и мелкие собственники. Он никогда не помышлял наделять землей безземельных, только малоземельных и только за выкуп, но для этого нужно было эту землю изъять у помещиков, не экспроприировать, а выкупить. Но этого ему не позволили. Много тормозящих факторов, в том числе один из них немецкая оккупация. Ведь немцы, с одной стороны, подталкивали земельную реформу, а с другой , понимали, что если её провести сейчас, то они не смогут получить оговоренное условиями Брестского мира количество хлеба и сырья.

Главным результатом провала земельной реформы стало то, что не был создан мощный средний класс земельных собственников как социальная опора и вооруженная защита гетманской власти.
Если говорить о рабочем классе, то было твердое обещание новой власти обеспечить его права, особый реверанс был сделан железнодорожникам. В результате это обернулось восстановлением царского закона 1905 года о суровом наказании за забастовки. 200-тысячная забастовка железнодорожников была подавлена, хотя пошли на определенные уступки. Тем не менее железнодорожников не только арестовывали, но и депортировали за пределы Украины силами немецкой власти. Часть в Белоруссию, а некоторых даже в Германию. К проявлениям социально-политической реставрации может быть отнесено и то, что достояние Центральной Рады – восьмичасовой рабочий день был заменен двенадцатичасовым, а борьба с безработицей свелась к не очень эффективным мерам – производству общественных работ. В этом плане можно назвать определенным откатом и реставрацией отношение гетманской власти к органам местного самоуправления, созданным в период Временного правительства и Центральной Рады. Против них начались репрессии, губернским старостам (это были в основном генералы или помещики) дали право распускать городские думы и земские собрания. Хотя следует отметить, что очень активно работали над созданием нового законодательства. Были учреждены две комиссии, одну возглавлял князь Александр Львов, другую – бывший киевский голова И.Дьяков. Утвержденные гетманом в сентябре законы содержали серьёзные цензовые ограничения: возраст 25 лет, оседлость 1 год, социально-профессиональные – не допускались к участию в выборах военнослужащие, студенты, монахи, работники суда, прокуратуры и так далее. Однако ни местные выборы, ни в украинский Сейм проведены не были. Конечно же, необходимо учитывать и фактор времени.
Как в области социальной, так и политической культивировались понятия «свой-чужой». В самом начале съезды социалистических партий запрещались. В то же время кадеты провели его с участием министров, ведь правительство было кадетским. Отдельный вопрос были ли в Украинской Державе кадеты правящей партией. Мне кажется, что нет, хотя кадеты и кадетствующие, если так можно сказать, министры оказывали огромнейшее влияние на государственную политику. Их приход в правительство был, как раз, и обусловлен тем, что программные положения кадетов, особенно в земельном вопросе, совпадали с воззрениями Павла Скоропадского на аграрную реформу.
И, наконец, последний вопрос - национальная идентификация этого государственного образования. Я думаю, что это был определенный этап в ходе Украинской революции. Сегодня у нас нет оснований утверждать, что это был антиукраинский проект, хотя есть целый ряд элементов, позволяющих говорить, что по сравнению с Центральной радой были откаты, но и достижения в области образования и культуры были большие. В этой сфере гетман пошел по другому пути. Если Центральная Рада давила в вопросе украинизации, то министр просвещения кадет Микола Василенко считал, коль не хочет Университет святого Владимира украинизироваться, мы тут же создадим новые государственные университеты в Киеве и Каменце-Подольском. Открывались гимназии украинские и кафедры украиноведения. Принято постановление о защите диссертаций на украинском языке. Вот как раз это и может показаться не совсем логичным и немножко выпирающим из общего политического курса этого государственного образования.
Мне уже приходилось в этой аудитории говорить об ученых, которые считают, что гетманат 1918 г. не был чисто украинским, но не был и российским. Об этом писал Ярослав Грицак. Сторонником этой точки зрения является и участник нашего симпозиума Владислав Верстюк, который считает, что это был малороссийский проект. Если обратиться к словарю, то что такое малороссийство – это комплекс провинциализма среди части украинских граждан Украины, обусловленный длительным пребыванием в составе Российской империи. Однако в прошлых столетиях малороссийство было адекватным пониманию украинского. Поэтому мне представляется, что ни гетман Скоропадский, ни премьер Лизогуб не считали себя малороссами в сенсе уничижительном. Гетман полагал, что Лизогуб «просмотрел» украинский вопрос. Он советовал премьеру глубже уяснить сущность этого движения. Лизогуб отвечал: «Мой предок – полковник Лизогуб, а это что за господа?!». Действительно, тот же самый Лизогуб , будучи многие годы главой Полтавского губернского земства, немало сделал для развития украинской культуры! Хоть в период революции он уже не вписывался в национальный контур тех настроения, которые доминировали в Центральной Раде.
Думаю, что для тех, кто считает гетманат больше российским проектом, известная федерационная грамота Павла Скоропадского от 14 ноября 1918г. является мощным аргументом. Хотя, на мой взгляд, объяснение этого антиукраинского шага следует искать в дихотомной ментальности самого гетмана. Он пошел на это. Если бы на его месте был Дмитро Дорошенко этот акт не появился бы. Но с другой стороны, это отчаянная попытка гетмана спасти хоть в какой-то форме украинскую государственность и привести ее в лоно будущей небольшевистской России.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Руслан Яковлевич. Вы идеально уложились в регламент. Ну а сейчас 10 минут на вопросы, которые мы сначала собираем, а потом Руслан Яковлевич на них отвечает. Пожалуйста, коллега.

Д.И. Рублев:
У меня один единственный вопрос. Вы говорили о федеративных, федералистских симпатиях гетмана Скоропадского. А было ли у гетмана Скоропадского представление о том, в состав какой России может войти на равных почетных правах Украина? Какой должна быть эта Россия, куда Украина может интегрироваться?

В. Я. Леонтьев:
Известно, что гетман Павло Скоропадский позже, видимо, в эмиграции выдвинул платформу, которую он называл «трудовой народной монархией». Когда это произошло, уточните, пожалуйста. Когда он жил уже в Германии и под воздействием фашизма?

А.В. Шубин:
У меня технический вопрос. Известно, что это называют монархическим режимом. Нон как он сам себя воспринимал: как монарха или как президента? Слово «гетман» нам это не объясняет.

А.Н. Окара:
У меня вопрос о престолонаследии. Как и кого гетман видел на месте следующего гетмана? Каким образом должна была перейти власть? И второй мой вопрос - это вопрос о сакрализации и легитимации гетманской власти. Как это происходило?

В.Ф. Верстюк:
Тут прозвучало, что гетман был таким либеральным, не хотел Университет – так нате вам украинский Университет. Параллельно Центральная Рада… Так когда же Центральная Рада закрыла Киевский Университет? Или какой университет закрыла Центральная Рада, которая проводила репрессивную политику?

М.В. Дмитриев:
Вопросов, кажется, больше нет. Руслан Яковлевич, пожалуйста, у Вас 5-6 минут, может, чуть больше, чтобы на них ответить.

Р.Я. Пирог:
Дмитрий Рублев, у Вас вопрос был…

Д.И. Рублев:
Вопрос был о том, в какую именно Россию предлагал интегрироваться Скоропадский.

Р.Я. Пирог:
Этот вопрос особенно резко встал на завершающем этапе Первой мировой войны. В своих воспоминаниях Скоропадский пишет, что девятое ноября, когда он от украинского посла в Берлине Теодора Штейнгеля получил известие о революции в Германии «… был последний день моего гетманства». Хотя вы знаете, что отречение от власти состоялось 14-го декабря. Он пытался в это время, не имея хороших отношений с Добровольческой армией, возглавить процесс восстановления небольшевистской России. Об этом свидетельствует попытка собрать съезд представителей государственных образований, созданных на российском постимперском пространстве, подобно тому, как осенью 1917 г. провел Съезд народов России Михаил Грушевсий. Предполагалось, что Крым, Грузия, Войско Донское и другие могли бы войти в будущую, если не федерацию, то, возможно, конфедерацию. Это стремление усилилось, когда украинские послы к Антанте в Яссах сообщили гетману, что союзники не поддерживают независимость Украины и проводят курс на воссоздание Великой России.
Второй вопрос Ярослава Викторовича Леонтьева. Гетман приезжает в Германию и садится писать мемуары. И вчерне завершает их в первой половине 1919г., при этом ни о какой «монархии» не помышляет. Только позже вокруг него собираются зачинатели гетманского движения в эмиграции – это Вячеслав Липинский, Дмитрий Дорошенко, Александр Скоропис-Йолтуховский и другие, которые, в конце концов, говорят гетману: «Ты должен быть нашим знаменем, а цель наша это трудовая классократическая монархия…”. Разумеется, во главе с гетманом. С приходом к власти в Германии фашистов это не никак не связано.
Президент или гетман: кем был Скоропадский? Когда произошел переворот, лидеры социалистических партий пришли и сказали ему и немцам, что наше условие такое – мы можем принять нового главу державы как президента. Скоропадский ответил, что желает получить права диктатора, ввести авторитарное правление, и только это может позволить навести порядок в Украине.
Теперь, что касается наследствования власти. Вы, очевидно, еще помните ленинскую формулу о том, что гетманат - это реставрация помещичье-буржуазного монархизма при поддержке октябристско-кадетских кругов. Формула, если учесть, что она была озвучена сразу после того, как стали известны два основоположных гетманских документа, достаточно точная. Но все же суть в том, что гетман не мыслил себя в то время наследственным монархом. Может быть, из-за несовершенолетия старшего сына Даниила был принят Закон о верховном правлении, согласно которому в экстраординарных случаях создавалась коллегия правителей. Она функционировала один единственный раз, когда гетман в сентябре отправился с официальным визитом в Германию. Тогда несколько дней правил страной триумвират: премьер Лизогуб, сенатор Насенко и генерал Рогоза.

Из зала:
Я прошу прощения. Предлагалось сделать наследственным титул гетмана, и гетман отказался…

Из зала:
А как может наследственная монархия быть частью конфедерации?

Р.Я. Пирог:
О монархии гетман не говорил, по крайней мере, публично. Я бы квалифицировал форму государственности таким образом: гетманат - это авторитарно-бюрократический режим с почти неограниченными полномочиями главы государства, с усеченной политической системой, отсутствием парламента, приданием функции законодательной и исполнительной власти Совету министров. И государственность, и законы декларировались как временные. Вот проведем выборы в Сейм, и потом уже определимся.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Руслан Яковлевич. Мы должны сейчас вопросы к Руслану Яковлевичу остановить. У нас дискуссия еще потом будет. У нас время на вопросы уже исчерпалось, к сожалению. И сейчас у нас следующий доклад Ярослава Викторовича Леонтьева из МГУ под названием «Германское присутствие на Украине в 1918 году: помощь украинскому народу или оккупация?»

Выступление Я.В. Леонтьева

Надо сказать, что поскольку предложение выступить на этом круглом столе было сделано мне очень скоропалительно, то сейчас я бы даже немножко перефразировал название моего доклада: «Борьба с германским присутствием на Украине – это помощь украинскому народу или рука Москвы?»
Мне хотелось бы оттолкнуться все-таки от того, что 2008 г. - это юбилейный год, и сейчас мы отмечаем последние юбилейные дни окончания Первой мировой войны; уход германскиой армии и исчезновение германского присутствия из Украины, конечно, связаны с окончанием Первой мировой войны. Я хотел бы также напомнить, что сейчас, к сожалению, и в Украине и в России забыт один из подвигов, который был осуществлен в борьбе как раз с германским присутствием на Украине, а именно взрыв 30 июля 1918 года в Киеве генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна, который собственно был куратором гетманата Скоропадского. У К.Г. Паустовского в “Повести о жизни” есть рассказ о “моторных хлопцах”, хулиганах и воров с киевских отчаянных окраин Соломенки и Шулявки, о людях, которые вместе с русскими офицерами защищали Киев от петлюровцев. Мы знаем, что это было за воинство из этих моторных хлопцов и русских офицеров, срочно навербованных в армию и гвардию Гетманата. Еще одна предварительная ремарка: действительно, как оценивать, наверное, с украинской точки зрения, с украинской колокольни вклад самого Скоропадского в украинскую историю, конечно, наверное, тут есть много позитивного, особенно в той культурной составляющей, о которой вы говорили. В конце концов, даже Академия наук во главе с Владимиром Ивановичем Вернадским создавалась во многом именно благодаря культурной линии Н.П. Василенко, который при Скоропадском исполнял обязанности министра и искусств Украины.

