«Домой? Если на неделе будет спокойно…»

5 сентября в ростовском Донецке закрыли самый большой палаточный лагерь беженцев, рассчитанный почти на тысячу человек. В Ростовской области остался один пункт временного размещения (ПВР), у поселка Матвеев Курган. Находящиеся там беженцы рассчитывают вскоре вернуться домой в связи с перемирием. Между тем все больше ПВР, в основном стационарных, открывается в регионах. По данным властей, их число превысило тысячу, а проживает в них около 60 тысяч человек.

Мы следим за судьбами нескольких беженцев, чьи истории записали в донецком ПВР (см. «Новую», № 92 от 22 августа). Наши новые знакомые разъехались — кто по государственной квоте, кого приютили родственники или неизвестные меценаты — по всей стране. Мы поинтересовались, как их приняла Россия.

«Смотрим телевизор, и домой тянет все меньше…»

«Привет! Нас разместили в бывшем детском приюте в селе Успенка Рыбинского района Красноярского края. В комнате по шесть человек. Тесновато, но жаловаться не на что. Кормят хорошо. Погода сейчас радует. Мной будут заниматься люди, ответственные за работу с инвалидами. Возможно, дадут новую коляску», — написал нам 28-летний Андрей Являнский.

Он уехал из Стаханова с мамой и сестрой-школьницей. Мы познакомились с ним в донецком лагере, когда он подзаряжал у фонарного столба c розетками свою электроколяску. Несколько лет назад Андрей, ныряя, сломал позвоночник. Ниже груди ничего не чувствует. Со временем перестал подниматься из коляски на руках, руки атлета со старых фотографий ослабели. Электронные письма Андрей набирает, кладя смартфон на подлокотник коляски.

Семью Андрея поселили в отдельной квартире, предназначенной для воспитателей приюта, сделали к ней пандус, выдали новую коляску и противопролежневый матрас. Света, сестра, записалась на танцы и пошла в школу. Дали денег на школьную форму и принадлежности, купили рюкзак.

«Смотрим телевизор, и домой тянет все меньше, — пишет Андрей. — Здесь оставляют минимум на три месяца. Статус беженцев дадут позже, сейчас мы получили только временный полис. С работой именно в Успенке напряжно. Но мужиков, которые приехали с нами, устроили на разные работы. В основном их взяли местные предприниматели. Нас кормят, одевают. На руки денег не дают. Мы с мамой хотим получить российское гражданство. Тогда сможем получать пенсию. Я — по инвалидности, а у мамы 10 лет «северного» стажа. По дому очень скучаем, но возвращаться не будем. Там еще не скоро будет мир. Даже если уцелеет дом, там нет работы, пенсий и средств на жизнь. Мы очень надеемся начать новую жизнь в России».

Андрей Являнский

«Люди у вас хорошие»

Лилия Николаевна из Луганска. Выглядит молодо, хотя постоянно вздыхает: «Возраст…»,  когда говорит о трудностях в поиске работы. Уже больше месяца она живет в подмосковном Климовске. Еще раньше сюда приехала племянница Лилии Николаевны. Здесь работает ее жених, тоже украинец. Они-то и позвали родственников к себе: «Чего вы там ждете?»

— Мы жили прямо в центре Луганска. Возле нас стоит воинская часть. Когда ее начали обстреливать, было очень страшно. Лежали на полу… Потом стали стрелять по администрации, полетели самолеты.  Люди, которые в парке гуляли… Руки, ноги, все это отдельно лежало… Становилось страшнее и страшнее. Тогда и решили уехать.

В Климовск приехали «без ничего», вещи — только летние. В квартире остались два кота, черепахи, рыбки. «Через границу не провезешь, надо на каждого документ». (Въезжали через Белгородскую область.)

Первое время в Климовске Лилия Николаевна с сыном жили в цехе мебельной фабрики. Сейчас беженка переехала в одну из комнат, которые племянница с женихом арендовали в частном доме. Сын остался в цехе, где и устроился на работу. Лилия Николаевна — в поиске. Предлагают работу «по компьютеру, для молодежи», а она 20 лет работала главным бухгалтером. «Я человек какой — у меня дебет и кредит!» — смеется.

Но будет пробовать, «надо как-то выживать».

Своему новому городу Лилия Николаевна благодарна, «приняли замечательно». В Пенсионном фонде прямо при ней «всех обзвонили», а в администрации подсказали, где можно взять одежду.

