Колибри в желтом окне - 3 часть

1

***

Гриф ему выклевал правый глаз

И крови его напился.

Но Герман летел и летел вперед

К милой своей торопился.

Баллада

На лесопилке удивительная тишина, в воротах никого нет, в кухонном блоке тоже. Я остановилась, озираясь по сторонам. Что происходит? Вдруг раздался голос сторожа за спиной:

- А ты ничего не знаешь? Лагерь закрывают.

Я сначала шла быстро, потом очень быстро, потом бежала. Едва приблизился карьер, услышала неумолкающий, остервенелый лай. Столько овчарок сразу я никогда не видела. Конвоиров было, как мне показалось, не намного меньше, чем пленных, и все незнакомые. Я остановилась, задыхаясь. Собаки рвались с поводков, солдаты кричали и подгоняли пленных автоматами, те толкались, торопливо строясь в колонны. Я смотрела на всё это с отчаянием, подойти, попрощаться – не стоит и думать.

Наконец колонна по четыре готова двигаться. Я разглядела Пинцера и Йонтаса в одном из первых рядов и , кажется, они тоже меня увидели. Вот и всё, что нам остается – бросить друг на друга прощальный молчаливый взгляд. Дана команда «Вперёд!», собаки немного успокоились, колонна начала движение. Конвоиры не обращают на меня внимание, пленные в основном тоже, они испуганны , не знают, что их ждёт, им не до меня. Я провожаю взглядом знакомые лица, некоторые всё-таки смотрят на меня, еле заметно кивают. Рыжая голова Пинцера всё ближе. У меня подпрыгивает сердце: он не сводит с меня глаз. Вот он почти поравнялся со мной и, кажется, ближайший конвоир чем-то недоволен. Если Пинцер повернёт ко мне голову, это заметят! И знака никакого подать нельзя, я понимаю, чувствую инстинктивно, что лучше не шевелиться, замереть… Зря я пришла.

Вот Пинцер уже рядом, на расстоянии вытянутой руки. В его глазах столько тоски, что невольно делаю шаг назад – мне кажется, он готов на безумство. Но нет, он проходит мимо, он уже не смотрит на меня. Мгновенье – и его заслоняют чужие спины. Колонна приближается к повороту дороги, сейчас они исчезнут навсегда. Внезапно над головами взметнулась рука, и тут же хрипло залаяла овчарка. Он оступился, просто оступился, может, подвела травмированная нога, и, как любой человек, падая, инстинктивно сделал шаг в сторону падения, и оказался вне строя.

Выстрела я почему-то не услышала, хотя Петрик мне потом говорил про короткую очередь, но я не слышала, мне просто показалось, что он споткнулся еще раз, споткнулся и упал, полетел вниз с насыпи, вытянув руки. Я бросилась вниз, вот я уже перед ним на коленях, хватаю его – надо встать, обязательно надо встать! Помогите – хриплю я вместо того, чтобы кричать. У пруссов потрясённые лица, но никто не останавливается, конвоиры понукают пленных – вперед, вперед.

Взгляд Пинцера упирается в меня, вся нижняя часть лица и зубы в крови. Что делать, что? Я раскачиваюсь над ним, сжимая его руку в своей. Колонна ушла. Стало тихо. Кровь, кажется, больше не вытекает. Она перестала толчками выливаться изо рта. Хорошо это или плохо? Я не знаю, Боже, я не знаю! Я могу только держать его руку, чтобы она не остыла. Пусть хотя бы одна его рука будет тёплой, может, тогда ещё останется надежда… Да, наверное, еще можно что-то сделать, вот только я не знаю, что…

Вокруг тишина. Вокруг абсолютное, полное безмолвие. Только я и человек, который уже никогда не отведёт от меня взгляда. И поэтому я не имею права отпустить его руку.

Кто-то трогает меня за плечо. Это Петрик, он тянет меня – Вставай!

Нет, я не могу, я должна греть его руку, иначе он умрет совсем. Совсем, окончательно умрет.

Петрик обнимает меня, что-то говорит. Меня начинает бить озноб, ноги слабеют. Я вижу со стороны неподвижное тело и своего брата рядом с ним. Он что-то делает, но я не пойму, что. Он может спасти? Слабая надежда, очень слабая. Нет. Он только присыпает тело камнями. Тело Пинцера, его грязно-жёлтую куртку без последней пуговицы. Петер снимает рубашку и майку, накрывает рыжеволосую голову белым.

