Пограничное состояние (продолжение)

(Начало в № 88 от 11 августа 2014 г.)

Холм на самой границе: впереди — Украина и дымы на месте боев Фото автора

— Когда у нас ополченцы стояли, я в Ростове была. Приехала — а здесь идут танки, и на них эти ихние украинские флаги. То есть здесь уже нацисты. Танки колонной идут, нацисты по телефонам говорят, корректируют огонь. А мы в огородах копаемся и все слышим...

Наташа стоит во дворе своего дома на хуторе Новоровенецкий. В паре сотен метров за ее спиной по маленькой речке Бургуста проходит украинская граница, террикон сразу за ней по очереди занимали украинская армия и ополченцы, столкновения между ними местные жители наблюдали фактически в прямом эфире.

— Однажды тут такой бой был! — машет руками соседка Ольга. — Тут и автоматы, и маты, и из танков они друг в друга…

— Ой, а я и не видела… — разочарованно тянет Наташа.

— Ты в Ростове была. А нам все было слышно: и разговоры, и крики, и автоматные очереди. Когда бой начинался, мы поначалу вообще глаза вылупляли! Оно ж как? Сначала сверкает, потом бухает, потом порода разлетается, всюду дым и потом бу-бу-у-ух — это уже к нам прилетело. Потом мы, конечно, поняли, стали прятаться за что-нибудь. Сидим смотрим, наблюдаем… Дома не могу быть! Если дома лежу — такое чувство, что сейчас крышу снесет.

— А у меня двор, метра три — и по речке сразу граница, — вздыхает Наташа. — Я раньше шланг туда скидывала и огород поливала. Раньше, когда не было войны…

Хутор Новоровенецкий

Около 160 домов хутора вытянулись вдоль самой границы. Последние два месяца его обстреливают постоянно. Официальная версия: ополченцы воюют с Нацгвардией, снаряды летят вдоль границы и иногда залетают сюда. В принципе, это возможно и наверняка случается: граница вокруг Новоровенецкого изгибается, и сам он оказывается посреди чужой земли.

Однако жители ближней к границе улицы рассказывают другую версию. На большом угольном терриконе, сразу за линией границы, находились укрепления ополченцев. Два месяца их выбивала оттуда Нацгвардия, и недавно все же террикон заняла. Ополченцам помогали российские войска. Из полей по другую сторону от хутора они стреляли за террикон: «ночью трайсера летят, видно» — но снаряды иногда не долетали, врезались в затвердевшую поверхность террикона, разрывались — и осколки летели назад.

Я показываю осколок снаряда, который привезла из Куйбышево: местная девушка нашла его у себя во дворе.

— Да ладно, этот мелкий! — отмахиваются жители. — Вон, третий дом с краю — там мужик уже целый ящик осколков на огороде насобирал.

На соседний хутор Васецкий пару дней назад прилетел снаряд (скорее всего с Украины), взрывной волной снесло забор. Теперь весь хутор веселится, что хозяин забора, сидевший прямо перед ним, от страха отпрыгнул так, что пробил головой калитку — «а у него рядом куча шлакоблоков лежала, чтобы укрыться».

3 августа, когда мы с коллегами были в Васецком, крупнокалиберная бронебойная пуля попала в забор дома, оторвала одну из досок, пролетела через двор и вошла в штукатурку дома. Посмотреть на пулю собрались все соседи. Хозяйка Ирина растерянно объясняла, что обычно в этом дворе гуляют дети, но в это время они как раз спят. В тот же день неизвестно откуда прилетевший снаряд разорвался на огороде в Новоровенецком. От взрывной волны покосился забор, вылетели стекла, на несколько метров отлетела собачья будка. В круглой воронке виднелись куски металла вперемешку с упавшими яблоками, в будке — лапы и черный нос: пес после взрыва оттуда так и не выходил. В отличие от него хозяева выглядели не столько напуганными, сколько изумленными, словно не веря, что все это происходит с ними.

Положение буфера между перестреливающиммися армиями жителей Новоровенецкого, конечно, смущает, но эвакуация и необходимость искать другое жилье пугает значительно больше.

— Людям проще говорить «мы не боимся» и вытеснять страх. Если позволить себе представить реальную опасность — понадобится что-то делать или уйти в психоз, — говорит психолог Гуковской психбольницы Ольга.

