Когнитивное оружие

Глава 3.1 монографии "Новые технологии борьбы с российской государственностью".

Практика использования науки и информации в качестве идеологического прикрытия крупных прагматических политических проектов сложилась довольно давно. Хорошо известно о применении их в этом качестве в рамках советской пропаганды. Но аналогичным образом они используются и геополитическими противниками России. Исчезла ли такая практика в современном, формально деидеологизированном мире? Есть основания считать, что она не только не исчезла, но вышла в связи с развитием коммуникационных технологий на принципиально новые масштабы применения. О масштабности такой практики можно получить представление из обошедшего несколько лет назад мировые СМИ сообщения. Десять тысяч американских ученых, включая 52 нобелевских лауреата, обвинили правительство США в манипулировании научными данными в политических целях. Численность подписантов для такого рода обращения беспрецедентна.

Среди тем манипуляций назывались вопросы от изменения климата Земли до психологии человека. То есть проблема манипулирования наукой в политических целях, по меньшей мере, существует. Если манипулирование наукой в целях латентного управления миром существует, то, соответственно, существуют и механизмы зависимости науки от условно именуемого мирового «клуба бенефициаров». Они основаны на идеологической, материальной, клиентной, клановой и статусной зависимости (условия когнитивного характера как пропуск в ученую корпорацию).

Научные теории, как показывает ретроспективный анализ, уже с XVII–XVIII вв. применялись в идеологических целях. Такие концепты, как: теория всемирной испанской империи (Т. Кампанелла «Испанская монархия», Дж.Де ла Пуэнта «Обоснование превосходства католических королей Испании над всеми другими королями мира»); право завоеваний, универсальность принципа борьбы («Левиафан» Т. Гоббса); теория «восточной деспотии» (Ф. Бернье); теория об отсталости Востока (Ш. Монтескье); триада мирового развития: дикость— варварство— цивилизация (А. Фергюссон); универсальность принципа рыночной конкуренции (А. Смит);
 

мальтузианство — фактически описывали и оправдывали расизм и колониализм, превосходство одних стран и народов над другими, превосходство Запада над Востоком и т. п.
 

Интересно отметить, что если манипуляция научными теориями сначала заключалась в их применении к описанию и оправданию действительности и существующих политических режимов и порядков, то дальнейшая эволюция заключалась в том, что «теории», изготовленные и раскрученные по политическому заказу, уже прогнозируют будущее. Точнее помогают политикам конструировать, проектировать будущее развитие и тем самым становятся прямым компонентом борьбы и принуждения в мировых делах. Что в них остается при этом от истинной науки? Что-то должно оставаться, чтобы хотя бы иметь вид научной теории.

Применительно к периоду XIX— первой половины XXв. в качестве прикрытия соответствующих политических проектных установок использовался целый ряд мирообъяснительных концептов западной гуманитаристики: гегельянская философия истории (Европа как высшее проявление исторического самораскрытия Мирового Разума); расовая теория А. де Гобино («Опыт о неравенстве человеческих рас»); марксизм; дарвинизм; спенсеризм; расология (Х.С. Чемберлен «Основы XIX столетия»); классическая геополитика (Х. Маккиндер «Геополитическая ось истории»); неокантианство (М. Вебер «Протестантская этика и дух капитализма»); нордическая теория, ариософия; геополитическая теория борьбы за «жизненное пространство» (К. Хаусхофер). Колониальные войны на этом этапе вновь совпадают с генерацией соответствующих концептов. Но если в предыдущую эпоху концепт шел за политикой, то теперь он предшествует политическим шагам. Вначале выдвигается концепт, а потом он реализуется политически. Диссонанс между исторической реальностью и мирообъяснительными моделями сохраняется.

Фундаментальное значение в генезисе претендующих на мировое влияние идеологий сыграла научная теория дарвинизма. Она создавала видимость опоры на естественнонаучную основу. К учению Ч. Дарвина апеллировали ведущие теоретики социализма, либерализма, фашизма. Специфика дарвинистской версии состоит в признании в качестве движущей силы эволюционного процесса борьбы за существование, приводящей в действие механизм естественного отбора. Каковы могут быть выводы из этой теории, переносимые на социум? Они очевидны. Если в биологической среде определяющим фактором является борьба за существование, то и в социуме движущей силой прогресса выступает борьба и конкуренция. А сам прогресс состоит в естественном отборе — победе сильных над слабыми.

