ЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ.

В монгольской степи локтем никого не заденешь. Нет слов: русская степь широка, но под локоть частенько можно попасть....

ЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ.

   Утро. Остатки ночной прохлады. Солнце добивает их и обрушивает на станицу кипящий жар. Из дворов вырывается разноголосый шум: слова, смешанные с лаем, и как гром прокатывается  по улицам.  В уши словно забивают стальные пробки. Ноги наливаются свинцовой тяжестью. В голове бурлят сваренные мысли, а над головой облака пара. Словом, исчезаешь, как человек и превращаешься в пылающую  банную каменку. Увернуться от раскаленной природы можно только возле колонки с вёдрами ледяной воды. Или: сто, сто пятьдесят грамм водки, чтобы выровнять внутреннюю температуру с внешней. Установить равный баланс и на перекосе не зависнуть. Неплохой рецепт, но честно скажу вам: имеется один скверный  недостаток. Так как жара висит целый день, то одноразовым вливанием не обойдешься, а многоразовое ведёт к алкоголизму. Этот рецепт подарили мне монголы,  когда я таскался с ними  на низкорослых лошадях по степным угодьям. Красотища. В монгольской степи локтем никого не заденешь. Нет слов: русская степь широка, но под локоть частенько можно попасть.

   Никуда не хочется идти, но, как бывший военный, я привык подчиняться старшинству. Старшинство -  Вася, у которого я гость с женой и двумя внучками. Я иду  на рынок по песчаной, вьющейся, как змейка улочке, с одной стороны которой массивные бетонные блоки, ограждающие пустырь с метровым  бурьяном, который легче вырвать, чем отгородить, но районное начальство принципиально расходится со станичниками: бетонные блоки  отобьют атаку  бурьяна. С другой – разномастные дома, ворота которых расписаны героями «Тихого Дона». Правда, одни ворота не вписываются в «Тихий Дон». Габаритный белоснежный  олень с огромными рогами и левым красным зловещим косящим глазом. Меня одолевает жуткое любопытство: кто же живёт за этим оленем, но останавливает предупреждающий знак; злая собака и подтверждение -  глухое рычание кавказца, больше смахивающего на собаку  Баскервилей, чем на нормальную.

   Рынок находится  возле автовокзала: одноэтажного мелкого здания, замазанного жуткой желтой краской. У меня такое впечатление, что здание замазывали  не краской, а свежими яичными желтками без всякой водяной примеси. При том не мастера, а тяпляпники. Видел я, как они железные заборы красили.  Наливали в ведро краску и с маху на заборы. Что попало - хорошо, а где промазали - неплохо.

   Обливаясь потом, я пробиваюсь сквозь кипящее варево к скверику с тремя пожухлыми и истощенными от жары берёзами, под которыми на лавочке сидят два старика с  выжженными лицами, мелкоголовые, в фуражках с малиновыми околышками. Они не спеша заправляются пенистым пивом из кружек, которое продает им горбоносый чужеродец: хозяин кафе «Аксинья».  Старики усиленно  кивают, когда горбоносый приносит новую кружку. Пытаются встать, чтобы показать ещё больше благодарности, но пробить сгустившийся от палева воздух не могут, и   осаживаются обратно с щенячьим  ворчанием. Они говорят  о том,  что раньше было. Слабые  слова расплавляется в горячем мареве. Выжить удается только матерным, но так, как вносить эти слова в печать нельзя, я перевожу их.

 - Разве это торг. Прежде крупно, мясисто  торговали. Лошади, быки, коровы. А сейчас порядочной свиньи не найдешь. Тряпками завалили.

   Старики закладывают левые руки на локоть правых и показывают, но кому показывают? Элеватору, похожему на гигантский спичечный коробок, хозяином которого, по словам Васи,  является залетный из высокогорных окраин.

   Разговор заворачивается на: вымельчал человек, съёжился и упесочился, понацеплял на себя тряпья…, ряженым стал, по одежде русак, а душа корень русский потеряла.

В оборот попадет районное начальство. Там тоже всё не в рост пошло, а припарилось к власти. Отжила лихая  казацкая плётка. Выпороть главу района нельзя. Забыли дедовские обычаи: положить на лавку, оголить  и так отвалить, и отработать на виду всей станицы, чтобы искры из глаз солому поджигали.

   В таких разговорах много воспитательных методов. И главное, что методы не замыкаются на станице, а обхватывают всю Россию и добираются даже до самого крупного её центра. Я бы ещё послушал стариков, в какое воспитание  они заберутся, но солнце распаляется сильнее, прессует воздух в жару, которая  так пропаливает уши и глаза, что уши становятся как накалённые медные пятаки, а глаза вязнут в загустевшем  поте.

    На входе рынка высокорослый станичник с породистым лицом: лобастый, как годовалый бычок, с квадратным подбородком, между которыми  угнездился табачный нос, торговал арбузами. В одной кучке большие полосатые арбузы, в другой -  помельче с зелёными крапинками.

- Сколько весит большой арбуз и цена, - спрашиваю я.

- Пудовый. Полсотни.

- А маленький?

- Десять кг. Сотка.

   Странно. Ошибся с утра казак. Наверное, перезагрузился монгольским рецептом.

- Поясни. Большой стоит меньше меньшего. Не логично.

- Арбузы твои? – спрашивает он, укладывая на меня увесистый взгляд.

- Нет. Твои.

- Правильно. Почему ты тогда лезешь в мои арбузы и цены. И почему я должен тебе это объяснять. Ты же мне за объяснения платить не будешь.   Какую хочу цену, такую и даю. Твоё дело не спрашивать, а покупать. Какой покупаешь?

   Во, мужик! Ещё спрашивает, какой я буду брать?

- Ну, конечно, большой. В нём же съестного побольше, и он подешевле.

- Правильно мыслишь. А мелкого на закуску не хочешь?

- Я с пудовика больше налопаюсь, чем с десяти кг.

- Кто его знает, - задумчиво отвечает он.

   Я не прибираю во внимание его задумчивость и закладываю арбуз на живот, прижимаю обеими руками, чтобы не вывалился и ноги не отбил.

   Загруженный пудовиком возвращаюсь домой. Ставлю арбуз на стол, зову Васю и хвастаюсь, надеясь на благодарность.

- Лапоть ты, - говорит Вася. – Режь арбуз.

   Арбуз разваливается на две половинки. Съестного побольше, но оно всё зеленое до тошноты.

- Почему он продает зелёные? – я мыслю логически. – Арбуз, когда поспеет, будет стоить больше.

- Меньше, потому что тогда такими арбузами будет завален весь рынок. Конкуренция. Красная цена ему станет в тридцатку. А сейчас полсотни. Ты на что среагировал?

- На логику побольше съестного и  поменьше бабок.

- Ну, вот теперь и грызи побольше съестного. За твоей логикой побольше  и поменьше натуральная   жадность. На наш рынок приезжают со всей округи. И таких лопухов, как ты,  среди них куча. Они тоже с логикой побольше съестного  и поменьше бабок. Он до обеда продаст им все зеленые. А после обеда останутся одни маленькие. Дефицит. И они спелые. Сметут до одного.

- Морду бы ему набить, - расстроено говорю я.

- А за что? Не он же хозяин выбора, а ты выбрал. Да и зелень он  продает по цене меньшей   спелого.

    Как же толково и просто объяснил Вася. Даже внучкам стало понятно: дед! иди со своим съестным к уте (утке).