Угольный террикон за хутором Новоровенецкий: здесь — еще Россия, там — уже Украина Фото автора

Сумасшедший мир

В самом начале боев на хуторе выключили уличное освещение, чтобы не привлекать внимание противника. Сейчас светятся лишь несколько фонарей вокруг Гуковской психбольницы (1 км от границы). Сейчас там 143 пациента. Каждую ночь с ними остаются около 15 сотрудников. По их словам, в ночи, когда бомбят, пациенты выскакивают «на коридор», нервничают, не спят, требуют вывести их наружу. Лекарства перестают действовать, агрессия против персонала растет, у эпилептиков учащаются приступы…

Меня заводят во внутренний двор. Бетонный мешок с несколькими скамейками, чахлый газон, люди в одинаковых серых пижамах… Укрыться негде, никакой защиты от артиллерии нет. На ночь больных просто запирают.

— Больные еще ладно, они в своем мире живут. А сотрудники испереживались, — говорит главный врач больницы Зуфар Вазиев. — Они ведь тоже фактически заперты, и тоже не понимают, что творится. Знаете… У нас здесь — всего лишь психбольница. А там, снаружи, — сумасшедший мир.

Система «Град»

— Я наблюдаю, я не сплю. Выйду — всю ночь стою, смотрю, как они небо полосуют… — Петра Ивановича мы встречаем в Новоровенецком ночью, под очередным артобстрелом.

— Что в террикон попадает — все летит сюда, — объясняет он. — В среду пушками стреляли, БТРами. Там на терриконе склад был, видно, в него попали, и взрывалось на одном месте до утра. Я в пять утра уже пошел, лег…

В отличие от соседей Петр Иванович с хутора не уезжает и в погреб не прячется.

— У меня жена лежачая. Погибать — так вместе с женой. Она дома лежит, а я здесь за вагонеткой всю ночь стою, смотрю-наблюдаю.

Ноги жена Петра Ивановича потеряла недавно: «Сын мой, дурак, пил. Пьяный пришел — и того, топором. С тех пор и лежит».

Иллюзий о том, кто стреляет, Петр Иванович не строит: «У меня украинский канал ловится, он показывают все как есть, как в них наши стреляют. А наши просто ничего про это не говорят. Они почему из минометов стреляют? Потому что их спутник не берет. А «Град» берет. Пять раз «Град» пускали — и перестали, потому что со спутника видать».

Два видеоролика с установкой «Град», стреляющей из России по Украине, появились в  интернете 16 июля. На обоих хорошо видны небольшое озеро и полого вылетающие из-за него светящиеся точки снарядов. «Вот так вот весело в городе Гуково, ребята, … (фигачит) «Град». В Норильске, разве (такое) увидишь, где я живу?» — задорно и не без гордости комментирует автор.

…Узкое озеро с пологими берегами в окрестностях Гукова оказалось всего одно, к северу от приграничного хутора Платово. Берег, откуда снято видео, был легко узнаваем.

Вопросу про «Грады» местные жители не удивились. По их словам, стрельба слышна в Платове каждую ночь, только это Украина обстреливает Россию. В ночь, когда было снято видео, первый залп тоже дали украинцы, от него загорелось поле около хутора. Тогда российские военные пригнали установку «Град» и тоже открыли огонь.

Мы просим местных показать место, где она стояла, и платовские подростки охотно ведут нас в поля за хутором (точные GPS-координаты места — в редакции).

— Прям видно было, как снаряды по несколько штук вылетали. Три подхода по много залпов, — хвастаются наши проводники.

Среди сухой травы видны отчетливые подпалины: струя огня из реактивных снарядов сожгла траву на месте стрельбы. На почерневшей земле валяются осколки круглых пластин, похожие на заглушки от реактивных снарядов (несколько осколков — в редакции).

Чуть дальше, в узкой полосе леса между полями, подростки показывают нам следы полевого солдатского лагеря: шалаши и навесы из веток, горы мусора и хорошо различимые картонные коробки с надписью «Индивидуальный рацион питания. Армия России».

Местные жители рассказывали мне еще про несколько мест, где видели «Грады»: в районе хлебозавода на окраине города, около поселка шахты «Антрацит». Проверить эту информацию не удалось. Зато сразу несколько людей на условиях анонимности говорили мне про «Грады», стрелявшие около здания Центральной клинической больницы Гукова: «Приехали, поставили сразу за мусорниками… В больнице как раз раненые украинцы под охраной ОМОНа лежали. Услышали, что «Град» фигачит, — вскочили, забегали. ОМОН перепугался, похватал «бронники», автоматы — и на улицу. Видят: свои. Ну, расслабились, посмеялись».