В развитии социума, соответственно коллективизма, социальности быть не должно и все виды на социальное государство, социальную  справедливость отодвигались в сторону. Стоит ли говорить, что «сильным» в обществе является богатый, облеченный властью, и безнравственный, для  которого все средства приемлемы. Нарисованный портрет представляет собой образ «заказчика» соответствующих «псевдотеорий» и менипулирования в политических целях даже достаточно научных концептов. Использование теории естественного отбора в области международных отношений давало оправдание колониальной экспансии и истребления колонистами диких туземцев. Колонизация Северной Америки, сопровождавшаяся геноцидом местного населения, могла служить классической иллюстрацией модели дарвиновской селекции. Характерно, что Г. Спенсер, позиционируемый в качестве либерала, соотносил степень развитости социального устройства с физической, умственной и моральной развитостью народов. «Отсталые культуры», согласно ему, были созданы отсталыми народами, которые ничего иного, более прогрессивного биологически, создать не в состоянии. Эта сторона дарвинизма получила развитие в идеологии фашизма. Прямых ссылок на Ч. Дарвина в «Майн кампф» не содержится.

Однако само изложение основного фашистского манифестационного произведения представляет реплику концепта борьбы за существование. «Майн кампф»  изобилует дарвиновскими понятийными конструктами: «естественный отбор», «природная селекция», «борьба за выживание между расами» и т. п. Ницшеанский императив «Падающего подтолкни» получал дарвинистское естественнонаучное обоснование. И это не было фашистским извращением дарвинизма. Сам Ч. Дарвин являлся без оговорок убежденным расистом. В его теории естественного отбора выстраивалась не только эволюционная иерархия видов, но и иерархия рас. Книга «Происхождение человека и половой отбор» не оставляет на этот счет никаких сомнений. Главная книга Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» увидела свет в 1859 г.. К этому времени окончательно устанавливается модель мировой колониальной системы. Она фиксировала глобальную гегемонию Запада. Колониальной державой № 1 выступала, как известно, Британская  империя. Характерно, что именно в год выхода «Происхождения видов» англичане жестоко подавляют сипайское восстание, устанавливая окончательно свое господство над Индией. Волна шовинизма и расизма захлестывает  Великобританию. Ультрарасистские высказывания позволяет себе даже Чарльз Диккенс. Новая мировая система требовала научного обоснования.

 И тут, как нельзя кстати, появляется теория Ч. Дарвина. Господствующее положение в мире западного человека объяснялось его видовыми преимуществами над другими расами и народами в борьбе за существование. И неслучайно Запад держится за дарвинизм и сегодня. Мировая колониальная система, в виде ее модификаций— неоколониализма и неорасизма, продолжает существовать.

Классическая теория геополитики

Большой вопрос на предмет научной состоятельности вызывает классическая теория геополитики. К классикам геополитической мысли, таким как Х. Маккиндер, принято относиться с большим пиететом. Но неплохо проверить основания его теоретических построений. Выясняется, что они носят в большей степени метафорический, чем научный характер. Классическая геополитика выстраивается на модели плоскостного рассмотрения географического пространства. Отсюда производны конструкты Хартленда — Срединной Земли и Исланда — Мирового острова. По Х. Маккиндеру, они онтологически враждебны друг другу. Борьба между ними ведется за буферную территорию, по отношению к которой Н. Спикмен ввел термин Римленд — «дуговая земля». Но уже для пространственной «глобусной» модели понятие географической середины и других производных отнее лишено смысла. Метафорически выглядят в геополитике понятия «Восток» и «Запад». Как цивилизационные категории, они целесообразны. Однако использование их в жестком географическом смысле приводит к многочисленным недоразумениям.