Я не могу отвести глаз от мёртвого лица, оно проступает через ткань, очерчивая красным линию подбородка. Брат толкает меня, кричит, потом бьёт по лицу коротко, несильно, как тогда ударила его мать. Я смотрю на Петера, но вижу перед собой белое лицо, наполовину, как маской, залитое кровью.

Наконец мы идём домой. Я еле передвигаю ноги. Хочется кричать, обливаясь слезами, но я не могу.

Весь день, всю ночь передо мной лицо, накрытое белой петрикиной майкой. Я уже злюсь на себя: да что это такое, в конце концов я почти не знала этого человека.

Утром, едва одевшись, я направилась к дому Антона. Нет, «направилась» не то слово, я брела, не зная, что мне на самом деле нужно. Рассказать ему, как это страшно, когда чужая рука холодеет в твоих ладонях? Наверное, он видел намного более страшные вещи.

Прохладный воздух действовал отрезвляюще. У калитки я совсем оробела. Наверное, ещё слишком рано для визита. Я пошла вдоль ограды. Вдруг за деревьями сада показались фигуры, послышались голоса. Госпожа Тэсс склонилась над большой корзиной, рядом незнакомая девушка в клетчатом платье. Пока я собиралась с мыслями, моя учительница заметила меня.

- Эля? Что-то случилось, ты больна?

Я покачала головой.

- Мне нужен Антон.

Её брови удивлённо приподнялись.

- Это не самая лучшая мысль.

- Мне он очень нужен…

Она отвернулась от меня, потом бросила через плечо:

- Иди домой, Эльвира.

Я стояла, оглушённая. Она вернулась к ограде, повторила мягче:

- Иди домой.

Вот так. Нет больше Пинцера, нет работы, нет Антона. Жизнь моя опустела. Последнюю зацепку выдернули из-под ног.

Я падала в безвоздушное пространство.

Пространство без воздуха, без звука, без света. Без движения. Могила? Нет, свет есть, серый и вязкий. И движение есть . Что-то приближается ко мне, что-то, похожее на птицу или летучую мышь… Это книга! Её листы странно, не по -бумажному шелестят и поблескивают, и вдруг начинают отделяться от картонного переплёта-крыльев… Да это и не страницы вовсе, это сурикены, это тонкие, отточенные лезвия пилы-циркулярки. Они вращаются всё быстрее и несутся на меня, чтобы вцепиться в горло. Но я не могу кричать, не могу пошевелиться… Что это? Кошмарный сон? Я на земле, я лежу без движения и напряжённо прислушиваюсь. Мне чудится свист проносящихся над моим лицом стальных смертоносных крыльев, отвратительный, визгливый звук. Я боюсь шелохнуться, боюсь вздохнуть. Вдруг кто-то тянет за руку –« Вставай!». Рыжеволосый Пинцер, почему-то в тёмных очках: - «Мне нужна помощь, меня нужно вывести отсюда… Пойдём, пойдём!» - он настойчиво тянет меня. Я делаю усилие над собой, нечеловеческое, небывалое усилие и вырываюсь.

***

Неужели ты не слышишь,

Как весёлый барабанщик

Вдоль по улице проносит

барабан

Марш школь-

ных рекрутов

Я не умерла. И даже не заболела. Хотя, после закрытия лагеря с лесопилкой поступила на швейную фабрику и работала в полторы смены. Мой организм оказался прагматичным и несентиментальным. Почки и печень в порядке? Лёгкие функционируют, сердце сокращается? Всё, живи.

Я могла сколько угодно воображать себя на смертном одре, чахнущей, слабеющей, угасающей на глазах. И Антона, глотающего слёзы раскаяния над моей подушкой и приносящего цветы на мою могилу. В действительности я каждый день отсиживала положенные часы в цеху за швейной машинкой, потом ещё подметала или мыла пол. По воскресеньям мама тоже мне спуску не давала, и понемногу её терапия помогла. Боль свернулась калачиком где-то под грудью и как будто затихла . И я старалась её не тревожить, обходила дом госпожи Тэсс за три квартала.

Так прошла слякотная, промозглая зима, приблизилась годовщина окончания войны. Для нас это был грустный рубеж – об отце по-прежнему никаких известий. Но на парад, который готовился в день победы, мы с Петриком собирались пойти. Брат хотел посмотреть на вертолёты, об их готовящемся выступлении много говорили, а на моём присутствии настояла мама. Она боялась, что Петрик ввяжется в какую-нибудь очередную драку.

