Чекистский долг...

Большевики выдвинули наверх массу маргинализированных личностей, которые политическую деятельность приравнивали к боевым действиям. Коммунисты легко соглашались не только становиться осведомителями ВЧК-МГБ, но и дружно участвовать в казнях — даже те, кто никогда не служил в «органах», тем не менее часто привлекались к исполнению приговоров. И это характерно не только для Гражданской войны, но и для позднейших времён, при всех периодических обострениях государственного террора. Сосланный летом 1920 г. в Екатеринбург Ф. И. Дан вспоминал о порядках в губЧК: «Один из знакомых местных коммунистов рассказывал мне., что расстрелы производятся тут же, на дворе, под окнами заключённых. Он же утверждал, будто для операции расстрела мобилизуются по очереди все члены местной коммунистической организации"[44]. В январе 1930 г. в станице Пролетарской (ныне г. Пролетарск Ростовской области) в казни 24 осуждённых тройкой ОГПУ крестьян участвовал, помимо чекистов, и секретарь райкома партии[45]. В разгар Большого террора в небольших городах расстреливали по 200−300 чел. за ночь; так, в Тобольске 14 октября 1937 г. уничтожили 217 человек. Неудивительно, что при таких масштабах чекистский персонал не справлялся, и партийные органы шли навстречу. Опасаясь расконспирации массовых убийств, 22 апреля 1938 г. начальник следственной тюрьмы УГБ УНКВД по Омской области М. Г. Конычев и начальник Тобольского окротдела НКВД А. М. Петров подписали «Акт обследования работы Тобольского окротдела НКВД по приведению приговоров к ВМН», где, в частности, вынуждены были предписать: «Прекратить приглашать для приведения приговоров товарищей из партактива и не осведомлять об этой работе лиц — не сотрудников НКВД"[46].

Многие факты говорят о том, что исполнители приговоров на местах, уйдя из ВЧК-ОГПУ-НКВД, нередко дорастали до высоких должностей, входя в номенклатуру районного, городского и областного уровня. Самый яркий пример — судьба знаменитого полярника И. Д. Папанина, в начале 1920-х гг. служившего комендантом Крымской ЧК и уволенного с этой должности из-за нервного расстройства. Впоследствии Папанин стал видным номенклатурным деятелем, дважды Героем Советского Союза, удостоенным прижизненного памятника. 

...

 Даже среди профессиональных советских литераторов были люди, которые в молодости лично исполняли смертные приговоры или убивали без суда. Пример 18-летнего Аркадия Гайдара, застрелившего нескольких хакасов в 1922 г. во время подавления повстанчества на юге Енисейской губернии и впоследствии отмечавшего в дневнике сны, где к нему приходили люди, «убитые мною в детстве"[49], не был единственным. Бывший сибирский партизан И. М. Новокшонов, ставший видным чекистом, коллегией Омской губЧК 17 ноября 1921 г. был привлечён к ответственности за пьянство при расстреле, сопровождавшемся глумлением над трупами[50]. Быстро перебравшись в Москву, он стал писателем, а известность ему принесла экранизированная В. И.

Пудовкиным повесть «Потомок Чингисхана». Для репутации А. А. Фадеева характерны слухи в писательской среде, исходившие, вероятно, от тесно связанного с НКВД бывшего особиста В. П. Ставского, и зафиксированные весной 1937 г. в дневнике М. М. Пришвина: «Говорят, что Фадеев был исполнителем и собственной рукой расстрелял множество людей. Между тем улыбочка у него очень симпатичная, и вообще как будто человек здоровый, нормальный, — никак не подумаешь"[51].

Достаточно часто становились палачами и женщины, причём опять-таки не только в Гражданскую войну. Известны имена действовавшей на севере России жены одного из руководителей красного террора М. С. Кедрова Р. А. Пластининой и руководительницы ряда губернских ЧК В. П. Брауде, которая о себе писала: «В дальнейшей работе как зам[еститель] Пред[седателя] губчека в Казани, Челябинске, Омске, Новосибирске и Томске я беспощадно боролась с с[оциал]-[революционе]рами всех видов, участвуя в их арестах и расстрелах». В 1935 г. в Сибири расстреливали осуждённых судья г. Барнаула Веселовская и старшая нарсудья г. Кемерова Т. К. Калашникова[52].

 ...

 между собой партийные вожди бывали вполне откровенны и весьма спокойно приводили факты самых жестоких расправ. Н. С. Хрущёв на октябрьском пленуме 1957 г. вспомнил, как комдив Е. Ф. Макарчук под Сталинградом разгромил румын и при этом уничтожил множество пленных: «Он не умно сделал, всех пленных румын расстрелял. Немцы это использовали (брали солдат и увидели кучу наваленных трупов): не сдавайтесь русским, всех расстреливают. Это глупо сделал"[55]. Здесь Хрущёв абсолютно не сожалел о расстрелянных безоружных людях, а сокрушался лишь о неправильном поступке комдива, который укрепил сопротивляемость врага. Дальнейшие поиски в архивах, несомненно, позволят получить дополнительный материал об отношении советского руководства к массовым расправам и поощрению исполнителей.

Но и известных фактов достаточно, чтобы утверждать, что советский политический режим с самого начала требовал многочисленных исполнителей смертных приговоров над «врагами народа». Среди маргинализированных личностей, прошедших Мировую и Гражданскую войны, оказалась масса согласных и даже желающих уничтожать врагов, что позволяло использовать расстрельные подвалы в качестве площадок эффективных социальных лифтов, возносивших палачей к номенклатурным высотам. Созданная большевиками «расстрельная промышленность» охватила многие тысячи исполнителей, в том числе добровольных. При этом грань между коммунистами — профессиональными палачами из ВЧК-МГБ, и «любителями», — в период 1920 — 1940-х гг. сплошь и рядом оказывалась смазанной. Готовность собственноручно ликвидировать «врагов» была одной из важнейших характеристик советского правящего слоя.

--- вся статья по ссылке