Географически Востоком для России являются США и Канада. Но кто говорит о них, как о восточных странах? Австралия и Новая Зеландия — ассоциативные члены западного мира находятся по отношению к России в направлении юго-востока. При повороте на 180 градусов восточное положение страны к соответствующей точке отсчета меняется на западное. Территория Америки может быть достигнута как при движении на Восток, так и на Запад. Следовательно, о восточном и западном мире корректно говорить не в географическом, а исключительно в цивилизационном смысле. Хорошо, конечно, используя терминологию Х. Маккиндера, осознавать себя «геополитической осью истории». Но что это за ось такая? Не более чем агитационный образ. Исторически осевое значение в мире приобретали разные цивилизации. Это зависело от комплекса факторов, и прежде всего от уровня идейной-духовной консолидации населения и эффективности государственной власти. Никакой географической заданности в дихотомии атлантизм — евразийский континентализм не существует. Модель мироустройства, описываемая Х. Маккиндером, окончательно сложилась только вXXв. Принципиально важно, что реальное ее воплощение произошло уже после того, когда был номинирован сам концепт глобального противостояния  Хартленд и Мирового Острова. Об этой модели феноменологически можно  говорить лишь после создания СССР. Между тем главный труд Х. Маккиндера «географическая ось истории» увидел свет еще в 1904 г. Следовательно, речь идет не о научном описании или предвидении, а о проектировании геополитического мироустройства.
  

Мировым проектировщикам потребовалась такая модель, из которой бы следовала объективность консолидации атлантистского мира под предводительством США.
 

Интересно, что к Мировому Острову Х. Маккиндер относил, как известно, и Японию. И именно в 1904 г., напомним, началась Русско-японская война, в которой США и Великобритания активно поддерживали Токио. Еще один реконструируемый замысел маккиндеровского концепта — политическая изоляция России. Территория Хартленд была фактически тождественна границам Российской империи при условии урезания ее на Западе— в районах Балтии и Причерноморья и на Востоке — тихоокеанского приморья. Удивительно, что этот провокационный концепт оказался взят на вооружение патриотическими группировками внутри современной России. Тщеславная формула — «мы ось истории» — затмила анализ реального содержания научных оснований и политических последствий принятия идейной парадигмы «классической геополитики».

Научные теории как инструмент идеологического прикрытия периода «холодной войны»

Применительно к эпохе «холодной войны» обнаруживаются уже вполне проектирующие функции генерируемых на Западе мирообъяснительных  «научных» концептов. Казалось бы, реальное мироустройство— двуполярный мир: с одной стороны социалистическая система, с другой — капиталистическая. Однако выдвигаемые концепты описывают мир не в рамках существовавшей бинарной модели, а совершенно иначе. В противоречии с реальной системой двуполярного мира в период «холодной войны» были выдвинуты следующие теоретические направления:
 

• теория цивилизаций А. Тойнби, развитая С. Хантингтоном (основные субъекты— цивилизации и сверхцивилизация);
• теория конвергенции (единая, объединяющая капитализм и социализм социальная система);
• теория модернизации (основные субъекты — модернизированные страны и страны традиционного общества);
• теория «постиндустриального общества» (основные субъекты — постиндустриальные, индустриальные и аграрные сообщества);
• теоретические разработки Римского клуба (основные субъекты — страны богатого Севера и бедного Юга);
• теория мир-системы И. Валлерстайна (основные субъекты — страны центра, полупериферии и периферии).
   

Основная для указанных теорий модель выстраивалась при всех вариациях как однополярная. И уж конечно не в пользу мирового полюса социализма. Рухнул Советский Союз и установилась именно та однополярная система, которая описывалась при разработке всех этих теорий. Следовательно, вновь речь нужно вести не столько о собственно научных теориях, сколько о проектируемости и латентном управлении мира.

Теория «постиндустриального общества»

Одним из «замечательных» примеров манипулятивности в науке этого периода стала теория постиндустриализма. Научной критики она не выдерживает. Анализ статистических рядов по доле занятости и доле индустриального сектора в мировом ВВП за двадцатое столетие тренда снижения не подтверждает (рис. 1–2). Удельный вес промышленной составляющей экономики устойчиво возрастает. Значит, концепт постиндустриализма не отражает ни реальных исторических трендов, ни современной действительности. Искажая реальные геоэкономические тренды, теория постиндустриализма указывала ложные стратегические ориентиры для стран незападных цивилизационных ареалов, включая Россию — деиндустриализацию и сервисизацию.