Из зала:
Послезавтра 90 лет

Я.В. Леонтьев:
Сейчас просто время юбилеев. Но я все-таки вернусь к своему юбилею, который мы, к сожалению, не отметили. С таким пафосно-риторическим вопросом – за что велась борьба – за нашу и вашу свободу, или по какой-то иной формуле? Здесь надо сказать, наверное, о моих героях, героях моей докторской диссертации. Одна из ее глав посвящена левоэсеровским партиям в Украине. И момент самоидентичности или самоидентификации, если угодно, весьма любопытен. Меня всегда интересовал вопрос, как определять и оценивать идентичность того или иного деятеля. Поскольку я не не успел поучаствовать в дискуссии, то я хотел бы сказать пару слов о термине “украинского большевизма”, который здесь уже возникал. Иногда некоторые термины действительно смотрятся весьма забавно. Например, мой большой друг из Киевского университета им. Т. Шевченко, профессор Г.Д. Казьмирчук много лет пытается ввести термин “украинский декабризм”, что действительно выглядит немножко смехотворно. Я не знаю, что такое “украинский декабризм”; разве что в Обществе соединенных славян случайно оказался дядя Драгоманова или Муравьев-Апостол был потомком одного из гетманов. Другое дело, что Муравьев-Апостол до 11 лет не говорил ни по-русски, ни тем более по-украински, а говорил только по-французски, но это уже второй вопрос. А что касается термина “украинский большевизм” и, конечно, “украинское эсерство”, то этот дискурс несомненно имел место, и можно вспомнить о тех дебатах, котрые велись в интересующие нас времена.
Я готовлю к публикации очередные – первый том в свое время вышел в издательстве РОССПЭН – тома стенограмм левоэсеровских съездов и протоколов ЦК и других партийных документов. Дискуссия, о которой я упомянул, развернулась в апреле 1918 года между украинскими и российскими левыми эсерами. Тогда украинские левоэсеры настаивали на термине “украинский большевизм” применительно к группе Пятакова, Скрыпника, Коцюбинского и так далее, чтобы отличать их от Артема Сергеева и других ленинцев, которые шли в духе общероссийского большевистского движения. Украинские левые эсеры настаивали на названии “украинский левоэсер” и, наверное, им изнутри было, конечно, гораздо виднее, хотя российские товарищи пытались оспорить. Они говорили: “Мы знаем наших товарищей, левых эсеров из Харькова, из Киева, но никаких украинских левых эсеров мы не знаем”. Тем не менее украинцы настаивали на обратном. И наверное, в этом случае они были действительно правы.
Возвращаясь к заявленной теме, конечно, левые эсеры была партия интернационалистов. Именно таким образом они себя называли, когда отделялись от ортодоксальных эсеров: “партия левых социалистов-революционеров интернационалистов”. Они действительно провозглашали интернациональный террор. Террор не совсем в сегодняшнем понимании, этого термина. Здесь тоже сейчас можно долго говорить о разных диффинициях, о которых говорить сейчас не время и не место, но в понимание интернациоанльного террора вкладывалась эсеровская традиция террора как метода партизанской борьбы, как метода активизма. Как раз на том самом московском съезде левых эсеров, на котором состоялась дискуссия с представителями Киева и Харькова, на закрытом заседании было принято решение об объявлении интернационального террора. Причем, вопрос ставился о применении террора сразу к представителям обеих воюющих коалиций. Назывались конкретные имена - Ллойда Джорджа, Клемансо, Вильсона и кайзера Вильгельма II и его военачальников: Гинденбурга, Людендорфа. Какие практические шаги были сделаны в этом направлении? Представитель левых эсеров выехал в Берлин (после Брестского мира в Берлине отрылось советское дипломатическое представительство во главе с А.А. Иоффе), где вел переговоры со спартаковцами, с левыми немецкими социал-демократами, в частности с Ф. Мерингом и К. Либкнехтом. Но немецкие социал-демократы объясняли, что они не смогут помочь русским эсерам в терактах на территории Германии, поскольку немецкие рабочие воспримут эти акции как месть побежденных победителям. Но, тем не менее, именно немецкие левые вроде бы как раз указали в качестве мишени на кандидатуру генерал-фельмаршала Германа фон Эйхгорна в Киеве. А до убийства немецкого посла Мирбаха в Москве левые эсеры и сами додумались. Исполнение обоих терактов было поручено Боевой организации при левоэсеровском ЦК, с привлечением украинских товарищей.
Непростые переговоры шли с украинским ЦК левых эсеров. Тут я хотел бы уточнить, что часто термин «левые эсеры» применяется исключительно к левому крылу Украинской партии социалистов-революционеров – УПСР, то есть в будущем, боротьбистам. Но мы знаем, что на Украине было и другое направление левых эсеров, которые сначала шли в контексте общероссийской партии, но потом создали отдельную партию; себя они называли борьбистами. Боротьбисты и борьбисты - это не совсем одно и то же, и в данном случае я имею в виду как раз переговоры в Москве, которые проходили между представителями ЦК будущих борьбистов, украинских левых эсеров с их московскими коллегами. Украинцы предложили помощь. Делегаты договорились, что теракт в Киеве, теракт против Эйхгорна, будет осуществлен от имени московского общероссийского ЦК и от имени украинского ЦК. А покушение на гетмана П. Скоропадского, который также был намечен в качестве второго фигуранта террористических действий, будет осуществлен исключительно от имени украинского ЦК. Эсеры составили общую команду. Там действительно были и украинские боевики, и несколько российских. Но россияне тоже довольно любопытные. Руководителем Боевой организации была Ирина Каховская – русская дворянка и, кстати, внучатая племянница декабриста Каховского, первого русского террориста, родом из «смоленской шляхты» с чешско-польскими корнями. Сама Каховская была киевлянкой, уроженкой Таращи. Ее помощником был выбран будущий коминтерновец, ездивший в Берлин на переговоры со «спартаковцами» Григорий Смолянский, уроженец Чернобыля, сын купца-еврея первой гильдии Берка Смолянского. В любом случае, он также происходил из Украины. Непосредственным исполнителем теракта стал матрос Борис Донской, коренной русак из староверов. Тут я прочту то, что говорили о теракте против Эйхгорна в июле 2004 года на киевском телевидении в выпуске «ТВ подробности»: «В начале 1918 года согласно брестским договоренностям в Украину были введены германские войска. Это армия спасла нашу государственность, но российские социалисты-революционеры не признали ни соглашения, ни украинской независимости. Пытаясь спровоцировать новую войну, они сделали ставку на террор». И, конечно, нечто подобное мы уже слышали. Это не новая песня, потому что сразу как раз после убийства генерал-фельмаршала фон Эйхгорна была опубликована во всех газетах грамота гетмана Скоропадского, где он объявлял украинскому народу, что сегодня скончался командующий группой войск «Киев» от злодейской руки заклятых врагов Украины и ее союзников и так далее. И заключительные слова этой грамоты: «Единственное утешение в этом тяжком горе, которое нас постигло, это то, что постыдное злодейство совершено не сыном Украины, а чуждым человеком, враждебным Украинской державе и ее союзникам». Такая постановка вопроса, тоже очень понятная. Но для ее сбалансирования процитирую теперь мемуары самой руководительницы этого теракта Ирины Каховской. Исполнитель теракта матрос Борис Донской, как известно, был казнен через 12 дней после теракта. А Каховская была схвачена и приговорена к смертной казни, но по германским законам приговор женщине тогда должен был утвердить император Рейха, поэтому приговор послали кайзеру. Но пока, видимо, бумаги путешествовали, немецкая бюрократия крутилась, произошла ноябрьская революция, и стало уже не до приговора и Каховская осталась жива. Вот как она определяла задачи этого интернационального террора:
«Как строго последовательная интернационалистская партия, партия левых эсеров считала в равной мере ответственными за империалистическую войну и русское самодержавие, и германское имперское правительство, и правительство финансовой плутократии Франции и Англии. Никаких национальных «предпочтений» она здесь не делала, и поскольку германский империализм подвизался на поле исторической брани с англо-французским, у партии естественно не было никаких данных выделять его носителей. Свой долг интернациональной солидарности она выполняла, ведя непримиримую борьбу со своими национальными империалистическими кастами и классами». И про Эйхгорна она писала: «Эйхгорн обрисовался в глазах трудящихся Украины и России как главный палач и душитель трудового крестьянства. По приезде своем на Украину он жестоко расправился с русскими пленными солдатами, которых посылал в рядах своих войск усмирять Украинскую революцию. За их отказ - расстреливал и вешал на крестах и виселицах. На полях доклада об усмирении крестьян одного из уездов, где было положено 8 с половиной тысяч человек, где в одном только селе было 17 виселиц, и крестьяне стояли в хвосте, ожидая очереди быть повешенными, Эйхгорн написал: «Хорошо». Железнодорожная забастовка была им подавлена жестокими арестами и расстрелами. За короткое время своего командования и властвования на Украине он покрыл богатую, цветущую страну виселицами и неубранными трупами». Это враждебное отношение к Эйнгорну отражает не только взгляд из Москвы, но и общее негативное отношение к немецкому генерал-фельдмаршалу среди украинского населения. Выступление украинских национал-революционеров во главе В.Н. Тютюнником, нежинское восстание и другие события говорят сами за себя. Об этом говорит также мощное партизанское движение Н. Махно, развернувшиеся не только на Екатеринославщине, но и на Полтавщине и в других регионах Украины.
И подходя к короткому заключению, я еще раз задаю все тот же вопрос: можно ли лозунг «за вашу и нашу свободу” применить к этому теракту? На мой взгляд, безусловно, можно. Хотя Борис Донской был этнический русский, их крестьян Рязанской губернии. В прошлом году я побывал в его родовом селе, которое находится в самом истоке Дона, но это, конечно же, еще ни о чем не говорит, потому что точно таким же исполнителем мог быть его коллега по Боевой организации – Иван Бондарчук, этнический украинец, или Евгений Терлецкий, тоже этнический украинец с Полтавщины, достаточно известный деятель советского времени, первый народный секретарь земледелия в харьковском правительстве Артема. Все они также принимали участие участие в подготовке этого теракта. Или на месте Донского мог быть еврей Смолянский, или еврей Ройзман-Горб, будущий известный чекист Горб, тогда он был еще известен, как Миша Ройзман из Киева. И в данном случае этническая принадлежность ни о чем не говорит, просто в данном случае Донского избрали первым исполнителем. А в роли главного связника боевиков выступала, например, украинка Маруся Залужная. То есть они действительно были интернационалисты!
Что касается последнего вопроса, касающегося украинских левоэсеровских партий, то, это тема заслуживает более широко освещения на будущих круглых столах, где я мог бы представить украинскую специфику левоэсеровского движения. Сегодня в качестве заправки я хотел бы сказать, что между русскими и украинскими левыми эсерами была достигнута весьма интересная формула взаимоотношений – формула “федерирующихся” партий, у каждой из которых был полноценный ЦК и своя собственная программа. В данном случае, я как раз, наверно, не соглашусь с Александром Владленовичем Шубиным, а соглашусь с украинскими коллегами: об украинской революции говорить, конечно, нужно и не только о национально-демократической революции, но и о других украинских революциях. Я сторонник теории n-множества революций – одного большого глубокого революционного процесса, так сказать Революции с большой буквы, и n-множества революций. Конечно, по-видимому, была и национально-демократическая украинская революция во главе с Центральной Радой, но была и украинская социальная революция, одно из направлений которой определяли украинские большевики. В. Ленин действительно по-разному разыгрывал эту карту в том числе, когда он столкнул правительство Пятакова с правительством Артема и предложил третью кандидатуру Х. Раковского. То же самое примерно происходило с некоторой спецификой у левых эсеров. В частности, когда левые эсеры победили на Втором Всеукраинском съезде Советов в Екатеринославе, а потом в Таганроге (ведь украинские коллеги, наверное, знают, что левые эсеры составляли большинство в Всеукраинском ЦИК), то это вызвало глубокий конфликт. Большевики левым эсерам мест в правительстве не дали, и тогда, используя свое численное превосходство в Таганроге, где у них имелась сильная дружина, левые эсеры пошли на домашний арест народных секретарей в Таганроге. Это был первый конфликт тогда между двумя еще союзными партиями, который позднее 6 июля выльется в Москву и другие города в хорошо известные всем события. Но все началось тогда в Таганроге. Но под воздействием общей немецкой угрозы и то, что украинский большевизм в отличие от ленинского ЦК готов был вести партизанскую борьбу, - это дало возможность левым эсерам пойти на компромисс и составить общую повстанческую девятку – своего рода революционное правительство, часть которого находилась в изгнании, а часть - в подполье. Украинские большевики и украинские левые эсеры со своими российскими соратниками из той и другой партии вели борьбу против гетмана Скоропадского и немецкого военного присутствия.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Ярослав Викторович. Вы совсем немного превысили регламент, поэтому у нас есть 8-9 минут на вопросы. Пожалуйста, Ирина Васильевна.

И.В. Михутина:
Стало ли легче украинским крестьянам после этого теракта? И второй вопрос: есть ли документальные доказательства того, что Ленин и большевики вообще были заинетерсованы в том, чтобы столкнуть Артема с Пятаковым? И если такие источники есть, то в чем был смысл?

Р.Я. Пирог:
Ярослав Викторович, я ослышался или Вы действительно назвали теракт Донского в отношении немецкого генерала Айхгорна подвигом? Вы разделяете эту точку зрения и считаете эти методы действий эсеров в контексте того времени перспективной формой борьбы? И если – история не имеет сослагательного наклонения – но, тем не менее, как это соотносится с сегодняшним восприятием терроризма мировым сообществом.

А.Н. Окара:
Первый вопрос – конечно, он широкий и, может быть, не очень внятный: это Скоропадский и Махно, что Вы на эту тему скажете? И второй вопрос: насколько жестким был контроль Германии за государством Скоропадского, какова зависимость государства Скоропадского от Германии и германского фактора?

А. Ларин:
У меня несколько вопроса. Первый: насколько велики были масштабы левоэсеровского террора, начиная с Гершуни и более ранних актов?

Из зала:
Эффективные…

А. Ларин:
Нет, Нет. Теракты никогда не являются эффективными. Какова корреляция на такие левоэсеровские, бундовские и всякие другие теракты? Складывались ли они в какую-то определенную стратегическую картину, была ли в этом внутренняя логика? Я, честно говоря, подразумеваю, что там логики не было. И второй вопрос: можно ли оценивать германский фактор в связи с известной речью Троцкого, когда он сказал, что “…ни мира, ни войны, армию распустить”. Каков был геополитический фактор с точки зрения этого расклада сил в 1918 году. И последнее. В принципе, может быть, Вы рассеете мои сомнения, но у меня после предыдущего доклада о деятельности Скоропадского возникает ощущение, что это был как бы последний из гетманов. Харизма его в чем? Если он держался всего четыре месяца, то он был скорее временщик… Был ли он все-таки некой знаковой фигурой, отцом украинской государственности?

А.В. Сахнин:
Ярослав, скажи, пожалуйста, в какой пропорции у украинских левых эсеров сочетались чисто партийные формы борьбы, прежде всего, боевые группы, терроризм и формы борьбы, связанные с массовым дывижением. И в какой степени украинская партия левых эсеров делала ставку на массовое движение, в каких формах, через какие организационные формы шла эта связь с массами?