По правде говоря, я с удовольствием гуляла по нарядным улицам. Здесь, в центре города так всё изменилось! Дома покрашены, от руин не осталось и следа, появилось много легковых автомобилей. Ближе к центральной площади движение перекрыто, машины разноцветным диагоналевым рядом отделяют тротуар от проезжей части, которая тоже полна людей. Петрик разглядывает их с удовольствием – попадаются новые модели и даже иностранные марки. Людей всё больше, становится тесно, трудно проталкиваться вперёд. Я поняла, что парад мы скорее всего не увидим, слишком плотная толпа, не пробиться.

- Ну хотя бы вертолёты разглядим! – Петер подпрыгивает на месте, пытаясь понять, что происходит на брусчатке. Нам почти ничего не видно, но, правда, хорошо слышна музыка и голос ведущего, который комментирует происходящее:

- Наш народ верил в победу и потому погнал несметные вражеские орды, очистил осквернённую землю… - дикторский баритон форсирует в голосе сталь, потом появляются нотки теплоты, - вот проносятся наши орлы, наши короли полей, наша непобедимая и самая лучшая в мире техника… Танкетки, самоходные установки, наши лёгкие, средние, тяжёлые танки! – голос из репродуктора гремит ликованием, прорываясь даже сквозь грохот моторов. – Так ковалась победа! Пришёл черёд наших элитных пехотных подразделений…

Кто именно проходит парадным шагом мимо трибун, где собралось руководство города, можно догадаться и по тому, какая музыка звучит. Знакомые чеканные ритмы, «Звон победный небывалый» - это гренадёры, «Весёлая солдатская» - маршевая пехота…

- А вот наша любимая! – я дёргаю Петрика за рукав , - «Неужели ты не слышишь…» , мы пели с папой у костра, ты помнишь, Петрик!

Но брат вырывается и вдруг поворачивается ко мне спиной: - Пойдём отсюда.

Он уходит, не оглядываясь на меня. Я догоняю его. Всё ясно, это из-за школьных рекрутов, они всегда маршируют под «Барабанщика». Петер мечтал туда попасть, но его не приняли, объяснили отказ «злостной недисциплинированностью». Это звучит странно, потому что отряды школьных рекрутов для того и создаются, чтобы обуздать и перевоспитать драчунов. Я хорошо понимаю брата, он мог бы сейчас маршировать в строю, в красивой синей форме, под восхищёнными взглядами взрослых и ровесников… Но вместо этого мы плетёмся , толкаясь в толпе, а звонкий и немного грустный голос затихает за спиной со словами когда-то любимой песни. Давно я её не вспоминала, песню одинокого барабанщика. Почему-то этот высокий мальчишеский голос звучал не очень весело, когда юный рекрут шагал по пустынной улице, ожидая, откроются ли окна и двери домов, пойдёт ли за ним кто-нибудь.

Шум парада стих. Я решила купить нам с братом хотя бы мороженого в утешение. Чтобы отвлечь его, заговорила об автомобилях. Мороженое оказалось вкусным, и Петрик вроде бы повеселел. Мы свернули в боковую улицу, где людей было намного меньше. И здесь около кафе, среди выставленных на тротуаре столиков я встретилась с Антоном. Он сидел буквально в двух шагах от меня рядом с каким-то человеком в форме.

Первым, как ни странно, его увидел Петрик, и, когда он оборвал себя на полуслове, я проследила за его взглядом. Это было так неожиданно, что казалось, на какое-то мгновенье я перестала воспринимать окружающее. Что-то похожее на очень короткий обморок. Но уже через долю секунды я отчётливо услышала слова брата: «Я пошёл», а потом то, что говорил Антон человеку в военной форме.

- Ковали победу, вот, оказывается, чем мы были заняты…

Перед ними стояли два стакана и две бутылки пива. Губы Антона презрительно кривились.

- Кузнецы-молодцы… Да, я побывал в этой кузнице, только мне не повезло. Поверишь? Я угодил прямиком на наковальню.

- Выпей, солдат! – ветеран в форме подлил из бутылки. Антон взял протянутый стакан, сжал в руке.