Обломок заглушки от реактивного снаряда. Предположительно, в этом месте стреляла система «Град» Андрей Скороход

«Патриоты своей страны»

Шестого августа над полями под Куйбышево появился военный вертолет, приземлился на хуторе невдалеке.

— Беспилотник украинский вчера сбили, — со знанием дела сказал местный дед (эта версия не кажется мне правдивой. — Е. Р.) — Шукают (укр. «ищут» — Е. Р.) теперь пуще, чем на охоте. По 10 человек выгрузятся, все перероют — и дальше летят.

Житель следующего хутора был уже не таким разговорчивым:

— Ну, прилетали. А хто его знает, че прилетали? Можа, червей на рыбалку копать.

Удивительно отношение жителей местных хуторов к наращиванию группировки войск и обстрелам Украины. На вопрос «Где у вас тут стреляли «Грады»?» — каждый третий легко машет рукой и предлагает показать. Вторая треть осторожно говорит где, но добавляет, что не надо об этом рассказывать, потому что мы «патриоты своей страны». И еще треть упорно, обманывая не журналистов, а себя, убеждает, что стреляют только из Украины. Просто граница изгибается так, что звук слышен из-за спины, или эхо отражает его от соседних холмов…

При этом никто из тех, с кем я говорила, не осуждал стрельбу России по Украине, не удивлялся наращиванию войск у границы, а о том, что из-за появления наблюдателей ОБСЕ войска и орудия передвинули от границы назад, говорили как о понятном, разумном правиле игры. Но самое удивительное: когда я спрашивала, может ли война, фактически уже идущая на приграничной полосе русской земли, перекинуться дальше, может ли эта стрельба означать, что Россия вступит в войну всерьез, все как один смотрели на меня удивленно и тянули: «Да не-е…»

Гуково

— За боями мы следим, как же!

Какие победы у ополченцев — такие и настроения в городе. У них все хорошо — и у нас весело, — говорит жительница Гукова Татьяна.

О ходе боев в Гукове (65 тысяч человек, 5 км до приграничного КПП, хотя отдельные районы города подходят вплотную к границе) узнают не столько из телевизора, сколько от беженцев и родственники в соседнем Червонопартизанске.

Уже два месяца бои подходят к самой границы, в городе постоянно, как здесь говорят, «бухает», стекла дрожат.

— «Град» — это несколько залпов, а потом бух-бух-бух — разрывов. Еще есть единичные взрывы, глухие, видно, пушечные. Я думаю, это наши, ополченцы, — объясняет Татьяна.

В местной газете «Звезда шахтера» про войну не пишут, чтобы, как говорит главред Любовь Липанова, «не будоражить население». Зато публикуют инструкции для беженцев, просьбы соблюдать меры безопасности во время обстрелов и телефон, по которому надо звонить, если видишь «подозрительных людей» — например, сеящих панику и будоражащих население.

На угольной фабрике, где работает Татьяна, круглые сутки включен радиоприемник, настроенный на радио «Маяк». Однажды с утра новости стали какими-то странными.

— Говорят: наши взяли то, отдали то, потеснили террористов туда-то… Вроде бы все как всегда, только если обычно говорят, что Нацгвардия — плохая, плохая, плохая, то здесь вдруг, что ополченцы — террористы, враги и вообще… Вот до слова все наоборот! Думаем: да что такое? Позвонили на коммутатор. Оказывается, кто-то настроил приемник на украинскую волну. Мы так и не поняли: диверсия это или случайность…

К слову, главным источником информации для жителей приграничных городов остается российское ТВ: украинское, которое отлично ловится на границе, не смотрят вообще. При мне беженцы, только что прибывшие во временный лагерь в Матвеевом Кургане, настойчиво спрашивали, где можно найти телевизор: «Мы пока бежали, три дня без новостей были. Дайте, наконец, «Россию 24» посмотреть».

Интернетом пользуются многие, но заходят, как мне объяснили жители Куйбышево, на сайты тех же российских телеканалов или «когда почту читаем, на «Яндекс». «Майл».

Место наводчика

Когда-то в Гукове работали шесть крупных угольных шахт. Теперь остались две — в 2010 году Гуково включили в список моногородов, которым в первую очередь должна быть оказана помощь, но упадок и запустение все равно чувствуются везде.