Д.И. Рублев:
Вопрос довольно простой. Дело в том, что весной 1918 года можно проследить некую тенденцию, которую Вы же сами и прослеживаете в своих работах, относительно того, что те же самые российские левые эсеры пытались концентрировать усилия на южных территориях России – в Донецко-Криворожской республике, на донских и кубанских территориях. Были ли у них планы сделать Украину таким плацдармом для определенного социального эксперимента или этого не было?

Я.В. Леонтьев:
Прежде всего отвечу на вопрос Руслана Яковлевича, потому что для меня в данном случае он ключевой. Да, конечно, Вы не ослышались. Естественно, я считаю Бориса Донского героем. Но, здесь-то как раз мне хотелось бы от этого уйти, но вопросами Вы вынуждаете меня начать отвечать. Здесь, конечно, нужно ввести дефиницию терроризма. Потому что в таком случае герой или нет Николай Кузнецов, который становится Героем Советского Союза за покушение на конкретных немецко-фашистских сатрапов, или герой или нет полковник фон Штаунфенберг, который закладывает адскую машинку в ставке Гитлера? Это вопрос о сложнейших дефинициях террора. Герой ли, тот, кто едет убивать Л. Троцкого, как Меркадер, или едет убивать Коновальца, как Судоплатов? Наверное, для кого-то он герой; во всяком случае для НКВД, который дает ему за это ордена. А для кого-то он антигерой. И с одной стороны, мы действительно должны договариваться о дефинициях самого террора, индивидуального террора и это действительно не такой простой вопрос. Где-то он граничит с государственным террором, где-то не граничит, носит ли он форму именно индивидуального террора, когда Донской, несколько раз выходит на покушение, выбирает подходящий момент, подобно Каляеву, рискует жизнью, поскольку взрывчатые вещества могли самовзорваться, но старается избежать случайных жертв. Таких случаев сколько угодно, но он не бросает бомбу, потому что в одному случае проходит мимо мальчик-разносчик, в другом - проезжает извозчик, есть случайные люди. У Донского именно каляевская постановка вопроса. Он наследует линию морального, революционного движения. И осуществляяя свой акт, один на один и имея возможность убежать, Донской остается на месте и сдается сбегающимся солдатам. Гибнет адъютант Эйхгорна, в какой-то момент его некому схватить, он может бежать, но не бежит, добровольно сдается. Донской идет на эти мучения, на истязания, потом на виселицу для того, чтобы сделать свое политическое заявление, осуществить свой акт самопожертвования. Круг моих рассуждений примерно таков. Ну, конечно, он, наверное, тоже не вполне полон. Да, конечно, с моей точки зрения, Донской боролся за “вашу и нашу свободу”.
Что касается столкновения правительства Пятакова и Артема – по-моему, это очевидно. Произошел конфликт интересов, конфликт двух групп, конфликт между Киевом и Харьковым, между украинскими национал-большевиками и проленинской, пророссийской группировкой. Артем был все-таки “рукой Москвы”, если можно так, условно, конечно, сказать. Пятакову же, видимо, был присущ несколько иной менталитет, он даже начинал в качестве анархиста в Киеве, а рядом с ним были типичные национал-большевики Микола Скрыпник, Юрко Коцюбинский со своей самодостаточностью, а, может быть, и определенными амбициями и здесь можно рассуждать долго.

И.В. Михутина:
Факты, какие факты?

Я.В. Леонтьев:
Если Ленину стало понятно, что Сергеев и Пятаков не договорятся, а Ильич, как известно исповедовал принцип “реальной политики”, вот он и предложил третью фигуру - Христиана Георгиевича Раковского, кандидатуру достаточно неожиданную как для той, так и другой стороны. Так оно было или несколько иначе, я в точности не знаю. Пусть украинские коллеги подтвердят или опровернут. Я же выдвигаю этот тезис в качестве “рабочей версии”.
По поводу Махно и Скоропадского, то здесь совершенно очевидный и однозначный ответ. Махно активно включился в борьбу, уехал из Москвы по нелегальным документам под именем учителя Шепеля. Перед этим он встречался с Марией Спиридоновой, с Лениным и с московскими анархистами, и не только с московскими, но и с эвакуированными одесситами. Когда возникал вопрос, почему так мало организаций было представлено на Первом съезде КП(б)У, количественно мало. Но простите, он же проходил в Москве. Просто не все кандидаты могли пройти через кордоны и добраться до Москвы.

Из зала:
Речь не о том, сколько их было, а о том, столько подпольных организаций они представляли …

Я.В. Леонтьев:
Они представляли те организации, которые представляли. А я хочу сказать, что могли же и не добраться. На левоэсеровские съезды не все делегаты добирались. Они специально делали оговорки, что к нам не добрались из Закавказья, к нам не добрались из Украины, из Сибири, той части, где было Временное правительство Сибири. Они постоянно делали такие оговорки. И такая большая погрешность при оценке численности партий в это время существует, в том числе. Конечно, Махно сразу включился в антинемецкий фронт борьбы, которую вели и левые коммунисты, и левые эсеры, и анархисты в Украине.
Что касается контроля со стороны Германии, в данном случае, поскольку я выражаю левоэсеровскую точку зрения, то и считаю, что контроль, по крайней мере, экономический контроль был тотальным. Политический, пожалуй, тоже. Конечно, мы знаем, что Скоропадский ездил на аудиенцию к Вильгельму, там встречался с Гинденбургом. Но в то же время были элементы культурной автономии, которые нельзя отрицать. Немцы не совали свой нос туда, куда не нужно было совать, в образование, например.
Что касается вопроса немножко не по теме – о масштабах эсеровского террора. Очень коротко. Цифры известны. Если Вы говорите о старом терроре времен Гершуни, первой русской революции, которая, впрочем, также была и первой украинской революцией. Кстати, о дефиниции этой революции, мы еще об этом не спорили. Как называть “Первая русская революция”? И как в данном случае быть с Украиной, с восстанием саперов в Киеве, мощным аграрным движением, “Потемкиным” и “Очаковым”? Ведь, и Махно, и многие другие фигуры последующей Украинской революции активно себя проявлzkи в 1905-1907 гг. Во время революции 1905-1907 годов террор носил массовый характер, и этот террор был именно эсеровский. Цифры не выходят за пределы нескольких тысяч человек и абсолютны аутентичны тому террору, который осуществлялся применительно к революционерам. Количество повешенных и убитых во время черносотенных выступлений; я не имею в виду погромы, о которых надо говорить отдельно. Со стороны революционеров – уличные столкновения, бойцы и акты индивидуального террора. А со стороны правительства - столыпинские галстуки. И порядок цифр один и тот же.
Что касается знаковости фигуры Скоропадского, пусть на этот вопрос ответят коллеги.
Как работали украинские левоэсеры с массами? Если говорить о партизанском терроре, то это немножко другое. Конечно, партизанская борьба и с вартовцами, с гайдамаками, и с сичевиками, с петлюровцами, и с деникинцами… Эсеры вели против деникинцев точно такой же террор, об этом не стоит забывать. После Эйхгорна Каховская готовила покушение на Деникина. То есть это был интернациональный и социальный террор. Но, конечно, эсеры работали через советы. Форму советов они признавали. В некоторых советах они даже доминировали, в других – сохраняли с большевиками паритет, в третьих уступали им. Левые эсеры доминировали на Херсонщине. Это был типично левоэсеровский регион, также как и некоторые уезды на Полтавщине.
Был также задан вопрос по поводу Южной делегации левых эсеров. Вопрос действительно интересный. Нет, конечно, они поехали не для того, чтобы создавать плацдарм для своей социально-трудовой республики. Они поехали для организации эффективного антинемецкого противодействия.
Наконец, последний вопрос: может ли быть эффективным террор. Я считаю, что безусловно может. Вспомните убийство великого князя Сергея Александровича. После этого убийства сначала осенью 1904 года наступила “оттепель” Святополк-Мирского, а потом началась Революция.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Ярослав Викторович. Руслан Яковлевич хочет ответить.

Р.Я. Пирог:
Я хочу сказать, что нельзя отнести гетмана Скоропадского к людям исключительно мощной харизмы, но в тех исторических условиях это был, во-первых, известный и популярный в Украине военачальник, командующий Первым украинским корпусом, и вроде бы даже пострадавший от Центральной Рады. Во-вторых, это флигель-адъютант императора, царский аристократ, и некоторые слои видели в этом какую-то знаковость. С другой стороны, это был потомок украинского шляхетского гетманского рода и крупный землевладелец. Если говорить откровенно, то первоначально выбирали его на эту миссию не украинцы, а немцы. Поэтому для них было важно уже, по крайней мере, то, что этот землевладелец не станет заниматься социализаторством в аграрной сфере подобно Центральной Раде.

М.В. Дмитриев:
Спасибо Руслан Яковлевич за эту справку. Я передаю слово Юрию Александровичу Щетинову, исторический факультут Москвовского Университета. Он выступит с докладом “Революция 1917 года. Вопросы методологии изучения.”