Рис. 1 Занятость в промышленности в структуре экономической занятости (весь мир)


Рис. 2 Доля промышленности в ВВП мира

Скрытая сторона теории постиндустриализма связана с контекстом «холодной войны». Советский Союз, как известно, сделал основную ставку на развитие индустриального сектора экономики. Теория постиндустриализма подсказывала совершенно иные стратегические ориентиры. Удивительным образом ее вброс в мировое информационное пространство совпал с изменением траектории мировой исторической гонки между СССР и США. Советский Союз с начала индустриализационного рывка последовательно сокращал свое отставание от Соединенных Штатов по совокупным объемам промышленного производства. К началу 1960 — х гг. этот разрыв стал минимальным. Сохранение существующих на тот момент трендов означало бы, что СССР опередит США в течение десятилетия. И тут — происходит нечто. Темпы промышленного роста в США резко возрастают, тогда как в СССР (РСФСР) происходит соответствующее торможение. На постсоветском этапе показатели роста промышленности в России и вовсе приобретают отрицательное значение. США, между тем, продолжают увеличивать обороты промышленного производства. Более того, в 2011 г., когда по поручению В.В. Путина российская «наука» разрабатывала новую версию стратегии развития России «Стратегия 2020» под руководством В.А. Мау и Е.Г. Ясина, известных сторонников школы либерализма, одним из основных тезисов проекта документа стал тезис о постиндустриальной парадигме дальнейшего экономического развития страны. И это после беспрецедентной деиндустриализации России в ходе постсоветского либерального эксперимента, нанесшего невероятный ущерб стране.

Теория модернизации

Широкую популярность, как объяснительный концепт направления мирового развития, имеет разработанная еще в период «холодной войны» «теория модернизации». В России она, как и теория постиндустриализма, вынесена на уровень государственной стратегии. При этом содержание самого модернизационного концепта оказывается неопределенным. Опять  просматривается следование проектируемым внешними акторами мировой политики планам. Концепт модернизации был сформулирован еще в конце 1950-х гг. Наиболее ранняя его номинация обнаруживается в работе Д. Лернера «Уход от традиционного общества. Модернизация Среднего Востока». Далее в 1960-е гг. эта теория получила уже достаточно широкое распространение. Концепт модернизации историографически возник как альтернатива формационному подходу. Без полемики с марксизмом, его стадиальностью, содержательно понять его будет достаточно трудно. Концепт модернизации постулирует существование двух стадий в развитии глобальных социальных систем — традиционное общество и общество современного типа. Осуществляемый исторически переход от одной стадии к другой и составляет содержание модернизации. Но на практике это означает вполне конкретные вещи. Модернизация понимается прежде всего как разрушение традиции. Вариативность цивилизаций рассматривается в этом концепте как признак домодернового (т. е. осуждаемого как архаичное) состояния.

При переходе к обществу современного типа традиция демонтируется, а тем самым уничтожается и вариативность стран и цивилизаций.
 

Социальная модернизация подразумевает уничтожение «архаических» социальных структур, и в частности крестьянского мира с его укладом, который не вписывается в модель «современного общества».
 

Модернизация семьи выливается в ее разрушение, на что направлены нуклеарная семья, однополые браки, ювенальная юстиция. Модернизация образования — это, по сути дела, отказ от классической модели воспитания гармонической личности и переход к системе образовательных услуг. Демографическая модернизация устанавливает ориентир малодетности, преподносимой как непременное условие вступления в современную фазу развития. Эта фаза характеризуется высокой продолжительностью жизни, но непременно — при низкой рождаемости. Существует даже направление модернизаций религии, подразумевающее включение ее в социальный пакет сервисного общества. При этом от идентичности народов и государств ничего не остается, но зато все построены в процессе глобализации по правилам,  продиктованным Западом, генерирующим соответствующие «научные теории». Сколько в 2008–2012 гг. шума в России было по поводу модернизации страны (одно Сколково чего стоит), но кроме дальнейшей деградации во всех сферах жизнедеятельности государства ничего иного не происходит.