Окрестности города — сплошные угольные отвалы, брошенные шахты, уродливый индустриальный пейзаж. Утром 3 августа бои начинаются вокруг шахты «Должанская-капитальная» в украинском Свердловске. Мы пытаемся подобраться поближе и поднимаемся на высокий угольный террикон.

Сверху видно лишь черную, покрытую белым пеплом угольную пустыню. На горизонте торчат бесконечные — уже украинские — шахты, над белой башней «Должанской» беззвучно поднимается густой серый дым — зрелище пугающее и завораживающее одновременно. По растрескавшейся серой земле мы подходим к самому краю террикона — и видим окоп.

Длинная яма прокопана глубоко в углу, в конце — защищенная с трех сторон бойница, автомобильное сиденье, на которое можно лечь грудью, крыша с маскировочной сеткой над ней… Здесь мог сидеть снайпер или, скорее, наводчик артиллерийского орудия — в проеме под крышей отчетливо видна Украина, зеленые, по контрасту со всем окружающим, мирные поля.

Позади, сразу за местом наводчика или снайпера, — пустые пластиковые бутылки и сигаретные пачки и на видном месте — новенькая нашивка с надписью «ФСБ РФ», лежащая демонстративно, как предупреждение местным жителям: уходите.

Место снайпера или наводчика на границе со стороны России Андрей Скороход

Малайзийский «Боинг»

Есть еще одно событие, случившееся совсем близко от российской границы, про которое мне хотелось расспросить ее жителей. 17 июля малайзийский «Боинг» потерпел крушение около украинского города Снежное, всего в 35 км от Куйбышево. Максимально нейтральный вопрос: «Что вы думаете об упавшем «Боинге»?» — я задавала всем, от глав районных администраций до детей. Ответы различались, но первая реакция была одинаковой. «Каком «Боинге»?» — спрашивали меня.

Падение самолета не то что забыли — его не очень заметили, не соотнесли со своей жизнью и страной. Видимо, государственные СМИ так старались отмежеваться от катастрофы, что подавили в сознании людей не только мысли о возможной причастности России к трагедии, но и соболезнование чужому горю.

— Конечно, мы сочувствуем, — объяснила заместитель главврача больницы Матвеева Кургана Ольга Мукиенко. — Но для нас это — как для Канады: случилось-то не у нас.

Мне называли две основные версии крушения: 1. Нацгвардия стреляла в самолет, приняв его за российский (не зря борт был раскрашен в цвета триколора), и 2. Нацгвардия стреляла в самолет Путина, который летел из Польши в Россию почему-то через Донецк.

— Всего через полчаса пролетал, вы же понимаете. И это тогда, когда вся Россия молится: дай бог здоровья нашему президенту, — понизив голос, объяснял глава администрации Матвеево-Курганского района Александр Рудковский. — Соболезнования? Соболезнования приносят родственникам. А их там у нас не было.

«Увидеть, как сбили самолет, практически можно было из окна. Но люди на крушение не отреагировали, подбитый ополченцами украинский вертолет обсуждали больше, — позже объяснил мне настоятель церкви в Куйбышево отец Максим. — Я думаю, люди, особенно беженцы, — которые бегут, скрываются, борются за свою жизнь, — считают себя более пострадавшими, чем иностранцы, которые разбились там.

Ночь под обстрелом

Полночи мы ездим вдоль границы — под грохот непрерывных ударов, мимо скрытых в «посадках» военных лагерей. Жители ближних к Гукову хуторов Васецкий и Новоровенецкий дежурят на дороге, тревожно вслушиваются, считают взрывы. Нервы у всех на пределе, и с каждым новым снарядом очередная машина срывается с места и едет прочь, в сторону города.

Звуки выстрелов идут с юга, но там, на хуторе Боброво, погашен свет и не видно людей. Внезапно в круге света единственного горящего фонаря появляется молодая женщина: длинные светлые волосы, нетвердые шаги, позади — двое детей.

— Что у нас происходит? На терриконах стреляют. Пипец! Уходите! — кричит нам, перепуганные дети мечутся за ней. Позади появляется машина, нетрезвый мужчина в одних трусах выскакивает наружу, запихивает в салон женщину и детей. Уезжает.

Чуть дальше встречаем местного подростка:

— У нас каждый день стреляют, я вроде привык. Тем более наши близко, вон там в посадках «ноны» стоят. Там земляк мой есть, с Иркутска.

— А как ты узнал?