Выступление Ю.А. Щетинова

Побудительным мотивом, который заставил меня обратиться к этой теме, стала моя работа над школьными учебниками и учебными пособиями. Не определившись с методологическими вопросами, сложно что-либо делать в этой области.
Мне обидно, что ни историки (я имею в виду российских историков), ни наше общество не заметили юбилей 90-летия Революции. Этот юбилей прошел незаметно. Через десять лет мы будем отмечать уже столетие. С нашей медлительностью к этой дате надо готовиться уже сейчас.
Хотя я и лектор, позвольте мне, чтобы не затягивать время, тезисно отметить лишь некоторые моменты.
Во-первых, круг методологических проблем. Это понятийный апарат, состояние источниковой базы, принципы и подходы к ее использованию в трудах историков, периодизация революции, оценка ее причин и характера, методологические подходы к разработке истории революционных преобразований в разных сферах (экономической, социальной, государственно-политической, духовной) и, наконец, характеристика новой общественной системы, сложившейся в результате этих преобразований. Сейчас я хотел бы остановиться на двух момнетах: на проблеме периодизации и методологических подходах к оценке причин революции. Я думаю, начинать надо с периодизации, поскольку в противном случае будут непонятно причины революции и методологические подходы.
Первую во многом прогностическую попытку дать периодизацию революции предпринимает Ленин в известных всем нам апрельских тезисах. Он говорит о двух этапах единой революции, о необходимости перехода к социалистическому этапу и т.д. Этот подход детализирует известный социал-демократ и социолог Токтарев. В своей книжке “Общество и государство”, которая была опубликована в 1918 году, он выделяет пять этапов единой революции, и последний из которых – это большевистский переворот (так он называет события октября 1917 г.). В советской историографии отмеченный выше подход развития не получает. Утверждение нового подхода происходит довольно сбивчиво, но в нем просматривается главная тенденция – его нарастающая политизация. Обратимся, в частности, к известному четырехтомнику “Истории ВКП(б)” под редакцией Ярославского, вышедшего в 1929 год. В нем вводятся два понятия – “Февральская революция” и “Великая Социалистическая Октябрьская революция”. Но одновременно присутствуют и другие формулировки – от начала революции до корниловщины, революция на переломе июньских событий… Это позволяет сделать вывод, что для Ярославского период с января по октябрь - это время продолжения революции. Тут сразу же возникает вопрос: продолжение какой революции? Ведь Февральская революция благополучно закончилась Над этим вопросом историки под влиняием идеологического нарастающего пресса предпочитали не задумываться. Но вопрос остался. Другой вехой стал “Краткий курс истории партии”, который был издан в 1938 году. В этом курсе политизация доводится до логического конца. Февральская революция ограничивается установлением двоевластия (также как это было у Ярославского) и чтобы ни у кого не оставалось при этом сомнений, следующему разделу дается название “Обстановка в стране после Февральской революции”. А дальше следует период подготовки и проведения Октябрьской Социалистической революции. Его конечная грань - это триумфальное шествие, заканчивающееся в феврале 1918 года. Излишне говорить, что в изложении материала этого периода проводится единственная мысль – провал Февральской революции, как следствие, неизбежность и спасительность для России именно социалистической революции, подготовку к которой взвалили на свои плечи большевики. Это очень своеобразная книга напрочь устраняла противоречия, с которыми столкнулась историография 1920-х годов в вопросах периодизации.
Периодизация революции в следующем обобщающем труде - это «Всемирная история». Это тома 7-ой – 8-ой, которые появились в 1960–1962 годах. Конечно, свой отпечаток несет то, что я в кавычках всегда называю «критикой культа личности»; «культ личности» был, но дело не в нем. Происходит возвращение к ленинским принципам… Здесь названы три структурные единицы: Февральская буржуазно-демократическая революция, Россия в период перехода от Буржуазно-Демократической Революции к Социалистической и Великая Октябрьская Социалистическая Революция. Что здесь обращает на себя внимание, так это разрыв единого процесса на две самостоятельные революции; одна революция вопреки очевидной логике переходит в другую.
Еще более заметны те методологические трудности, с которыми столкнулся академик Минц в своем известном трехтомнике. Минц выделяет Февральскую революцию, но грань завершения Февральской революции он в отличие от историографической традиции оттягивает, как бы нехотя, но оттягивает на конец апреля 1917 года. И вряд ли это случайно. В авторском предисловии Минц пишет: «… первый этап, неизбежно перераставший во второй, когда была свергнута власть буржуазии и установлена Советская власть…». Академик практически вплотную подходит к известной нам формуле Ленина. Кроме того, Минц убирает из структуры своего труда такое обязательное понятие как «Великая Октябрьская Социалистическая Революция», также как и соответствующие отделы: подготовка и проведение этой революции. И одновременно (что любопытно) осторожно вводит в предисловие понятие, несвойственное для советской историографии «Великая революция в России».
Обратимся теперь к современной исторической литературе. Я разделил историков, которые занимаются этой проблемой, на две группы с условными называниями: традиционалисты и новаторы. К традиционалистам я отношу тех историков, которые в целом придерживаются взглядов, устоявшихся в советской историографии. В учебнике Волобуева и других авторов (Москва 2001 год), параграфом «Февральская революция» завершается глава под названием «Последнее десятилетие империи». Следующая глава – «Нарастание общенациональной катастрофы» - включает разные параграфы вплоть до перехода к НЭПу. Что здесь бросается в глаза? Во-первых, возрождение отнюдь не лучшей традиции советской историографии, где нередко разрывалось структурно единое пространство и Февральская революция механически перемещалась из органичного для нее событийного ряда 1917 года в предыдущий этап революции. И, во-вторых, пугающее для читателя название следующей главы «Нарастание общенациональной катастрофы». Причем глава начинается с событий марта 1917 года. Сразу возникает мысль о некой фатальной предопределенности, в принципе не допускающей никаких альтернатив возможного развития революции. Даже большевики в свое время говорили о грозящей катастрофе лишь с сентября 1917 года.
Вторая группа – это историки-новаторы. Здесь мы должны вспомнить учебник Дмитренко. В своем учебнике автор, обращаясь к событиям 1917 года, вводит понятие «Великая российская революция». Здесь надо отметить, что раздел «Эпилог революции» связывается с ликвидацией фронта с Врангелем в ноябре 1920. В двухтомнике под редакцией Киселева и Шагина есть самостоятельная глава «Российская революция 1917 года». Ее завершение авторы связывают с апрелем 1918 года, с завершением «триумфального шествия».
Авторы еще одного вузовского учебника - мои коллеги по кафедре Барсенкова и Вдовин - уверены в другом: предел российской революции проходит через разгром мятежа Керенского и Краснова. Я также могу рассмотреть периодизацию учебника под редакцией Чубарьяна. В целом, редактор придерживается подхода к революции как к единому процессу, но в этом не до конца последователен. Например, один из пассажей учебника свидетельствует о методологической сумятице. Отмечается, что некоторые историки под революциями понимают перевороты, приводящие к свержению старой системы власти и образованию новой и «такими событиями были Февральская и Октябрьская революции. Эти революции являлись частью более длительного процесса, который некоторые исследователи называют «российской революцией». Тут же возникают, во всяком случае, у меня, как минимум два принципиальных вопроса. Первый: можно ли уравнивать по смыслу два понятия – переворот, точнее государственный или политический переворот и революцию? Ответ на этот вопрос я думаю, будет отрицательный. Второй вопрос: как можно разместить в рамках единой революции еще две революции? Ответ напрашивается один: при разработки периодизации надо избегать искусственно созданных головоломок, ведущих, на наш взгляд, в методологический тупик.
Какие выводы можно сделать из этого краткого обзора современной историографии?
1.Историки-традиционалисты постепенно сдают свои позиции, поневоле идя на сближение с теми, кого я назвал новаторами. На нашем материале можно увидеть два пути этого сближения. В первом случае хронологические рамки Февральской революции впервые в историографии растягиваются до конца августа 1917 года (учебник Загладина и др.).
2. Февральская революция традиционно ограничивается несколькими днями. Но тут же следует грозное предупреждение: народные массы не ведали, что революция не закончилась, что впереди их ждут новые и новые потрясения (учебник О.В. Волобуева).
3. Обращает на себя внимание и некоторая стеснительность авторов, вместо хрестоматийного понятия «Октябрьская революция» они вводят понятия-эвфемизмы, уводящие от сути понимания и классификации исторических событий. «Большевики приходят к власти». «Переход власти к партии большевиков» и.т.д. При этом эвфемизмы при характеристике октябрьских событий Российской революции преобладают и у историков-новаторов: «от Февраля к Октябрю», «большевики берут власть» и т.д. В учебнике Чубарьяна звучит более четкая нотка «Формирование большевистской диктатуры».
4. Большой разнобой в современной литературе существует при определении внутренних этапов российской революции. Особенно в ее конечных гранях – от ноября 1917-го и апреля 1918 года до ноября 1920 года, марта 1921-го или октября 1922-го.
5. Немалая путаница наблюдается и в понятийном аппарате, происходит частое отождествление однородных понятий: революция, переворот, переход, захват власти. Складывается впечатление, что этот своеобразный релятивизм, размывающий суть понятий, идет по нарастающей и даже получает некое подобие методологического обоснования. Характерно в этом смысле рассуждение известного историка Ю.Н. Афанасьева. Он задается вопросом - «1917год: революция, бунт, смута, заговор, путч, переворот?» И пишет: «Определять и доказывать какое именно из этих слов (а можно, наверное, добавить и другие до кучи) полнее и точнее всего раскрывает существо совершившегося, занятие, по-моему, не очень продуктивное».
Зададимся вопросом и мы: какой подход к периодизации революционных событий способен снять все отмеченные противоречия?
1. Надо окончательно утвердить в историографии понятие не «Российская революция», а «Великая российская революция», Великая по своим грандиозным масштабам и всемирному историческому значению.
2. Следует четко выделить два периода Великой революции. Первый период – это февральский (23-е февраля – 25 октября 1917 года), который в свою очередь распадается на два этапа: по пути демократии (февраль - июль), а с июля по октябрь – от демократии к диктатуре. Второй период – это октябрьский (о его завершающей грани будет сказано особо).
Что дает этот подход в плане методологии изучения революции? Мне представляется, что этот подход выводит нас на глубинный смысл революционного пути. Февраль поставил Россию, как минимум, перед четырьмя главными альтернативами решения революционного кризиса: стабилизации общества на демократической основе или на основе жесткой диктатуры, правоконсервативной или леворадикальной. В свою очередь Октябрь обозначил грань, за которой начались события, в скором времени перевернувшие социально-экономические и политические, культурно-духовные устои общества. Свой захват государственной власти большевистские вожди поспешили объявить новой социалистической революцией. Действительно, большевики вдохновлялись целью утверждения социализма в стране. Но привел ли в итоге этот второй этап революции к возникновению социалистического общества, контуры которого были очерчены основоположником марксизма? Этот вопрос обозначает первую методологическую линию в изучении событий последующих лет. Вторая линия, идущая параллельно первой, целенаправлена на изучение способов и методов созидания этого нового общества, выявления внутренней логики этого эпохального события. Постепенно эти линии начинают сближаться, и в точке их пересечения возникает возможность дать объективную и далекую от любой политизации оценку того общественного строя, который родился в огне революции.
Наконец, последнее: Возникает новый вопрос: где эта точка пересечения, где же грань завершения Великой российской революции? Здесь я обращаюсь к В.И. Ленину. В. Ленин связывает завершение Великой революции с созданием фундамента действительно социалистической экономики. А этот фундамент, как Вы знаете, - это директивная экономика середины 1930-х годов. Неожиданно с В.И. Лениным солидаризируется современный историк либеральной школы Юрий Афанасьев. Он пишет, что «формирование советского социума надо оттянуть до начала 1930-х». Афанасьев обосновывает: «Этот строй окончательно оформился не в начале, а в середине 1930-х годов, когда через Большой террор произошло становление всеобъемлющего режима личной власти, прикрытого фиговым листком структур власти мифической, советской, и одновременно становление директивной экономики». Эта точка зрения, по-моему, уже начинает проявляться в нашей историографии.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Юрий Александрович. Пожалуйста, вопросы к Юрию Александровичу.

Р.Я. Пирог:
Юрий Александрович, спасибо! Вы напомнили нам всю генеалогию периодизации. Действительно, это важнейший методологический элемент для изучения любого явления, в том числе и революции. Но все-таки, Вы сказали – как Ленин, как ВКП(б). Можете Вы повторить, я не уловил, – Ваша авторская периодизация. И как Вы коррелируете периодизацию революции и Гражданской войны на этом фоне?

В.Ф. Верстюк:
Я с удовольствием послушал, и наша с Вами периодизация насчет 1933–1935 практически совпадает. Но я бы хотел у Вас спросить. В чем Вы видите величие этой революции? Вы несколько раз об этом сказали. Что Россия получила от этой революции кроме убытков? Украина что-то пыталась получить, и получила на какое-то время, а что Россия получила?

Д.И. Рублев:
В Вашей периодизации Вы указали социалистический характер строя, установившегося в СССР в середине 1930-х годов. А собственно, не является ли здесь термин социализм скорее идеологической дефиницией, которая прикрывает систему, направленную на модернизацию? Насколько этот режим можно считать социалистическим?

Из зала:
Три в одном, очень короткий вопрос. Можно ли второй период, октябрьский, называть якобинским. Согласны ли вы с тезисом Шубина о том, что с ноября 1918 года по нисходящей пошла революция. И что для Вас в русском революционном процессе означает такая точка как Кронштадт.

А.В. Шубин:
Я сказал, что в ноябре 1918 года она шла по нисходящей. Перелом произошел в середине года – в связи с фактическим созданием системы «военного коммунизма», и с красным террором, и с разгромом левых эсеров и ликвидацией политического плюрализма, чистками советов и т.д.
Теперь мои вопросы, их два. Первый вопрос такой: Вы сказали, что система окончательно сформировалась в 1930-е годы. Следовательно, как Вы оцениваете, видимо, как очень не принципиальное, изменение советской системы, скажем, от 1939-го к 1979 году.
И второй вопрос: Вы «обличили» учебник, который привел две точки зрения на революцию. Чтобы не было недоразумений, я скажу, что я считаю, революция - это процесс. Однако если Вы следили за дискуссией в Институте российской истории в 1993-1994 гг., Вы знаете, что есть авторитетная точка зрения, что революция - это акт. То есть переворот, обрушение власти (концепция Миллера, в частности). Вы назвали упоминание в учебнике обеих этих точек зрения, как методологическую сумятицу. Считаете ли Вы, что в учебниках можно указывать только на «правильную» точку зрения, а все остальные просто замалчивать?

Ю.А. Щетинов:
Авторская периодизация - это та, которой придерживаюсь я. В Великой российской революции есть два этапа: февральский до конца октября, а потом октябрьский. Внутри этих больших периодов имеется своя внутренняя периодизация. Процесс революции завершается окончательным оформлением той системы, которая родилась в огне революции после Большого террора и после оформления директивной экономики. Это середина 1930-х. Есть точка зрения, которая завершает процесс российской революции завершением Гражданской войны. Но если мы рассматриваем октябрьский период широко, то это один из этапов развития революционного процесса – от Гражданской войны и так далее.
В чем я вижу величие революции – в ее колоссальных масштабах. Ее масштабы сопоставимы с масштабами Великой Французской революции. Обе революции потрясли мир и коренным образом изменили все социальные, экономические, духовные устои государств и обществ.
Мой коллега задает мне вопрос о социалистическом характере этого октябрьского этапа. Боже упаси! Вы прослушали, или не так поняли. Это большевики объявили ее социалистической … Я вообще сторонник точки зрения, которая оценивает систему середины 1930-х годов как систему «государственного социализма» в кавычках.
Можно ли назвать октябрьский период «якобинским»? Там слишком много этапов, чтобы все сводить к понятию якобинство.
Какую оценку надо дать советскому периода от 1939-го по 1979? Там все меняется, все по-разному… Период от февраля 1917-го до конца 1939 гг. – это время Великой российской революции; в это время окончательно формируется система «государственного социализма» (в том числе через террор). А затем у меня есть большой раздел «СССР в годы войны и мира». То есть эта система выдержала испытание войной, но не выдержала испытание миром. И здесь возникает новый вопрос: почему она не выдержала? Когда начинается общий системный кризис? Есть разные подходы. На мой взгляд, система не смогла ответить на вызовы, и элементы распада системы проявляются уже с середины 1960-х годов.

А.В. Шубин:
Почему Вы против упоминания разных точек зрения в учебниках?

Ю.А. Щетинов:
Во-первых, я не против. Но те позиции, о которых там заявлено, я подверг критике.

А.В. Шубин:
Вы сказали, что изложение в учебнике двух точек зрения, которые противоречат друг другу – это «методологическая сумятица».

Ю.А. Щетинов:
Давайте, я посмотрю в детали и тогда мы отдельно все обсудим… А Кронштадтский мятеж, то в свое время у меня по этой теме была книга, основанная в том числе на разных архивных материалах. Как я оцениваю эту веху? Это колоссальная веха. Три ленинских урока Кронштадту из-за одного только мятежа! Уступки крестьянам, гайки в политике, ликвидация оппозиции и третье – свертывание демократии партийных элементов, тех остатков, которые были в самой партии.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Юрий Александрович. И мы передаем слово для выступления Дмитрию Ивановичу Рублеву. «Альтернатива большевизму слева 1917-1922».