Теория «цивилизационных войн»

Выдвижение теории цивилизаций, казалось бы, противостояло устремленности к унификации мира. Однако парадоксальным образом ее положения также используются в целях продвижения западного проекта унифицирующей глобализации. Неясность относительно природы этого парадокса отчасти снимается при анализе «выдающихся» персоналий в истории научной и политической популяризации теории цивилизаций. Для этого полезно обратиться к должностным статусам крупнейших и общепризнанных фигур цивилизационного дискурса— А.Д. Тойнби и С. Хантингтона. Первый из них был руководителем Королевского института международных отношений, директором научного отдела Министерства иностранных дел Великобритании. Второй работал в секретариате Правительства, координатором в Совете Безопасности, директором Центра международных отношений США. Почему лица, функционально связанные с задачами создания архитектуры нового мирового порядка, реализацией национальных интересов в политике западных государств, оказались увлечены цивилизационной тематикой? Что объясняет практически общемировое распространение их идей? Идея множественности локальных цивилизаций противостоит идее унифицированного мира.
 

Традиционно религиозная модель мировосприятия выстраивалась на основе абсолютизированного противостояния добра и зла. Тойнбиевско-хантингтоновская версия цивилизационной вариативности ценностей противоречит этому взгляду.
 

Множественность цивилизаций предполагает множественность подходов к определению добра и зла (в каждом цивилизационном ареале — собственный). Перспективы для духовного единения человечества на основании заложенной в традиционных религиях общности базовых ценностей при такой постановке вопроса упраздняются. Понятие «добро и зло» в современной глобализации устанавливается глобализаторами в их, и только их, трактовке. Внесение разобщенности в пространство сил, ориентированных на сохранение традиций народов, расчищает дорогу для продвижения проекта либеральной унифицирующей глобализации. Новый мировой порядок, а именно гегемония западного мира, реализуется через два тактически различных, но стратегически связанных между собой проекта. Первый — это проект либеральной унификации человечества. Его целевые установки очевидны. Как правило, продвижение этого проекта тактически соотносится с внешнеполитической доктриной Демократической партии США. Второй проект реализуется через логику «цивилизационных войн». Формируется мировая архитектура множественности враждующих и заключающих временные альянсы друг с другом региональных центров. Над всеми ними статусно возвышается третейский военно-политический арбитр — США. Чаще всего эта линия соотносится с внешней политикой Республиканской партии. Первый проект предлагает путь прямой глобализации.

Во втором случае стратегия глобализма реализуется через опосредованную установку глокализации (идеологемы цивилизационной множественности и мультикультурализма). Результатом глокализационной политики является региональная локализация, подрыв духовного (в истинном смысле) единства человечества, деструктурирование его до уровня атомарных сущностей. Вначале констатируется ценностная автономность цивилизаций, затем — этнических локалитетов и, наконец, отдельных групп индивидуумов. Итог оказывается тем же, что и при первом проекте либеральной унификации. Сходятся оба проекта, как видно, в одной точке.

Принятие тойнбиевско-хантингтоновского концепта цивилизаций
представляет для России стратегическую ловушку. Привлекательный для части российского общества, которая обеспокоена происходящей эрозией российской цивилизационной идентичности, этот концепт ввиду подлога целевых установок особенно опасен. Цивилизационные отношения подаются С. Хантингтоном исключительно через конфликт. Цивилизации выступают в его интерпретации как главный источник международной напряженности в современном мире. Но это неверно по существу. Факты столкновения цивилизаций обнаруживаются на всем протяжении исторического развития человечества. Почему «вдруг» сейчас в цивилизационогенезе возникла война цивилизаций? Если кому-то нужна эта война и он ее втайне разжигает, например, оголяя фронт арабской солидарности в приизраильской зоне, или наступая на возрождающуюся латиноамериканскую цивилизацию, то тогда понятно происхождение и виден заказчик этой «теории». Понятно какими средствами ее так раскрутили по всему ученому миру. В моду вошло цитирование и ссылки к месту и не к месту.
 

Ограничение С. Хантингтоном взаимодействия цивилизационных систем исключительно конфликтогенным измерением носит искусственный характер.
 

Цивилизации не только сталкиваются друг с другом в конфликтах взаимного отторжения, но и выстраивают дружеские отношении, формируют цивилизационные альянсы. Через познание «другого» включался в действие важнейших механизм самопознания. Диалог цивилизаций исторически выступал, таким образом, как фактор укрепления собственной цивилизационной идентичности. Предлагая статистику цивилизационных войн С. Хантингтон игнорирует исторические факты союзов государств, принадлежащих к различным цивилизациям. Никогда, например, за всю многовековую историю взаимная вражда не омрачала отношений между Россией и Индией. Высшая степень цивилизационной комплиментарности! Примеров научной слабости  «теории» войны цивилизаций много, и они подтверждают такой ее признак как проектный и манипулятивный характер.