— Люди у вас хорошие, — задумчиво заключила женщина после нашей очной беседы.

— И у вас, — говорю.

— Только с правительством нам не везет: то уголовники, то еще кто-то…

— Да и нам не то чтобы… — заметил я осторожно. Она понимающе закрыла глаза и едва заметно кивнула.

В понедельник Лилия Николаевна рассказала нам по телефону, что, узнав о перемирии, беженцы тут же собрались ехать. Но вскоре прошла информация о новых столкновениях. «Я за свою квартиру узнала: в нашем доме разбомбило верхние этажи, а у нас — мы на первом — окна повыбивало. Знакомый чем-то заделал окна и сказал, что все животные в порядке. Если на этой неделе будет все спокойно, то поедем домой».

«И телевизор дали, и кровать, и стол, и холодильник…»

Ирина Марковская (23 года) с мужем и полуторагодовалыми двойняшками выехала из Снежного в конце июня. В палаточном лагере в Гукове семья встретила орловских предпринимателей, которые предлагали беженцам кров и работу в своем городе. «Неравнодушные. В общем, имеют возможность, — говорит Ирина. — Павел Евгеньевич зовут, фамилию не знаю, неудобно было спросить… До нас одна семья из Луганска с ними поехала, и нас три семьи из Снежного, 16 человек. И потом они еще два раза туда ездили. Они нам квартиру в Орле сняли, оплатили».

В Украине муж Ирины был шахтером, сейчас ему подыскали работу на стройке. Ирина ищет детский сад. Семье сделали регистрацию, но документы на статус беженцев украинцы еще не подали: муж теперь пропадает на работе, а жена круглые сутки сидит с детьми — некогда.

«Cоседи очень поддерживают, в администрации с пониманием относятся: и одежду собирают, и продукты давали первое время. Нам телевизор дали — это люди приносят, а они распределяют. И кровать нам дали, и стол, и холодильник, обещают машинку стиральную привезти…» — рассказывает Ирина.

По дому Ирина скучает, там мама. «Связь кое-как, через родственников». Девушка хочет вернуться, но муж предлагает остаться: «Непонятно, ни что там будет, ни как там будет». Из телевизионных новостей беженцы делают вывод, что перемирие объявлено, чтобы украинская армия передохнула и перевооружилась.

«Постараюсь быть тут»

История, которую мы услышали в донецком ПВР от Николая Тындыка (35 лет) из Первомайска, была, наверное, самой трагичной. В начале августа его жена Карина погибла во время обстрела. Семья в очередной раз спускалась в подвал школы, где несколько недель жили больше ста человек. Не хватило считаных секунд, снаряд проломил школьную крышу. Дочери (четырех и шести лет) остались целы, 26-летнюю Карину убило. Самого Николая контузило.

Мы помогли Коле связаться с его сестрой в Питере и добраться до нее. На север с Колей поехала только четырехлетняя Даша. Старшую Машу было решено отправить к родственникам по родному отцу (Коля воспитывал девочку с полутора лет).

— Сутки отдохнули, покупались. Потом — сразу в больницу, чтобы обойти врачей. Без этого не оформить Дашу в садик. Приняли нас хорошо, дали справку… — вспоминает Коля.

«До сих пор живем за счет сестры», — со слышимой неловкостью говорит беженец. Знакомый земляк из Первомайска пообещал ему подыскать работу.

— В Первомайске я перспектив не вижу. Там и прежде было тяжело. Постараюсь быть тут.

Николай Тындык

«Едем до хаты»

Сестры-пенсионерки Тамара и Лида из села Новоанновка запомнились читателям «Новой» выражением: «Путину надо ноги мыть и юшку пить» — так эти непритязательные старушки были благодарны за условия в донецком ПВР. «И три раза мясо (имеется в виду каша с мясом. — Ред.), и обмыться есть где, и все освещено. И позвонить есть где. И даже сотовый телефон на каждом столбе зарядить. Все продумано!»

Тамару и Лиду отправили под Уфу. Молодых устроили на фабрику, нашли им жилье. А пенсионерам предложить оказалось нечего. Беженки возвращаются в свои дома, не зная, целы ли они. Репортаж об этом — в ближайших номерах «Новой».

Автор: Никита Гирин, фото: Анна Артемьева