Доклад Д.И. Рублева

Период революций и гражданской войны 1917 – 1922 гг. на территории России и Украины, это, в первую очередь, - время борьбы социально-политических альтернатив, представленных различными политическими силами. В качестве основных антибольшевистских сил этого периода обычно обозначают, во-первых, контрреволюционный лагерь (сторонники либеральных и консервативных идей, в годы гражданской войны объединившиеся в рамках Белого движения), во-вторых - сторонники идей демократического социализма (правые меньшевики и правые эсеры, в советской историографии именовавшиеся «демократической контрреволюцией»), в качестве отдельной силы часто фигурируют национальные движения в Прибалтике, на Украине, на Кавказе, в Закавказье. Такой подход к изучению социальных и политических движений эпохи 1917 – 1922 гг., сформулированный ещё в работах советских историков (П.В. Волобуева, И. Минца и др.) ²⁹ по прежнему остаётся преобладающим для работ многих исследователей (см., например, работы В.И. Голдина, Ю.А. Полякова) ³⁰.
Между тем, в качестве отдельной политической силы, выдвигавшей собственную модель развития России и Украины, альтернативную большевистской модели этатистского социализма, выступали леворадикальные социалистические партии и группировки (анархисты, левые эсеры и эсеры-максималисты). Традиционно они вообще не рассматривались в качестве самостоятельного политического лагеря в период гражданской войны, или же обозначались в качестве временных попутчиков большевиков, либо - групп, примыкающих к другим антибольшевистским силам³¹. Существует также тенденция объединения всех сторонников сил социалистической ориентации в некое движение «третьего пути», «третьей силы». Фактически выступавшие под наиболее актуальными для этого периода лозунгами левых эсеров, максималистов и анархистов народные движения часто никак не связываются исследователями с этими силами и обозначаются просто как «крестьянские движения».
Мы полагаем, что целесообразно говорить о леворадикальных социалистических силах, как о цельном политическом лагере, выдвигавшем единую политическую альтернативу политике РКП(б).
При разногласиях в тактических вопросах, эти силы были близки друг другу в основных программных установках, в понимании программных основ политической альтернативы большевизму.
Во-первых, противников большевиков слева объединяло стремление опереться на трудовые классы в народническом, эсеровском понимании этого термина, особенно – на крестьянство.
Во-вторых, объединяющим началом для них были планы немедленной реализации в России социалистической модели общественного развития, основанной на общественной и коллективной собственности на средства производства, организации экономики на основе самоуправления трудовых коллективов, территориального и отраслевого производственного федерализма. Такой подход мы можем обнаружить не только в анархо-синдикалистских и анархо-коммунистических проектах общественного переустройства бывшей Российской империи («Манифест» Московской федерации анархистских групп (МФАГ), Декларация Конфедерации анархистов Украины (КАУ) «Набат», Программа Всероссийской федерации анархистской молодёжи, декларативные документы махновского движения), но и в концепциях «Трудовой республики» (выдвигалась Союзом социалистов-революционеров максималистов (ССРМ)) и «синдикально-кооперативной федерации» (отстаивалась радикальными теоретиками Партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов)). При этом надо отметить, что в отношении к частной собственности представители леворадикального лагеря занимали гораздо более жёсткую позицию, чем большевики. В программных документах ПЛСР(И), ССРМ, МФАГ, КАУ «Набат» предполагалась терпимость лишь в отношении мелкого частного хозяйства, но при условии, если оно не эксплуатирует наёмный труд.
Третье. Общим моментом для представителей леворадикального лагеря были также планы немедленного или поэтапного преодоления этатистской модели политического устройства через децентрализацию государственной власти, введение территориального самоуправления трудящихся на основе советов, осуществления принципов федерализма. У ССРМ и анархистов эти требования были открыто выражены в программных документах. В программе ПЛСР(И) открыто не говорится о ликвидации государственной власти, но провозглашается приближающий её к идеям антиэтатизма, лозунг федерализма регионов, децентрализации власти, её полного сосредоточения в руках советов. Эти тенденции получили развитие в резолюциях 3-го съезда ПЛСР(И) (28.6.1918 г.), заключавших в себе требования передачи всей полноты власти Советам трудящихся и ликвидации СНК. Антиэтатистские тенденции были закреплены в принятых на Всероссийском совещании ПЛСР(объединённой интернационалистов и синдикалистов) «Тезисах о государстве» Штейнберга (12 – 18.12.1920).
Общим для леворадикальных социалистов были и требования ограничения власти или ликвидации спецслужб (ВЧК).
И, наконец, - для представителей этого лагеря характерно признание принципов политической свободы и плюрализма для левых сил. Яркими примерами здесь являются резолюции съездов, проводившихся в махновском районе в 1919 году, а также - решения командования РПАУ Н.И. Махно, допускавших на подконтрольной им территории в 1918 – 1920 гг. деятельность левых партий (левых эсеров, «боротьбистов», большевиков правых эсеров, меньшевиков), практическая политика кронштадтских повстанцев (часть большевиков в Кронштадте получила возможность легальной деятельности).
Позиция леворадикального социалистического лагеря по отношению к большевикам подвергалась серьёзным изменениям на протяжении всего рассматриваемого периода. Здесь следует выделить три этапа.
В первый период (февраль – октябрь 1917 гг.) для сторонников левой альтеранативы было характерно стремление к формированию единого левого блока на платформе борьбы за власть органов революционного самоуправления (рабочих, солдатских, матросских и крестьянских советов и фабзавкомов). Диапазон сил, предполагавшихся для подобного блока, постоянно менялся. Если в марте 1917 гг. анархисты и максималисты рассматривали в качестве партнёров по коалиции все социалистические партии, участвовавшие в советах, то уже с апреля 1917 г. наблюдается их переориентация на союз с большевиками, как сторонниками свержения Временного правительства и его замены системой Советов. Левые эсеры сохраняют курс на коалицию с правыми социалистами ещё в период кризиса Викжеля (конец 1917 г.). На этом этапе для сторонников леворадикальной альтернативы большевики воспринимаются в качестве партнёров по коалиции. Но уже на этой стадии намечаются острые разногласия. Так, в воззваниях анархистских организаций, статьях теоретиков и публицистов анархистского толка, подчёркиваются идейные расхождения с большевизмом с позиции непризнания борьбы за захват власти.
Для следующего периода (ноябрь 1917 – 1919 гг.) характерно отношение леворадикальных социалистических сил к большевикам, как к «меньшему злу», союз с которым необходим во имя спасения революции. Здесь очень показательно выступление М. Спиридоновой на Чрезвычайном съезде советов крестьянских депутатов (10.11.1917 г.): «наша революция находится в таком положении, что её надо немедленно спасать» ³².
Определяющим фактором для отказа от открытой конфронтации с большевиками на этом этапе становится наступление германо-австрийских интервентов в 1918 г. и белых армий А.В. Колчака, А.И. Деникина и Н.Н. Юденича в 1919 г. Не случайно, левые эсеры, максималисты и анархисты, несмотря на вооружённое подавление их военизированных организаций большевиками, переносят главный удар партизанской войны в регионы, подконтрольные интервентам и белогвардейцам. Именно здесь единый революционный фронт носил наиболее продолжительный характер. Так, партизанское движение против австро-германских интервентов на Украине (1918 г.) вместе с большевиками возглавляют русские и украинские левые эсеры и анархисты. Такая же тенденция отмечается и в Белоруссии, оккупированной немецкими интервентами. Здесь, например, в этот период анархисты-коммунисты и левые эсеры наравне с большевиками, левыми бундовцами и поалей-ционистами, входят в Гомельский повстанческий ревком. Во время организованного савинковцами Ярославского восстания левые эсеры сражаются совместно с большевистскими силами против восставших. Совместное сопротивление противникам Советской власти происходит и в Казани. В антиколчаковских и антияпонских партизанских отрядах Сибири и Дальнего Востока (1918 - 1922) представители большевиков и их оппонентов слева, левые эсеры, анархисты и максималисты (Н. Каландаришвили, Я. Тряпицын, С. Лазо, Н. Лебедева и др.) также на равных входят в состав руководства партизанского движения³³.
Реставрация монархии или приход к власти военных диктатур белых означали бы неизбежный провал самоуправленческой социалистической альтернативы. Отсюда – попытки леворадикальных оппонентов большевистской политики сформировать критическую лояльную оппозицию правящей партии, сотрудничества, и даже – коалиции, сохранение надежд на постепенную демократизацию большевистской диктатуры. Тем же самым можно объяснить преимущественную ориентацию большинства левоэсеровских, анархистских и максималистских организаций России, Украины и Белоруссии на мирную пропаганду своих идей, критику политики большевистских правительств.
Однако, в этот период нарастает конфронтация в отношениях леворадикальной оппозиции с большевиками, что было обусловлено неприятием большевистского политического курса в отношении крестьянства и рабочего класса: введения продовольственной диктатуры; создания комбедов; аграрной реформы 1919 г. на Украине, где большая часть конфискованной земли была передана крупным государственым и коллективным хозяйствам, получившим привилегированный статус в ущерб крестьянским общинам и индивидуальным хозяйствам.
Во внешнеполитической сфере главным источником конфликтов становится заключение Брестского мира, вызвавшее выход левых эсеров из правительства, а также - протесты со стороны ССРМ и анархистов. Поводом для расхождений был и бесконтрольный характер деятельности ВЧК в проведении репрессий против политической оппозиции.
К конфликту вело и стремление РКП(б) установить со своей стороны фактическую монополию на власть, вытеснив с руководящих постов в местных и центральных советских органах как левых эсеров, так и эсеров-максималистов с анархистами, закрывая оппозиционные газеты, организуя репрессии против оппозиционеров. Наиболее ярким примером противостояния между вчерашними союзниками, вызванного подобными действиями, стало постепенно вытеснение большевиками весной 1918 г. коалиции максималистов, левых эсеров и анархистов, возглавлявших Самарский губисполком, завершившееся после восстания матросских отрядов 12 – 20 мая 1920 г. Негативно воспринималось леворадикальными силами и введение в России и на Украине конституций, дискриминирующих права крестьян на представительство в советах.
Большую роль в нарастании разрыва сыграла и военная политика большевиков, ориентировавшихся на создание единой Красной армии с центральным командованием, при ликвидации автономных вооружённых формирований и партизанских частей своих недавних союзников по коалиции. Наиболее известные из них: разоружение проанархистски настроенного Двинского полка (ноябрь 1917 г.), разгон преимущественно анархистского по составу Штаба Красной гвардии в Орехово-Зуеве (декабрь 1917 г.), роспуск проанархистски настроенного Центробалта в результате конфликта с наркомом морских дел П.Е. Дыбенко (4 марта 1918 г.), первый в истории гражданской войны массовый разгром большевистскими властями анархистских организаций в городах Крыма и в Малой Вишере (26 – 30 марта 1918 г.). Наиболее организованно тенденции к разоружению отрядов леворадикальных союзников проводятся с весны 1918 г. Так, в конце марта 1918 г. происходит разоружение федерации анархистов в Екатеринославе. Затем волна разгрома отрядов, находящихся под контролем леворадикальной оппозиции прокатилась по стране в середине апреля – начале мая 1918 г. В это время происходит разоружение отрядов «Чёрной гвардии» и анархистских организаций (в Москве, Смоленске, Воронеже, Брянске, Пятигорске, Курске, Саратове, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде). 14 – 20 апреля 1918 г. были разоружены максималистски настроенные отряды Красной гвардии в Ижевске, 29 апреля 1918 г. - анархистский отряда Мартыненко в Витебске, 16 мая 1917 г. - отряд Петренко под Царицыном, в мае 1918 г. - анархистские отряды Смородинова и Попова в Бугуруслане. 11 июля 1918 г. - рота максималистов в Курске. Последняя акция большевиков сопровождаласьарестом членов местного совета из числа левых эсеров и эсеров-максималистов. В июле — августе 1918 года был ликвидирован штаб Донского фронта в Царицыне, где анархисты составляли большинство. 2 ноября 1919 г. - происходит разоружение крупного анархистского отряда Чередняка в Харькове, арест его штаба. В мае — июне 1918 г. разворачивается попытка руководства РВС по главе с Л.Д. Троцким подавить политическую и военную самостоятельность махновской бригады. Помимо пропагандистской кампании, развязанной против махновцев большевистской прессой, важной акцией по нейтрализации их руководства стал расстрел членов штаба Махно в Харькове (июнь 1919 г.). Результатом кампании стал вынужденный уход Н.И. Махно с поста комбрига и его последующий переход к партизанским действиям против красных и белых.
Периодически тщетные попытки сохранить коалицию с большевиками в этот период меняются со стороны леворадикальной оппозиции попытками давления. Так, уже в ноябре 1917 г. часть лидеров анархистского движения высказывают мысли о возможном свержении власти СНК (одно из первых зявлений такого рода принадлежало А. Гордину на его выступлении на митинге 13 ноября 1917 г. в цирке «Модерн») и организации вооружённого выступления, предполагая в качестве гипотетического повода возможное обострение конфликта между большевиками и правыми социалистами в стенах намечавшегося Учредительного собрания. Весной 1918 г. руководство ЦК ПЛСР разрывает соглашение о союзе с РКП(б) и ведёт активную деятельность по созданию левоэсеровского очага влияния на территории Донской и Кубанской областей и Донецко-криворожской советской республики. III (10 – 15 мая 1918 г.) и IV (2 – 10 декабря 1918 г.) Всероссийские конференции ССРМ призывают начать борьбу за восстановление подлинной власти Советов и устранение однопартийной диктатуры. Перед каждой организацией максималистов была поставлена задача создания боевой дружины. Проходившая 25 августа – 1 сентября 1918 г. I Всероссийская конференция анархо-синдикалистов выдвигает требования прекращения борьбы советского руководства с крестьянством, ликвидации СНК и постоянной армии. Участников движения призывают готовиться к «коммунистической и синдикальной революции».
Леворадикальные силы переходят от слов к действиям и организуют вооружённое противостояние с большевистскими властями как в центре, так и на региональном уровне. Так 27 марта 1918 г. в Таганроге происходит попытка свержения большевистского СНК Украины, сопровождающаяся арестом народных комиссаров из числа большевиков. 5 июня 1918 г. происходит выступление анархистской дружины в Самаре, в результате которого были освобождены из тюрьмы 470 повстанцев. 6 – 7 июля 1918 г. разворачивается вооружённое выступление левоэсеровских отрядов в Москве. Эти события положили начало вооружённому противостоянию между большевистскими и левоэсеровскими воинскими частями, а местами - к попыткам организации вооружённых выступлений со стороны актива ПЛСР (И). Таким образом события развивались в Петрограде, Воронеже, Калязине, Холме, Невской волости Великолуцкого уезда, Боровичах, Жиздре, Чембаре, Орше, Ливнах. В конце апреля 1919 г. в Екатеринославском и Новомосковском уездах разворачиваются военные действия партизанского отряда Шубы (член КАУ «Набат») против большевиков. В июне – начале ноября 1919 г. разворачивает террористическую деятельность «Московская организация анархистов подполья», объединившаяся осенью 1919 г. в составе «Всероссийского повстанческого комитета революционных партизан», с левыми эсерами- «активистами».
Именно в этот период в ходе массовых антибольшевистских выступлений крестьян, военнослужащих и рабочих в 1919 г. на Украине (среди них — развернувшиеся весной 1918 г. восстание матросов в Николаеве и деятельность созванных по инициативе командования махновской РПАУ съездов Гуляйпольского района), в Поволжье («чапанное» крестьянское восстание в Симбирской и Самарской губерниях в марте 1919 года) лозунги леворадикальной оппозиции обретают влияние в массах. К ним относятся требования:

децентрализации власти при её переходе в руки автономных местных советов, избранных на свободной, равноправной и пропорциональной основе;
полной свободы пропаганды для политических партий, стоящих на платформе Советов;
ограничения вмешательства государства в жизнь общества, сокращения численности чиновников, увеличение количества выборных должностей;
прекращение реквизиций и развитие свободного продуктообмена города и деревни на региональном уровне;
ликвидация ВЧК;
перераспределения помещичьих земель и инвентаря на уравнительной основе среди крестьян (данный лозунг был характерен для ситуации на Украине).