- Между нашими и их позициями было метров семьдесят…

- Это где, на Западном?

- Нет, я попал в горы с самого начала… При артобстреле мы дрожали не меньше имперцев.

- Тебя тогда ранило?

Антон мотнул головой.

- Когда пошли в атаку. Колючую проволоку велели подрывать зарядами, но она оказалась заминирована. Меня хлестнуло целым мотком… Шипы, как лезвия, ну ты знаешь не хуже меня… Правда, крупные осколки не попали.

- Считай, повезло.

- Может быть, - Антон отодвинул свой стакан. – Спасибо за компанию.

Он поднялся, его трость была при нём. Он обошёл стоявший рядом стул и оказался прямо передо мной. Остановился, почувствовав чьё-то присутствие. Я не шевелилась, выдохнув воздух, боялась сделать вдох. Антон шагнул немного в сторону и задел меня, – «Простите» - прошёл ещё немного и опять остановился. Я наконец глубоко вздохнула. Он повернулся ко мне.

- Эля? – произнёс очень тихо, одними губами.

Антон приблизился, поднял руку и коснулся моего плеча, потом пальцы его скользнули вниз, к запястью.

- Пойдём! – и не я его, а он меня повёл за собой.

Мы пошли по улице, обходя припаркованные как попало машины.

– Здесь где-то есть сквер, - Антон по-прежнему крепко держал мою руку.

Наконец мы нашли тихое место и сели.

Теперь я молчала не потому, что не могла говорить. Я ждала, но и Антон не заговаривал первым. Хотя, он показался мне довольно спокойным. Он вообще изменился к лучшему, даже шрамы немного сгладились.

- Ну? - наконец не выдержала я.

- Понимаешь, - он глубоко вздохнул и опять замолчал. Он волновался, просто скрывал это лучше меня. – Понимаешь, я как-то привык справляться со своей жизнью… (Ну, это я уже слышала.) Мне кажется, в одиночку это лучше получается. А ты была такая восторженная глупышка со своими стихами и вздохами.

- Я умирала без твоего звонка.

- А я звонил.

- В будний день?

- И еще один раз в воскресенье.

- И опять никто не взял трубку?

- Взял твой брат.

- Я убью его, - прошептала я, улыбаясь сквозь слёзы.

- Я был уверен, что он сказал тебе.

Он помолчал.

- Эта девочка, Милена… Я был с ней, - он подумал, - несколько раз. Но когда она уехала, я почувствовал облегчение. Если не спишь ночами, уж лучше быть одному.

Он опять надолго замолчал.

- Однажды мне пришлось ударить заступом в лицо пруссаку… И его товарищу. Они, один за другим прыгнули в окоп, а винтовку заклинило. Через час я о них уже не думал. Теперь очень часто они выползают из-под кровати, так же, один за другим. Или валятся на меня из окна… Наверное, это звучит по-детски, («нет» – сказала я), но я ни за что не поверю, что они не могут меня убить. Я абсолютно точно знаю, что если не ударю по их мясным лицам, то острая лопата проткнет мне горло. Ты знаешь, я даже пару раз клал молоток под кровать…

Он усмехнулся.

- Вначале я пугал мать чуть не до обморока, теперь научился молчать. Но бывают более страшные сны… Это когда я вижу. Просто вижу всё: свою комнату, узор на ковре под ногами, коридор с лампочкой над дверью туалета… Вот когда просыпаешься и хочется выть.

Он помолчал и вдруг нехорошо рассмеялся.

- Напугал я тебя? Ладно, мне пора. Приятно было повидаться.

Он поднялся.

- Вот как? Я тебя слушала битый час, искусала себе губы, и вдруг до свиданья!

Он уже был в нескольких шагах от меня.

- Чего же ты ждёшь от меня, Эльвира, признания в любви?

- Да. Да! Я вот уже целых пять лет жду именно этого!

Он качнул головой:

- Поздно.

- Разве? Всего лишь третий час.

Неуклюже я пошутила. У Антона на лице такое беспомощное выражение, мне хочется броситься у нему, но я сдерживаюсь.

- Я видела твоё лицо, когда ты меня узнал, и я ни за что не поверю, что безразлична тебе.

- Ты моё видела, а я твоё – нет.

Я смотрела на своё отражение в его очках.