Ну я туда сначала на мотоцикле поехал, чисто посмотреть. Солдаты меня поймали, раздели, связали и стали на моем же мотоцикле катать. Офицер увидел, навалял всем… Так и подружились. Я теперь к ним часто хожу.

…На хуторе Украинский (3 км от границы) стрельбу слышно меньше. Прямо у дороги расположилось застолье, веселая пьяная толпа. Чуть дальше, едва различимые без фонарей, сидят три старушки.

— Да сидим вот, трусимся, — сквозь темноту говорит одна. — Сегодня бахали — как будто прям тут, с огорода стреляют, но кто ж будет с огорода… На этой неделе только один день стрельбы не было. Ночью просыпаемся — кровати аж подпрыгивают. Убегают люди отсюда… Не знаем, что и делать. Мы уже и Путину прописали. Это ж он приказывает: ну не стреляйте близко. А они начинают молотить почти с Новоровенецкого. Тут все в танках, все в пушках, по хутору бэтээры идут…

— Обнаглела уже Украина, — вмешивается вторая. — Мы нищие, получаем свои копейки. Так жили б и жили, чего нам надо, хосподи-и. Покопаемся в земле — тем и живем.

Мимо с визгом проносится машина. «Тебя поймают и наколят чертика на жопе», — доносится из окон оглушительный реп.

— А это у нас молодежь, — невозмутимо продолжает старушка. — Страшно им. Сейчас в городе подопьют, осмелеют.

…В Ребриковке (4 км к югу от Украинского, 3 км от границы) звук обстрела почти не слышен, зато визжат тормоза вишневой «семерки»: пьяный парень кружит по селу широким зигзагом. На качелях около дома, томно изогнув шеи, качаются две блондинки. Вопрос про стрельбу кажется глупостью, да они ничего и не слышали.

— Не, у нас не стреляют. Здесь у нас рязанские стоят, дальше ярославские, — сидящий на холме над хутором парень почти неразличим в темноте. — Наших нет. В ополчение из наших тоже никто не пошел, что мы, дебилы? Пусть сами воюют. Хотя, наверное, придется и нам…

На обратном пути подвозим совсем юную Оксану. Пьяный парень на «семерке» подобрал ее на трассе, обещал подвезти в Красный Сулин, но завез в Ребриковку и теперь «выпендривается, катается».

В машине повисает запах перегара.

— Я извиняюсь, — смущается Оксана, — у меня просто сын четыре дня как родился. А старшему пацану уже год, в Сочах живет, у крестных. Мне все говорят: тебе, Оксана, реально везет на пацанов. Хреново только, что молоко пропало, так и со старшим было. Кормить не надо — вот я четвертый день в запое.

— Может, потому молоко и пропало?

— Не, это у меня наследственное, — отмахивается Оксана. — Я вообще работаю няней. Две девушки есть, они в Ростове, будем говорить прямо, работают в эскорт-услугах. Чтобы детей в детдом не сдавать, я и нужна…

Навстречу нам, топча подсолнухи вдоль проселочной дороги, медленно проезжают две военные фуры без номеров.

— А в Сулине у вас бабахает?

— Не, там не бабахает, там всюду войска, 21-й регион (номера Северо-Кавказского военного округа. — Е. Р.).

— Оксана, а вы думаете, будет война? — неожиданно для себя спрашиваю я.

— Война… — Оксана вздыхает. — Мне бабушка недавно гадала. Говорит, чё-то будет… О, гляньте, подсолнухи! У меня раньше такая вот шляпа была, веснушки… Все меня называли подсолнух. Реально ходячий подсолнух…

Граница

6 августа мы возвращаемся к хутору Примиусский. Сразу за речкой Миус поднимается высокий пологий поросший высохшей травой холм. Граница России и Украины проходит прямо по верхушке холма. Здесь она обозначена простой табличкой и тонким забором из ключей проволоки.

На горизонте со стороны украинского села Мариновка отчетливо видно три столба дыма, выгоревшие поля, едущую по дороге между ними одинокую белую «Газель» — наверное, водителю сейчас очень страшно.

Обстрел начался с самого утра, и отсюда, с самой верхней точки, отчетливо слышно, как работает артиллерия. Шум вылетающих снарядов раздается со стороны России. Они с шелестом рассекают воздух в нескольких сотнях метров над нашими головами — мы не видим их, но слышим отчетливо — и падают на территории Украины, видно, как над полями возникают все новые дымы. Так она и выглядит, война.

автор: Елена Рачева