А. Грациози полагает, что основные лозунги этого движения, не носившие ещё антибольшевистской окраски, были сформулированы на Украине уже участниками крестьянского партизанского движения против германо-австрийских интервентов в 1918 г.
И хотя достаточно серьёзную, руководящую роль представители левых эсеров, анархистов и максималистов играла во всех, приведённых нами примерах, а такжде в ряде других антибольшевистских народных восстаний, в 1918 – 19 гг. наиболее влиятельные левоэсеровские, максималистские и анархистские группировки ещё не решаются с оружием в руках выступать против режима большевиков. Резкий, антибольшевистский тон Декларации «Набата», принятой на Учредительной конференнции в Курске 12 — 16 ноября 1918 г. вызвал отрицательные отзывы лидеров Всероссийской федерации анархистов-коммунистов (ВФАК) (в том числе - А.А. Карелина) и «Союза анархо-синдикалистской пропаганды» (САСП). II Всероссийская конференция анархо-синдикалистов признала возможность организации партизанского движения «лишь для тех регионов, где мы имеем дело с чёрной контрреволюцией иностранной или российской». Недопустимость вооружённой борьбы с большевизмом признавали III, IV, V, VI конференции ССРМ и руокводство ПЛСР, исключившее из партии «активистов», сторонников Д. Черепанова.
На 1920 – 1922 гг. приходится период открытого и решающего политического и военного противостояния сторонников леворадикальной альтернативы с большевистским правительством, что связано с ростом массовых антибольшевистских крестьянского и рабочего движений, перерастающих в ряде регионов в вооружённые восстания, в которых руководящие позиции занимали как участники анархистских, максималистских и лево-эсеровских организаций, так и их стороники (восстание в Кронштадте, «вилочное восстание» в Закамье 4 февраля — середине марта 1920 г., крестьянское движение на Алтае во главе с Г.Ф. Роговым и И.П. Новосёловым в мае — декабре 1920 г., крестьянское восстание под руководством А. Сапожкова в Саратовской губернии в июле — сентябре 1920 г., крестьянское восстание Западной Сибири в январе 1921 — декабре 1922 гг., движение под руководством А.С. Антонова на Тамбовщине 19 августа 1920 — летом 1922 гг., махновское повстанческое движение на Украине, восстание Г.С. Маслакова в феврале - марте 1921 г.). Нарастание тенденций к открытой вооружённой борьбе связано, в том числе, и с тем, что к этому времени была ликвидирована какая бы то ни было серьёзная угроза для левых сил со стороны белого генералитета и интервентов. Таким образом, пали последние факторы, сдерживавшие повстанческую активность леворадикальной оппозиции.
Участники восстаний поддерживают требования, в 1919 г. выдвинутые леворадикальными силами. Так, Кронштадтский ВРК в это время выдвигает фактически лозунг «вольного советского строя», выдвинутый анархистами ещё в 1918 г.: лозунг перехода власти к советам, свободно избранным трудящимися из выдвинутых ими самими представителей, без диктатуры каких-либо партий³⁴. Часть леворадикальной оппозиции в этот период начинает открыто поддерживать вооружённую борьбу. Так, подпольная (февраль 1920), а затем – легальная 3-я конференции КАУ «Набат» (3 – 8 сентября 1920 г.) принимают решение об ориентации на махновское движение, об открытом противостоянии с советской властью. В марте 1921 г. почти все российские анархисты (кроме небольшой группы сторонников А. Гордина) поддерживают кронштадтское восстание. В процессе восстаний возникает своеобразное единство леворадикальных сил, представителей анархистов, максималистов и левых эсеров. В сформировавшемся на местах антибольшевистском блоке участвуют и правые социалисты, и даже бывшие участники белого движения, временно поддержавшие часть лозунгов леворадикальных сил. Наиболее яркий пример сотрудничества с ними левых радикалов показало восстание в Западной Сибири. В этот период сохраняется, характерное для части анархистов, левых эсеров и максималистов, стремление к сотрудничеству с большевиками, преимущественно, с целью сохранения возможности легальной деятельности.
Леворадикальные силы оппозиции не смогли воспользоваться массовыми народными восстаниями для свержения большевистской диктатуры и реализации альтернативы демократического самоуправленческого социализма. Наиболее важные причины этого:

распылённость сил левой оппозиции большевистской диктатуре, разрозненность действий её представителей (отсутствовал единый центр, координирующий политические и военные действия анархистов, левых эсеров и максималистов. Так и не была до конца оформлена коалиция леворадикальной антибольшевистской оппозиции на общероссийском уровне, хотя объединительные процессы имели место как в анархистской среде России (1917 – 18 гг.), так и на Украине (1918 г.) и в левонароднической среде в 1919 – 1922 гг. Уже с 1918 г. идеи политического блока левых эсеров, максималистов и анархистов высказывались один из лидеров ПЛСР(И) В. Трутовским и лидер ССРМ Н. Ривкин;
недостаток политической воли у лидеров леворадикальных социалистов. Отсюда - слишком затянувшаяся поддержка большевиков с их стороны.

Все эти факторы предопределили поражение сторонников «третьей революции» в борьбе с большевиками.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Дмитрий Иванович. Мне приходится Вас поторапливать немножко, именно для того, чтобы исполнить нашу программу. Александр Владленович сделал предложение, и, я думаю, все его поддержат, чтобы мы объединили вопросы по двум последним выступлениям, плюс дискуссию - после выступления нашего коллеги из Института всеобщей истории Алексея Викторовича Сахнина «Традиция, власть, авторитет в партии большевиков в 1917 году», и в соответствии с программой у Вас, к сожалению, максимум 15 минут.

Выступление А.В. Сахнина.

Спасибо! Я постараюсь короче, благо, что часть ораторского хлеба уже съедена коллегами. Я хотел начать с того, о чем, в частности, говорил Владислав Федорович Верстюк в своем выступлении, когда противопоставлял, если я правильно понял, деструктивную энергию социального бунта тому, что можно сформулировать, как некое проектное мышление или некие проектные перспективы. В том числе, насколько я понимаю, Владислав Федорович большевистский, или скорее марксистский “проект” тоже причисляет к “проектам”.
Я бы сформулировал это несколько иначе, назвав не «проектом», а более широко – традицией. Как раз марксистская традиция в числе других революционных традиций во время революции оказалась под ударом и самой революцией оспорена и в чем-то даже дезавуирована. Именно эта проблема лежала в основании коллизий сложнейшей внутрипартийной борьбы как большевистской, так и других революционных партий. Эта проблема не всегда была артикулирована и не всегда участники этих дискуссий отдавали себе отчет в происходящем, в глубинных причинах происходящего, и, тем не менее, речь шла о трансформации и пересмотре этой многолетней традиции, насчитывавшей огромное количество догм, схем, фетишей, имен и т.д. Эти глубинные противоречия в теоретическом и культурном наследии большевизма дали о себе знать уже в первые дни Февральской революции, и отголоски этих противоречий все еще звучали в 1920-х годах, в первую очередь в борьбе с рабочей оппозицией. И речь, как мне представляется, шла о не артикулированном столкновении двух комплексов установок, связанных с пониманием революционного субъекта. Кто должен быть субъектом революции? Чем вообще должна быть революция – планомерно организованным процессом, или неким стихийным творчеством, из которого революционеры должны нечто почерпнуть и нечто получить? На конкретном историческом материале это противоречие проявилось в большевистской партии уже в первые дни Февраля, когда, например, в Петрограде и в Харькове шла аналогичная дискуссия о вооружении рабочих. Большая часть активистов и лидеров Петроградской организации настаивали на том, что нужно добыть оружие любым путем, вооружить партийные отряды и с их помощью уже добиваться победы. А Бюро ЦК во главе со Шляпниковым, Молотовым и другими выступало с прямо противоположных позиций, говоря, что единственно правильная стратегия - это вовлечение в революцию солдатских масс. Есть две такие модели: бланкистский захват власти вооруженной партией, или партийными отрядами и доверие к массовому движению. Противники Шляпникова говорили, что мы должны затормозить движение, поскольку мы его не контролируем и наши организации в силу разных причин (люди сидят в тюрьмах) не могут овладеть ситуацией.
Другая позиция – это случай Харькова. Она заключалась в том, что большевики, несмотря на то, что они не контролировали революционное движение и проигрывали начавшиеся выборы в Советы, все равно должны были способствовать максимальной эскалации социального конфликта. В дальнейшем, противоборство между этими двумя комплексами установок, проявлялось в продолжавшихся весь 1917 год разнообразных спорах и дискуссиях о том, как должна быть организована революционная власть. Например, отношение к Советам и их лояльности к курсу Временного правительства. Должны ли большевики были отрицать такие Советы, которые выступали в качестве высшего революционного авторитета? Например, Залеский с возмущением говорил о том, что большевики не должны поддерживать Совет, в котором полно обывательщины. Или большевики должны были поддерживать Совет и направлять его деятельность на немедленное восстание. Например, Багдатьев во время апрельского кризиса призывал к немедленному свержению Временного правительства и передачи против его собственной воли власти Совету.
Я хочу сказать, что здесь речь не идет о противопоставлении умеренного и радикального курса, противопоставлении, о котором говорил Троцкий и вслед за ним очень многие историки Революции и большевизма. Люди могут поочередно занимать умеренные и радикальные позиции. Речь идет о фундаментальном различном понимании субъекта революции и парадигмы развития этой Революции. Я напомню, что накануне Революции в большевистской партии практически не обсуждалась проблематика Советов. Существовало такое представление, что после неизбежной Революции к власти должно прийти Временное революционное правительство, которое состоит из представителей трех существовавших в стране революционных партий – меньшевиков, большевиков и эсеров. Обоснование этой доктрины шло через классовую традиционную для социал-демократии модель. Это и была та самая великая социал-демократическая марксистская традиция, которая в ленинском перевороте, в радикальном большевизме 1917 года, была опровергнута.
Ровно этот концептуальный переворот обеспечил огромную популярность большевиков в крупных городских центрах. Этот переход на позиции доверия массовому стихийному революционному творчеству позволил большевикам одержать вверх над своими противниками. Другое дело, что уже в следующем, 1918 году, большевики возвращаются к традиционному для марксистов доктринерству. Они начинают прикладывать усилия к тому, чтобы стихийный творческий процесс загнать в русло неких догм, некого стадиального представления о социальной эволюции.
Второй момент, о котором хотелось бы сказать. Это смутно и плохо артикулируемая и понимаемая самими активистами борьба накладывается на резко изменившуюся институциональную структуру партии. Как выглядит партия накануне Революции? Есть центральное руководство, которое где-то далеко в эмиграции, время от времени оно присылает директивы, которые надо исполнять. Существующие на местах органы - Петроградский комитет, Харьковский комитет и др. - являются органами технической реализации. Они организуют раздачу листовок, устраивают забастовки и т.д. Неожиданно случившаяся Революция изменяет партийный материал. Оказывается, что единственный реальный ресурс - это массовое движение, эти сотни тысяч солдат и рабочих. Вчерашние технические органы, в частности, Петроградский комитет, превращаются в важнейшие политические центры, которые неизбежно начинают соперничать с Центральным Комитетом.
Если Ленин и Каменев сталкиваются с некой интеллектуальной средой и в большей степени зависят от теоретических стратегий, то их соратники из Петроградского комитета непосредственно связаны с нетерпеливой и поддающейся резким изменениям настроения массой, для которой эмоциональная составляющая намного важней каких-либо доктринальных парадигм. Конфликт между центральным руководством и низовыми энтузиастами был неизбежным и неисчерпаемым. Горящие уличным азартом люди, которые получили абсолютное большинство в комитетах и советах, входят в неизбежное столкновение с доктринерами из центрального руководства.
Наконец, есть третья тенденция - тенденция сложения и дублирование неформальными, но достаточно устойчивыми группами существующих внутри господствующей группировки ниш и функциональных обязанностей.
В каждой такой группе есть свой идеолог, который выступает арбитром всех внутренних дискуссий, за которым остается последнее слово. Есть организатор. Эти группы складываются на основании разных принципов, например, общего опыта, - московские кружки Бухарина и Рыкова. Эти группы существовали уже более десятилетия и оказывали постоянное влияние на партийную практику.
Это все, что я хотел сказать. Речь шла о субъективных факторах, о появлении внутри централизованной структуры неформальных групп и о неизбежных внутренних конфликтах, приводящих к институциональному распаду партии на соперничающие центры. И, главное, что следует помнить - постоянная трансформация марксистской традиции и традиционного марксизма, который оказался не в состоянии взять под контроль и адекватно оценить и понять произошедший революционный процесс.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое, Алексей Викторович. Несмотря на краткость мне, как совершенно далекому от всего этого человеку, показалось, что в том, что Вы сказали, есть что-то очень, для меня, по крайней мере, и, видимо, для всех тех, кто учился в университетах в советское время - что-то очень непривычное и одновременно очень интересное и очень важное. Особенно, когда я сужу со своей колокольни и примеряю к Вашим вопросам то, что мы пытаемся понять, ставя, скажем, вопрос о том, как функционировал приход, или как рождается протестантское движение и как оно действует на микроуровне, и как лидеры выделяются внутри той или иной протестантской группы и потом, действительно, на формальной основе, долгие годы удерживают влияние на принятие важнейших решений. Я думаю, что если бы мы приложили такие методы, которые Алексей Викторович сейчас нам продемонстрировал, к тому, как на самом деле функционируют или партия эсеров, или партия большевиков, или Центральная Рада, или среда Скоропадского, - то мы, наверное, намного больше бы понимали в самом механизме социальных и политических преобразований… Моя краткая реплика одновременно открывает и дискуссию, в которой мы аккумулируем и вопросы к двум последним докладчикам и соображения по всей проблематике.
Со своей стороны я в лишний раз выражу суждение относительно того, как мы задумываем и проводим наши встречи… Эти встречи задуманы как раз как дискуссионные встречи, на которых мы хотим ответить на ряд острых дискуссионных вопросов. Это редко удается вполне, но именно к этому мы дело всегда ведём. Поэтому, конечно, хотелось бы, чтобы в дискуссии мы имели в виду именно те вопросы, которые поставлены, и то, как именно они поставлены. Александр Владленович, поскольку он должен убегать на какое-то другое важное конференционное мероприятие, просил дать ему слово первому….

