Можно ли вернуть Крым сейчас? (а нужно ли? а возможно ли? и кому?)

1

В результате анализа случившегося с Россией за последние полгода концепция, развиваемая Путиным, и понимание ситуации европейскими лидерами в значительной мере совпали. Да, они «совпали с разными знаками», но сама схема событий в целом пришла к некоторому всеми признаваемому каркасу.

Он заключен в следующем: политика Запада в отношении РФ имела значительные изъяны. Во-первых, Запад не оценил того, насколько болезненным для России был распад Югославии, а затем отделение Косово, Запад не понял, насколько болезненной была для Кремля первая «оранжевая революция» в Киеве. Запад недооценил того, насколько население РФ в целом все еще травмировано утерей статуса великой державы. Запад не предложил полноценного, искреннего партнерства в первой половине нулевых годов, когда Путин и его команда были открыты к такому партнерству. Попытки влиять на Грузию, Украину, Молдову, слишком грубая поддержка глубоко нелояльных Москве режимов в Балтии были ошибками Запада, который без всякой очевидной нужды разрушал концепцию «региональной державы» для РФ. Мюнхенская речь Путина была обоснованной. Она выражала не намерение идти на конфликт с Западом, а лишь обиду. И это обида не была услышана. Саммит НАТО в Будапеште в 2008 году и сама постановка вопроса о членстве в блоке Грузии и Украины были большой политической ошибкой Запада.

Россия за 2004-2014 гг. поднялась на 8-ю ступень в ряду крупнейших экономик мира. Она перестала быть страной провального «постсоветского транзита» — с расстрелами парламента, дефолтами, войной на собственной территории — и превратилась в уважаемого члена клуба быстро растущих экономик и рынков. Зарабатывать в России стало выгодно. При этом Запад не смог найти формата новой «политики включения» для РФ. Как неоднократно говорил Путин: нас включили во все «клубы», но мы там продолжали сидеть на приставных стульях. Там шли разговоры, но нас не допускали к принятию решений. События в Украине послужили лишь поводом для того, чтобы Путин поставил перед Западом в острой форме вопрос о пересмотре места России в глобальной политической архитектуре.

Таково (примерно) описание ситуации, развиваемое российским МИДом, ведущими российскими внешнеполитическими экспертами. Но не только. За первые пять месяцев украинского кризиса мы услышали много высказываний европейских политиков и аналитиков подобного рода. Причем многие из них внезапно в целом согласились с этой схемой или отдельными ее фрагментами вовсе не по причине экономической ангажированности Кремлем. Евросоюз признал, что слишком слепо подталкивал Украину к Ассоциации. Многие признали, что постсоветскую травму распада СССР Запад недооценил. Многие признали, что надо было более осторожно действовать на территории бывшего СССР, так как здесь Кремль воспринимает любые действия в гиперболизированном виде, сразу как военную и политическую угрозу на своих ближних рубежах.

В целом, первые месяцы аннексии Крыма и вооруженной борьбы в Донбассе воспринимались европейскими политиками именно так, как и хотел Путин — как постановка вопроса. Безусловно, в очень резкой форме. В недопустимо резкой форме. В форме «выхода за флажки». Но при этом — и Обама, и Меркель продолжали повторять, что дверь для Путина открыта. Надо отметить, что уже и после падения Боинга, после накачки Донбасса людьми и оружием, Меркель 10 сентября сделала заявление о том, что надеется на восстановление партнерства с Россией. Не говоря уже о позиции Сербии или Греции, мы видим, что Франция, Словакия, Венгрия, Чехия, Финляндия отчетливо заинтересованы в возвращении ситуации к доконфликтному «статусу кво». Для Польши этот конфликт является большим отягощением, страны Балтии напуганы. Новая ситуация представляет собой проблему для союзнических позиций Армении, Беларуси и Казахстана.

Если посмотреть на последствия действий Путина, то можно сказать, что ему удалось запустить глобальный процесс под названием rethinking Russia.

2

В результате, на мой взгляд, Путин к осени 2014 года попал в парадоксальную ситуацию.