- Ты хочешь сказать, что не веришь мне? Неправда! Всё ты прекрасно понимаешь и всё прекрасно чувствуешь… Знаешь, о чём я мечтала все эти годы? Запустить свои пальцы в твои волосы… Чёрта с два ты сейчас сбежишь, ты во второй раз мне попался и теперь не уйдёшь. Ты мой, мой! Девчонки звали тебя Антон Бельведерский, (он хохотнул с непередаваемым выражением сарказма) но ты достался мне… Благодаря войне, может быть… Мне плевать, плевать на всё, на твою слепоту, на разговоры и сплетни… Я ничего не боюсь!

Он сжал мой локоть:

- Ты сошла с ума, Элька!

- Да? Может быть. А может, я сейчас самая трезвая и разумная девушка в мире. Пойдём!

Теперь я потянула его за собой. Мы двинулись по мостовой. Некоторое время шли молча, и я совсем успокоилась. Захотелось заговорить о чем-нибудь несерьёзном.

- Знаешь, Антон, о чём ещё я часто вспоминала, когда думала о тебе … Помнишь , ты мне показывал одну вещь, вырезанный, или выдолбленный из чего-то замок, из какой-то пористой породы… Вернее, крепость или грот, с замысловатыми ходами, какими-то нишами… Помнишь?

- Нет, не помню.

- Ну как же! Величиной с кукольный домик. Я так любила его разглядывать… Там в глубине горела лампочка, и мне казалось, что внутри живёт кто-то. Я представляла себе, что птичка колибри по ночам оживает, слетает с витража и превращается в эльфа… И он бродит по пустынным лабиринтам своего замка…

- Ну и фантазия у тебя, Эля.

Мы подошли к моему дому.

- Мы пришли, - сказала я - Не бойся, сейчас тут никого нет и не будет до вечера.

Антон усмехнулся:

- Чего мне бояться?

Мы поднялись по ступенькам, я отперла дверь, и вот мы внутри.

- Я покажу тебе свой любимый уголок.

Это была мастерская отца. Наружная стена рухнула от взрыва, и почти все вещи пропали. Но мы с Петриком привели в порядок то, что уцелело, заделали досками проём, поставили старый диван. Я любила бывать в этом моём логове. Зимой здесь было очень холодно, но весной и летом – чудесно. В солнечную погоду свет падал сквозь прибитые вразнобой доски и дощечки, образуя на полу и стенах замысловатые геометрические узоры.

Я оглянулась на Антона, он неподвижно стоял в дверях. Я отобрала у него трость и сняла очки. И в этот раз мне не пришлось его просить поцеловать меня. Он привлёк меня к себе властно и нежно. Время слов закончилось.

Кажется, я задремала, а когда проснулась, первое, что пришло в голову – Антон, наверное, ушёл… Я испуганно подняла голову. Нет, он лежал рядом, правда, уже в брюках, и курил. Выходит, он поднимался, искал свою одежду в незнакомой комнате, и всё это проделал так тихо, что я не проснулась. Он услышал, как я двигаюсь, и обнял меня. Мы долго лежали молча, и я следила за струйками дыма от сигареты. Вдруг он произнёс:

- Я вспомнил, о чём ты говорила, когда мы сюда шли… Это было убежище….

- Ты о чём?

- Тот каменный замок был тайным убежищем муравьиного принца.

- Какого принца?

Он усмехнулся.

- Я когда-то сочинил целую хронику муравьиной страны. Там у короля была сотня наследников, из которых надо было выбрать будущего правителя страны. Для этого придумали три поединка – с самым крепким борцом, лучшим охотником и метким лучником .

- И твой наследник не смог победить?

- Нет, он победил в кулачном бою, выследил хитрую дичь быстрее опытного охотника, и ему осталось третье испытание – попасть из арбалета в хрустальную звезду.

- И он промазал?

- Не всё так просто. – Антон затянулся, - эта звезда была в головном уборе придворной красавицы. В тот день, последний день испытаний, они танцевали в саду танец невест, потому что та, на ком звезда, самая красивая из всех, стала бы женой принца, если бы выстрел был успешным.

- Но она рисковала жизнью!

- Стать принцессой нелегко.

- И она пала жертвой неточного выстрела?

- Нет, выстрел был точным, но он сломал ей шею. Дело в том, что кокошник со звездой должен был едва держаться на голове, но его закрепили слишком надёжно. Кто-то из подруг это сделал по незнанию или из злого умысла.

- Какая печальная история!