А.В. Шубин:
Собственно через полчаса начнется конференция по проблемам перестройки, где я записан вторым докладчикам. Поэтому я должен совершенно срочно уходить. И я думаю, что мои друзья и коллеги меня извинят, что не задам ни одного вопроса. Я бы хотел высказать некоторое общее впечатление о нашем мероприятии и добавить несколько новых штрихов.
Честно говоря, я очень доволен сегодняшней встречей, потому что, наверно, со времен Перестройки я не помню в академической среде такого конструктивного обсуждения проблем людьми весьма широкого идеологического спектра. Язык науки позволяет нам, как мне кажется, выстраивать нашу коммуникацию вполне конструктивно.
Раз уж в ходе доклада Юрий Александрович наступил на мою любимую мозоль определения революции, я бы хотел высказать тоже несколько соображений по этому поводу.
В 1993-1994 годах в Институте российской истории РАН на эту тему шли горячие дискуссии. Тогда столкнулись две концепции. Одни понимали революцию как процесс. Я тогда придерживался именно этой точки зрения, которая принадлежит Теодору Шанину. Здесь понятны аналогии с Великой Французской революцией. Виктор Миллер отстаивал другую точку зрения, в соответствии с которой революция - это акт обрушения власти. Эта концепция ближе нам по языковой среде, так как есть такое событие, как «Февральская революция». Сейчас мы работаем над словником Российской исторической энциклопедии. И мы не можем обойти такие понятия, как «Февральская» или «Октябрьская революция». Если Вы считаете, что Российская революция продолжалась несколько лет, с 1917 по -1922 гг., то, что тогда «Февральская» и «Октябрьская» революции? Мы долго спорили, Миллер, к сожалению, умер и я решил, что настало время терминологического компромисса. Каждая сторона может естественно придерживаться своего приоритета, но мы должны заявить, что есть два понятия, называемые одним словом – революция как процесс и революция как акт. Февральская революция - это революция как акт и она достаточно короткая. Мы можем говорить о Февральском этапе большой революции. Октябрьская революция - это революция как акт, этап Российской революции от октябрьского переворота (то есть события, случившегося в Петрограде в определенный хронологически узкий отрезок времени) до утверждения власти большевиков в Центральной России (включая такие события, как мятеж Краснова, переговоры с Викжелем, «триумфальное шествие Советской власти»). Это - начало фундаментальных и великих преобразований. Но есть и более длительный советский этап Большой Революции, который, на мой взгляд, заканчивается с началом Гражданской войны, и именно с этого момента начинается перелом к нисходящему периоду. В 1918 г. начинается отказ от важнейших революционных требований, обещаний и завоеваний. Хотя признаки этого отказа проявлялись, конечно, и раньше.
В связи с этим я не могу никак согласиться с точкой зрения, что есть Революции есть начало, но нет конца. Есть совсем экзотическая точка зрения: Революция завершилась в 1991 году. Есть более умеренная – 1930-е годы, и т.д. На мой взгляд, Советский Союз - это постоянно меняющаяся реальность. А революция не есть процесс перемен. Тогда все было бы революцией. Революция – это период качественного выбора пути дальнейшего развития, социально-классовая конфронтация, ломающая существующую легитимность. Революция - это не локомотив истории, революция - это таран истории. Накопились противоречия, через стену продвинуться нельзя, следовательно, надо сломать эту стену. Экономические последствия такой ломки могут быть ужасными, но сохранить стену также нельзя, так как элита не в состоянии ее демонтировать.
Я выступаю за методологическое разделение разных понятий и явлений, за терминологическую четкость. Если человек называет Революцией процесс, начавшийся в 1917 году и закончившийся с концом Большого террора, я понимаю, что он имеет в виду. Но такой взгляд на эту проблему мне представляется неудачным. В 1925 году никакой революции не было. Это было время коммунистической модернизации, становления коммунистического режима. Но и после 1930-х гг. СССР не замер в монолитной недвижимости, в стране происходили колоссальные перемены. И это не было распадом системы. Хрущевская оттепель также не была распадом системы, но ее трансформацией. А распад пошел, на мой взгляд, позднее, его причины и необратимость – это тема отдельной дискуссии.
Другой вопрос – на чем можно построить государственный проект? По итогам нашей дискуссии я все-таки склоняюсь к мысли, что на национальной идее, на этнической основе в условиях современного, индустриального общества можно построить только очень короткий проект. Потому что этничность - это разворот к корням, это разворот не к движению вперед, а к возвращению на ту дорогу, по которой это движение идет. Поэтому это консервативный в своей основе и содержании проект. Он является революционным только в той степени, в какой произошло отклонение от пути, который удобен народной культуре. Например, украинскому народу не дают развивать свою культуру, и он говорит: «У меня революционный проект, но я хочу сделать шаг в сторону, но потом идти вместе со всеми вперед». То есть это шаг в сторону, к более здоровому, и органичному руслу. Это не против и не за «прогресс», но если вы выбрали национальное пространство, вам все равно нужен социальный проект. Прогрессистские проекты, как либерализм, коммунизм и социализм – это социальные проекты; они редко приводят к провозглашенным целям, но они дают импульс к развитию.
Коммунистический проект сочетал в себе две противоположности, которые дали знать о себе во время Брестского мира. Это антиимпериалистический (разрушение старого мира) и конструктивный (создание социалистического общества) проекты. Когда выяснилось, что нужно выбирать, то это привело к настоящей трагедии, к настоящему конфликту.
Я надеюсь, что это не последняя наша встреча, тем более что мы все практически уже знакомы. Я очень рад, что круг этот расширяется и персонально и идеологически.

М.В. Дмитриев:
Спасибо большое. Ярослав Викторович Леонтьев идет на то же мероприятие. Он попросил полторы минуты.

Я.В. Леонтьев:
Во-первых, я хотел бы поблагодарить организаторов за возможность выступить на этом круглом столе. Мне было крайне интересно встретиться с украинскими коллегами. Я, к сожалению, не могу найти в современной украинской историографии специалистов, которые изучают те направления, которые интересуют меня лично. Речь идет о боротьбистах. Если Вы подскажете, я буду Вам признателен. Это маленькая ремарка. Помимо МГУ я еще представляю публикаторский центр РГСПИ, где отвечаю за публикацию архива левых эсеров. Предстоит еще колоссальная работа и в публикаторском плане, и в плане работы над комментариями. У меня есть замысел издания мемуаров Каховской, которые мне удалось собрать.
Мне хотелось бы воспользоваться отведенными мне тридцатью секундами, чтобы рассказать об источниковедческом аспекте, который, может быть, не так отчетливо звучал. Может быть, нужно провести отдельную встречу по источникам и археографическим возможностям, которые, безусловно, остаются все еще безграничными. Моя работа, как в московских, так и в киевских архивах показывает, что огромный пласт материалов все еще не введен в научный оборот. Например, я имею в виду такой огромный колоссальный пласт источников, как архивно-следственные дела. Мне удавалось не раз работать и в Центральном архиве ФСБ, и с материалами СБУ. Многие мои познания об украинских левых эсерах почерпнуты из архивно-следственных дел. Я думаю, что здесь мы тоже могли бы наладить плодотворный обмен информацией. Буду рад всякому позитивному сотрудничеству.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Ярослав Викторович. Андрей Ларин тоже просил четыре минуты, потому что ему тоже надо потом куда-то бежать.

А. Ларин:
Вы знаете, я с большим интересом послушал выступления. С Александром Владленовичем я согласен, так и с предыдущим оратором. Хочу процитировать фразу украинского философа Григория Сковороды – «Весь мир ловил меня, но не поймал».
Я думаю, что это тема, связанная с революционными коллизиями, опирается в глубокое прошлое. Мы не можем понять происхождение многих проблемных революционных событий без точного историографического, историософского и социологического анализа. Честно говоря, я не согласен с концепцией Шубина по поводу Шанина. Шанин не описывал, он скорее социолог, который регистрирует социальные процессы.
Мы уже не можем достаточно четко определить, что такое революция. То ли это радикальная эскапада, то ли это эксперимент. История дворцовых переворотов и покушений достаточно тривиальна для истории смен формаций. А убийство Линкольна? То же революция?
Речь идет о том, что история протестных радикальных движений очень сложна. Идея заключается в том, что мир сильно меняется и поэтому все идеологические пертурбации, события, исторические фрагменты приобретают новый смысл. И заканчивая, хочу сказать о том, что та парадигма, которая уже отмечалась, связана с очень серьезными процессами. В первую очередь, межэтническими, мультикультурными, проблемами сохранения идентичности. Это одна из насущных проблем, потому что без идентичности нет государства, социума, территории и языка.

Ю.А. Щетинов:
Спасибо за возможность принять участие в работе конференции, где я услышал много интересных докладов. Что бы я хотел порекомендовать на будущее? Все-таки нельзя забывать – приближается эпохальное событие: столетие Российской Революции. Может быть, следует организовать несколько конференций и круглых столов, которые были бы посвящены вопросам методологии изучения революционных событий. Я считаю, что это очень важно.

В.Ф. Солдатенко:
Я хочу отреагировать на реплику Александра Владленовича, когда он сказал, что С.Кара-Мурза - это за пределами научности, поэтому Вы на него реагируете. А я должен сказать, что то, о чем говорил Александр Владленович, это повторение тезиса, на котором построена вся книжка. Маркс против русской революции. Концептуально абсолютно то же самое: уход к национальному означает уход с дороги, в сторону от общественного прогресса, излишняя трата времени, когда надо двигаться вперед. Я прошу прощения за примитивизацию постановки вопроса, но как бы посмотрела Русь, Москва на то, чтобы не делать в сторону шага, когда пребывала под монголо-татарским игом и шла бы вперед к социальному прогрессу, не обращая внимания на задачу национального освобождения. Согласился бы кто-нибудь с такой постановкой вопроса? Никогда бы в жизни. Я прошу, чтобы меня не принимали за морализатора, но мне кажется, что очень важно, что, когда бы мы договаривались о понятиях, мы бы придерживались научной системы координат. Если есть Украина и Россия, то между ними может быть много вариантов отношений. И совсем не обязательно, чтобы Украина оставалась составной частью России.
Виктор Леонтьевич сказал: «Украинский коммунизм - это звучит забавно». Будто бы по-барски похлопал нас по плечу: «Забавно». Я сам помню критику книги «Зарождение марксизма в России». Говорили, ошиблись люди; было бы правильней написать: «Зарождение коммунизма в России». Н.Бердяев пишет «Истоки и смысл русского коммунизма» –и это нормально. А «украинский коммунизм» - это пока только «забавно».
Владислав Федорович вспоминал дискуссию 1922 года, сталинский проект автономизации. И.Сталин писал В.Ленину о том, что за годы революции мы воспитали целую когорту социал-независимцев, которые игру в независимость воспринимают за реальность. Похоже, мы до сих пор пребываем в этой сфере: кому-то позволяем, а кому-то запрещаем. Я прошу прощения за личностный пример, но в 2006 году я выпустил книгу «В поисках социальной и национальной гармонии. Эскизы к истории украинского коммунизма». На нее обратили внимание китайские ученые, пригласили меня к себе на конференцию. Их заинтересовал один из хронологически первых феноменов национального коммунизма - украинский коммунизм, методология его исследования, историческая оценка. По всей видимости, такое серьезное внимание к этому вопросу связано с тем, что они ищут теоретические обоснования концепции социализма с китайским лицом и не пренебрегают опытом других стран. Подобное серьезное отношение оправдано и вызывает уважение. Экономическо-социальные успехи Китая могут нас побудить обратить внимание к тому, что порой выглядит «забавно», воспринимается только как очередная игра.
Довольно серьезный вопрос поставила Ирина Васильевна. Не пытался ли Ленин дестабилизировать ситуацию в украинском руководстве, в украинском правительстве? Известный конфликт между Г.Пятаковым и Ф.Сергеевым (Артемом). Нет, ничего подобного не было. В украинском руководстве, начиная с 1918 года, по существу с конца 1917 года, сложилось два главных течения – левые и правые. Дискуссия между ними наполняла политическую жизнь КП(б)У. На первом съезде КП(б)У (в июле 1918 года) по всем коренным вопросам побеждали левые. Делегаты решили, что КП(б)У будет действовать на правах областной партийной организации, как составная часть РКП(б), но ни в коем случае не как самостоятельная партия. На втором съезде партии (в октябре 1918 года) победило правое крыло. Они получили большинство в ЦК. 13 ноября 1918 года создается Директория, а 20-го ноября - Временное рабоче-крестьянское правительство во главе с левым Г.Пятаковым. Возникла странная ситуация. ЦК – преимущественно правое, Временное рабоче-крестьянское правительство – левое. Между ними начинает вызревать напряжение. Есть очень интересные воспоминания Владимира Затонского, опубликованные в «Летописи революции». Они называются «Спомини про Українську революцію». Он пишет, что В.Ленин очень внимательно следил за процессами в КП(б)У и в правительстве и очень чутко реагировал. Когда начинали побеждать правые, он поддерживал левых, когда левые, он поддерживал правых и постоянно пытался поддерживать баланс. 10 января 1919 года ВРКП не смогло принять ни одного решения. Тогда Г.Пятаков и Ф.Сергеев (Артем), который был одним из лидеров правых, послали телеграммы одинакового содержания В. Ленину с просьбой разрешить правительственный кризис и прислать авторитетного товарища, например, Х. Раковский. В.Ленин выдержал паузу. Г.Пятаков послал еще одну телеграмму, и только 23-го января В.Ленин послал Х.Раковского на Украину. Почему я говорю об этом? Потому что сейчас вокруг этого решения много спекуляций. Сегодня здесь уже кто-то говорил, что Ленин послал не имевшего к Украине никого отношения Х.Раковского, который при этом был весьма заметной фигурой в международном социал-демократическом движении.