С одной стороны, он насколько обострил игру, что создал идеальные переговорные позиции.

При этом он не может воспользоваться этими позициями.

Добившись колоссального мирового внимания к России, ежедневно оставаясь на первых полосах крупнейших медиа, он — вместо реализации преимуществ — инерционно идет на понижение. «Логика обострения» в феврале-мае 2014 года успешно ставила перед Западом вопрос о перепозиционировании России. А «логика ответных санкций», односторонних «гуманитарных конвоев», абсурдная готовность заводить страну в дальнейшую экономическую изоляцию, готовность стать «страной-изгоем» никаких вопросов уже не ставит. Кроме одного: кто будет после Путина и как с ним начинать работать.

Вот на этом месте я хочу высказать мысль, которая на первый взгляд покажется практически неосуществимой и рискованной. И, тем не менее, эту возможность имеет смысл обсудить.

К чему приведет внезапное решение Путина вернуть Крым (столь же импульсивное, как и намерение его взять)? Парадоксально: но только оно и приведет к процессу реального пересмотра всей западной политики в отношении РФ. Только возврат Крыма Путин может обменять на разворот западной политики в направлении признания нового места РФ в глобальной архитектуре.

Возврат Крыма — и вздох облегчения всего западного сообщества — и открывает Путину дорогу к тем новым «ялтам», «венским трактатам», к «хельсинки-2», к пересмотру всех договоров о вооружениях и блоках и вообще к масштабному процессу «включения заново» России в глобальную военную и международную архитектуру, о которых непрерывно говорят его советники в публичных выступлениях.

Да, безусловно, на Западе есть те, кто этого не хотят. Но очевидно, что при такой игре у Путина возникает возможность опереться на тех, кто на это бы согласился. Очевидно и то, что, оставляя Крым себе, Путин вообще не сможет воспользоваться позитивными последствиями процесса rethinking Russia, который он запустил.

На первый взгляд, существуют обстоятельства, которые вообще не позволяют мыслить быстрый возврат Крыма. В первую очередь в голову приходят Севастополь, военная база, так называемый «"народ" Крыма», который уже дружно проголосовал за «Единую Россию», реакция российского населения, которое восприняло аннексию как восстановление «исторической справедливости» и т.д. Но если начать продумывать каждую из этих тем в отдельности и ставить себе задачу обменять все это на изменение исторического места России в мире, то на каждый пункт находится решение, позволяющее закрепить интересы России на полуострове в том случае, если он будет возвращен Украине. Перспективы глобальной политической игры и дипломатии для Кремля гораздо выигрышней в случае возврата Крыма, чем при его дальнейшей интеграции.

Инерция, которая возникает сейчас у Кремля в принятии «ответных санкций» и в рутинизации подготовки к изоляции, не просто полностью обнуляет тот интерес, который возник к России в результате экстремальных действий Путина, — дело обстоит, конечно, хуже: если продолжать политику привыкания к «изгойству», то Запад вынужден будет взять курс на демонтаж путинского режима.

Между тем, именно реакция Запада на украинский кризис отчетливо показала, что распад путинского режима, его внезапная смена — это серьезное обременение для Запада. Никто этим не хочет заниматься. Запад — в отличие от времен крушения СССР — не хочет ни политической, ни, тем более, экономической ответственности за последствия крушения. Симпатии и поддержка достались России при Горбачеве один раз и в особых условиях. Наивно думать, что Запад заинтересован в экономическом кризисе в РФ. Наоборот, для Запада страшен кризис даже в такой экономике, как греческая. Что уж говорить о масштабах РФ. Кроме того, в 1989-1991 гг. игра с нулевой суммой была важна для Запада в контексте борьбы ценностей, победы либерализма над тоталитаризмом. Сейчас ничего этого нет. Запад вполне устраивала медленная эволюция путинской политической системы.

Не хочется давать добрых советов Владимиру Владимировичу, но игра на возврат Крыма гораздо перспективней, чем игра на затяжной экономический конфликт с Евросоюзом и США. Конечно, это был бы неожиданный шаг. Но ведь и взятие Крыма было весьма экстравагантным поступком.