- И принц муравьёв удалился от мира в уединённый замок, где остаток дней скорбел о своей возлюбленной.

Антон поднялся.

- Мне тоже пора идти.

- Я провожу тебя.

- Не стоит. Я вызову такси. Покажи мне только, где телефон.

Я прикусила язычок. Он уверенным движением набрал номер и, уточнив у меня адрес, сделал заказ.

- Ждать три минуты, - сказал Антон.

Он сидел очень прямо, держа свою трость, словно это была шпага. Тогда, когда он звонил, я, глядя на него, поняла, что вместе нам не быть. Я ему не пара. Подъехала машина , действительно, очень быстро, раздался гудок. Он протянул вперед руку, и я провела его через крыльцо к дверце такси.

Ещё полминуты – и я осталась одна на ступеньках крыльца перед пустой пыльной улицей. Мне вспомнилась песня, звучавшая на параде, когда маршировали школьные рекруты, песня о барабанщике, из старого забытого фильма. Когда-то мне очень нравился этот голос, такой юный… Я представляла себе паренька с войсковым потёртым барабаном. Только он был не весёлым, а очень серьёзным и одиноким. В его голосе звучало что-то затаённое, несмотря на бодрый ритм и слова. Словно он предчувствовал – хлестнут по глазам, ударят в живот, оглушат взрывом и бросят на дно траншеи…

Появился Петрик. Ещё издали он закричал – Я забыл, совсем забыл тогда об этом звонке!.. – Брат сел рядом и заискивающе обнял меня. – Всё из-за толстого Филиппа, мне пришлось его побить, а потом здорово влетело от филиппова отца… И я совсем забыл!

- За что побил-то?

Петрик вздохнул:

- Не помню.

Мы помолчали.

- А я всё-таки посмотрел вертолёты.

- Здорово было?

- Ага.

Уже ночью, лёжа в постели, я поняла – он не барабанщик, он принц муравьёв. А вот кто я? Уж точно не придворная красавица.

Говорят, если человеку плохо, и он при этом горбится, опускает голову и ходит с унылым лицом, то ему становится еще хуже. Душа резонирует с телом и отрицательный эффект усиливается. Я научилась выпрямлять спину, высоко держать голову и изображать на лице полуулыбку. А взгляд должен быть весёлым и злым. Да, вот так, злым и весёлым. Тогда ни одна живая душа на свете ни о чём не догадается.

А еще я запретила себе смотреть на телефон и считать дни. И вспоминать. И вообще думать. Потому что нет прошлого, и нет будущего. А о настоящем думать не нужно, в нём надо просто жить.

В тот день я вернулась с работы как обычно, но не успела взяться за ручку двери, как она распахнулась и Петрик, подпрыгивая на месте от нетерпения, схватил меня за рукав:

- Пойдём, пойдём скорее! – он потащил меня в нашу комнату, и я увидела на кровати коробку размером с не очень большой радиоприемник.

- Что это?

-Это тебе посылка, - Петрик уже орудовал отвёрткой и садовыми ножницами, вскрывая плотный картон.

Внутри оказались скомканные газеты, а под ними что-то из шероховатого, пористого светло-серого камня. Ещё минута – и передо мной предстал очищенный от обрывков бумаги игрушечный замок - с донжоном, сторожевыми башнями и откидной лестницей. Петрик, дрожа от восторга, перенёс сооружение на столик, еще немного повозился с каким-то проводком и за вырезанными в каменных стенах бойницами вспыхнул жёлтый свет.

- Элька! – выдохнул он восторженно, - с ума сойти!

Я без сил опустилась на кровать брата. Прощальный подарок Антона, вот что это. Если какая-то слабая тень надежды еще оставалась во мне, то для неё наступила последняя минута. Я смотрела, как Петрик возится с игрушкой, поворачивает её, включает и выключает свет. Потом я встала и сняла плащ. Надо было идти на кухню обедать. В дверях Петрик окликнул меня:

- Ты не забыла, что тебя ждёт такси?

- Кто ждёт?

- Ну, таксист, который привёз эту посылку. Он ждёт в машине…

Жёлтое такси с шашечками действительно стояло у обочины. Когда я вышла на крыльцо, водитель обогнул капот и открыл дверь с пассажирской стороны.

10.06.10.

Москва.

___________________

Источник иллюстрации http://skydb.ru/category/basic/page/13/