В.Ф. Верстюк:
Я очень рад, что мы потратили две бессонные ночи, во всяком случае, в поезде, туда и обратно. Спасибо Вам, что Вы это организовали - это стоило сделать. Какие впечатления? Во-первых, нужно больше читать друг о друге. Потому что мы говорим априори, одни одно не знают, другие второе не очень хорошо понимают. Я это и о себе скажу. В Украине мы перестали заниматься русской революцией. То, что я говорил, что парадигма Украинской революции оказалась самодостаточной - это правда, но вместе с тем, это не исключает того, что нужно более глубоко заниматься русской революцией и хотя бы знать, что пишут русские исследователи. К сожалению, литература не доходит, а наши встречи не имеют регулярного характера.
Мы не сможем понимать себя без общей методологии и определенных договоренностей. Нам надо действительно договориться о системе координат. Нам надо придти к какому-то определению революции и не дискутировать, потому что у каждого, даже в этом круге, это определение свое. Сегодня говорили о политических контурах, о политических аспектах, о национально-государственном строительстве. За пределами нашего диалога и разговора осталось огромное количество тем, которыми занимаются современные украинские историки. Например, антропология революции. Это сейчас довольно популярная среди молодого поколения тема: реакция населения на смену власти. Эти вещи надо изучать, в том числе в сравнительном плане: например, Владивосток и Одесса - два портовых города. Или Мурманск и Одесса. В этих городах было военное иностранное присутствие.
Мне кажется, что когда говорим о революции, все-таки надо говорить о развале государственной и общественной системе и об образовании новой системы. Мы традиционно будем возвращаться к советской историографии, хотя использование таких терминов как «Февральская» и «Октябрьская» революции ничего нового уже не дают. Понятно, это термины, которые являются фасадом нашей исторической памяти, от них трудно отказаться, но, тем не менее, они все-таки мешают развиваться научной мысли. Мне кажется, что нарративы Украинской революции на 90 % отличаются от нарративов Русской или Российской революции.
Мы говорим о революции, как о чем-то продуманном, логичном, имеющим причинно-следственные связи. Этот взгляд нам тоже достался от советской историографии. Тем не менее, реальная жизнь была совершенно иной и с историографическими схемами не соотносилась. Масса людей вообще жила вне политической жизни. Для многих людей надо было выживать. И не только в момент переворотов, смены власти, но и в течение весьма продолжительного времени.
Мне кажется, что национальный проект был более или менее продуман. Он был озвучен, если не в марте, то в начале апреля 1917 года. А вот российские проекты, наверное, были разные, но, тем не менее, до конца не озвученные. Временное правительство все вопросы откладывало до Учредительного собрания, поэтому жизнь шла своим чередом, предлагала бесконечные большие и малые альтернативы. Мне кажется, что большевики выиграли потому, что оказались государственниками. Они поняли, что надо нажимать на социальную энергию масс и эксплуатировать социальные лозунги.
Об этих вопросах приятно говорить. Давайте встречаться чаще, и, может быть, делать темы более узкими.

Из зала:
Можно, очень коротко. Известно, что Бакунин очень высоко ценил достижения Маркса и марксистов, их интеллектуальные и теоретические выкладки. При этом он считал главным методологическим пороком марксизма доктринерство. Этот упрек у него встречается весьма часто. Тот же самый упрек можно отнести к разным марксистским и немарксистским проектам во время Революции. Да, были национальные или националистические или более или менее националистические проекты и не только в Украине. Да, был марксистский проект, и он тоже существовал в нескольких версиях. Факт заключается в том, что как раз те миллионы людей, которых Революция вовлекла в сферу политики, в том числе, и через стратегию выживания, - политика для миллионов стала реальной единственной возможной стратегией выживания в конкретных условиях - эти миллионы ответили равнодушием или враждебностью на большинство из этих проектов. Или даже в тех случаях, когда они реагировали на эти проекты с симпатией, эта симпатия испарялась очень быстро. И факт заключался в том, что собственно революционный период ограничивался тем, что Александр Владленович назвал восходящим этапом революции, когда успехом пользовались только те, кто отказывался от доктринерства, от четких методологических и доктринальных границ и рамок и делал ставку на социальное творчество. Главным организационным итогом революции были Советы. И в этом смысле я хотел бы сказать по поводу национальной составляющей украинской или русской революции. Дело ведь не в национальном тщеславии, не в том, чтобы приватизировать в пользу того или иного народа или того или иного государства бренд или опыт революции. Дело в том, чтобы понять насколько общими причинами, социальными и национальными, были вызваны эти процессы по обе стороны условной границы и насколько эти процессы могли бы существовать автономно друг от друга. Могла бы революция в Украине произойти без февраля и октября 1917 года? И если не могла, то давайте ее назовем не российской, давайте выдумаем какой-нибудь другой термин. Так же как вся историография европоцентрична, так и советская и постсоветская историография во многом русскоцентрична. И это проблема, от которой нужно уходить. Но не за счет зеркальных прыжков и переворотов, это же не игра в куклы! Давайте попробуем найти концептуальные матрицы.

Р.Я. Пирог:
Я представляю результаты исследования одного из этапов истории Украинской революции, который по сравнению с периодом Центральной Радой можно отнести к консервативному направлению. Но все-таки это ход революционных событий. Я не уверен, что знаю все работы, которые созданы в России по гетманату. Но я знаю работы Владимира Федюка и Михайлова (последний автор также пишет об истории белого движения на Юге России). Я хочу отметить одну важную позицию. Авторы этих работ отошли от тех старых заложенных еще деникинской традицией оценок гетманата Скоропадского как самостийного, шовинистического режима. Это, конечно, было большое преувеличение, и, слава Богу, эта традиция на сегодняшних исследователей не влияет. Но с другой стороны, появилось стремление изображать гетманат как одно из звеньев цепи антибольшевистского движения в России. Наряду с Красновым, Деникиным и другими. Сводить гетманат только к этой роли, по-видимому, все-таки нельзя. Мне хотелось бы полемизировать с теми российскими коллегами, которые предметно занимаются этой темой.

Из зала:
Есть книга Федюшина…

Р.Я. Пирог:
Нет, Олег Федышин - это украинский диаспорный исследователь, который в 1950-е годы, когда немецкий архив был вывезен в США, написал при содействии Лысяка-Рудницкого и других англоязычную книгу «Germany’s drive to the East and the Ukrainian Revolution”. Российские издатели эту книжку перевели под произвольным названием «Украинская революция», а автора переименовали на российский манер - Федюшин.

А.Н. Окара:
Меня интересуют история идентичностей и глобальные универсальные проекты, а также политическая культура. В этом аспекте для Украины очень важна эпоха XVII–XX веков. Во-первых, в УНР, в государстве Скоропадского и в Директории очень четко воплощаются разные варианты украинской идентичности, которые в настоящий момент, так или иначе, воплощаются в «коллективном Ющенко», в «коллективном Януковиче», а также в поиске альтернативной третьей идентичности. Первый вариант идентичности, который можно условно назвать «младоукраинством» выстраивается вокруг российского фактора и на отрицании российских конструктов, т.е. вокруг представлений об Украине как об «анти-России» или «не-России».
И другой вариант идентичности — это вариант «малороссийской» идентичности, где Украина рассматривается как самодостаточное образование, но периферийное по отношению к генератору каких-то исторических импульсов. Этот генератор э находится в Москве, или Санкт-Петербурге. Как показывает современность, все эти механизмы и конструкции так или иначе повторяются в настоящем. Многие украинские политологи и историки, по-моему, первым из них был Кость Бондаренко, проводили параллели между современными украинскими политиками и историческими деятелями 1918–1920 годов. Ющенко — это Петлюра, Винниченко, Грушевский и т.д.
Смотреть на это очень забавно, так здесь срабатывает матрица политической культуры. Когда Винниченко и Грушевский отказываются от армии, то это, конечно, очень напоминает 1993 год, когда Леонид Кравчук отказался от ядерного оружия. Каким должно быть понимание украинской истории? Каким должно быть понимание ее исторического и социального субъекта?
Что мне кажется важным сказать? История Украинской революции и Гражданской войны дает нам яркий пример социальной самоорганизации и самовыживания. Недавно исполнилось 120 лет Нестору Махно, который действительно является культовым персонажем мирового масштаба. Это не только исторический деятель, но и во многом уже легендарная фигура, любопытный пример самоорганизации украинского общества.
Что мне еще кажется важным? Необходимо напомнить, что после Украинской революции сменился тип этнокультурного дискурса и этнокультурной матрицы. Иными словами, именно после Украинской революции 1917–1920 годов концепция триединого русского народа, якобы состоящего из трех субэтносов окончательно стала неактуальной, а актуальной стала концепция трех этносов, для которой уже в 1920–1930-е годы была сконструирована идея «единого предка», т.н. древнерусской народности. И именно Революция является цезурой, после которой это новое понимание идентичности не просто стало доминирующим, но было закреплено и легализировано. Если до 1917-1920 годов шла дискуссия о том, что такое «русскость», кто такие «русские», единый или триединый народ, или это три разных народа, то после Революции концепт «единого русского народа» ушел в прошлое и был аннулирован.
Мне как человеку, который занимается не историей, а историей идеологии, интересны истоки и смысл. Речь идет о Туган-Барановском и о. Сергее Булгакове, который тогда еще был политэкономом, а не священником и богословом. Соответственно, что такое Революция и то, что за ней последовало, а именно советский строй, — что это было с сегодняшней точки зрения и с точки зрения вечности? Как я понимаю, с точки зрения социальной философии это можно рассматривать как проект альтернативной модернизации. То есть, альтернативной

Из зала:
Эволюции…

А.Н. Окара:
Нет. Не по отношению к эволюции, а по отношению к тому проекту модернизации, который был

Из зала:
Нормальным…

А.Н. Окара:
Нет, я не думаю, что тут уместны категории “нормальный” или “ненормальный”, хотя советский вариант — это, конечно, отклонение. Я думаю, что, говоря о революциях, нельзя не говорить о них вне контекста “большого модерна”. Этот проект был сформулирован в Западной Европе еще в XV–XVI веках, и важной вехой в его развитии стал Вестфальский мир 1648 г., положивший основу для новой системы международных отношений и для появления новых субъектов - национальных суверенных государств. Речь также идет о десакрализации социальности и выработке нового типа дискурса, нового типа мышления, научного мировоззрения. Советский вариант этого проекта— революция 1917 г. и 1920-е годы — это очень яркое воплощение альтернативного проекта. И с этой точки зрения, феномен «Украинской революции» также очень интересен. Откуда взялись все эти революционные идеологи и практики? Своим появлением они обязаны Серебряному веку. Есть знаменитая книга Александра Эткинда о хлыстах (Хлысты. М., 1998), в которой он показывает связь между революционными идеями и сектантскими доктринами беспоповского старообрядчества. Революционный дискурс вызревал где-то в культуре Серебряного века и в культуре модерна. Н. Н. Федоров, А.А. Богданов — все эти люди создавали утопические гностические проекты, а другие люди, которые были не философами, утопистами, виртуозами, а практиками революционного дела — они эти идеи в том или ином виде воплотили.
Здесь интересны предпосылки создания авангардного революционного дискурса в украинской культуре, так называемого «Национального возрождения» 1920-х годов. Очень интересный сюжет и том, что происходило в украинской культуре и мировоззрении в 1910-е годы. Какое было влияние Ницше на Лесю Украинку, Коцюбинского, Тычину? В какой степени новая авангардная культура стала тем источником, из которого потом родился дух украинского коммунизма и дух украинской революции? Эта тема очень интересна, она фактологически исследована, но концептуально еще не осмысленна.

М.В. Дмитриев:
Спасибо, Андрей Николаевич. Но для наших будущих встреч мы будем всегда стараться придерживаться принципа, что мы обсуждаем те проблемы, которые или вынесены в нашу повестку дня, или же те, которые звучали в докладах…

В.И. Мироненко:

Я сегодня не буду самым оригинальным. Я не буду делать никакого сообщения. Дорогие гости, Владислав Федорович, Руслан Яковлевич, Валерий Федорович, не переживайте, что потрачены две ночи. Поверьте, потрачены они не зря, потому что мой опыт нашего общения с каждым разом убеждает, что ни одна из этих встреч не была зря потраченным временем. Так или иначе, мы лучше понимаем другого человека и его позицию. И если Владислав Федорович говорит о том, что наши нарративы разошлись на 90%, то, что мы делаем, наверное, поможет все-таки обозначить обратный процесс.
Спасибо Вам и спасибо всем нашим московским коллегам! Будем надеяться, что мы сегодня начали очень серьезную и очень большую тему.

<hr/>

Источник: exspert.ru