Проектирование будущего

Если верен тезис, что гуманитарная наука используется в политических интересах эгоцентрических проектировщиков будущего мироустройства, можно реконструировать, что именно ими проектируется. В частности, интересуют целевые ориентиры подобных проектных разработок в отношении России. Связь глобальных футурологических концептов и производных от них проектных научных постановок, адресованных России выглядит так:
 

• глобальное потепление — Россия в будущем страна максимально благоприятного климата;
• ресурсное истощение — Россия обладатель наиболее крупных ресурсных потенциалов мира;
• угроза глобального китайского экспансионизма — Россия неспособна сама удерживать свои территории в случае китайской экспансии (Э.Люттвак открыто говорит о грядущей китайско-американской битве за Россию);
• утрата контроля распространения ядерного оружия — ядерный арсенал России может оказаться в руках террористов.

С учетом этого и суммируя содержание указанных теоретических разработок, неизбежно делать вывод, что Россия должна быть взята под контроль международного консорциума. Когда же видишь с каким «восторгом» российская гуманитаристика цитирует и «отрабатывает» указанные «теории» — понимаешь, как именно работает механизм десуверенизации страны. Реконструируются и такие дуальные когнитивные связи, как:
 

• терроризм (в том числе ядерный) — международная борьба с угрозой  терроризма, безопасность в обмен на ограничение свобод;
• новое переселение народов — установление ограничительных барьеров по притоку мигрантов в страны «золотого миллиарда»;
• «война цивилизаций» — усиление международного арбитража и жандармских экспедиционных мобильных сил;
• финансовый кризис, объясняемый как следствие неуправляемости мировыми финансами— интеграция мировых финансов;
• утрата функций национальных государств — создание наднациональных структур управления;
• катастрофический характер загрязнения окружающей среды — международный контроль за экологическим состоянием регионов мира;
• перенаселение Земли за счет неконтролируемости прироста населения в странах мировой периферии — установление мирового контроля за демографическими процессами, планирование семьи;
• угрозы распространения эпидемиологической катастрофы из стран периферии — прямое вмешательство мирового сообщества с гуманитарной миссией.

А в итоге речь идет о создании «мирового правительства», мировой жандармерии, мирового бюджета и т. д. Само понятие пока публично не озвучивается. Но именно это и подразумевается как итог разрешения глобальных проблем. И нетрудно видеть, что адрес прописки проектируемых структур— это США.

Идеологический инструмент агностицизма

Манипулятивный характер имеет распространение не только научно-объяснительных концептов мирового развития, но и подходов в сфере гносеологии. В то время когда западная гуманитаристика идет по пути практического воплощения научных результатов в политику, конструкции и деконструкции социумов, для внешнего потребления предлагается идея  гуманитарного агностицизма. Если посмотреть на историю различных государств и цивилизаций, то везде при анализе факторов их гибели обнаруживается почти одно и то же. В преддверии краха соответствующей социальной системы появлялся некий слой интеллектуалов — еретиков. Истины, заявляли они, нет, ничто не познаваемо. А если ничто не познаваемо, то никакой общественной сборки и консолидации быть не может. После этого государство гибло. Аналогичные приемы используются сегодня в геополитической борьбе в современной России. Концепт непознаваемости мира четко связан сегодня с совершенно определенной идеологией. Это идеология либерализма, которая пронизывает всю современную парадигму государственного управления в постсоветской России. Вот как мыслит российская, «именитая» — как они сами себя называют, политологическая профессура, которая обучает не только поколения студентов, тиражируя псевдотеории, но и государственных служащих.

А, кроме того, еще и консультируют как политтехнологи российскую властвующую элиту. Вот цитата реального и очень известного профессора политолога Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (2011 г.): «Ни одна теория не даст вам исчерпывающего знания об объекте, она изначально будет деформированной. Ни одна теория не может отобразить реальность, которая содержит тот или иной феномен. Иногда концепции не способны даже схватить сущность, они гиперболизируют оттенки, боковые какие-то процессуальные характеристики, которые создают красивую схему, но на самом деле ничего не отражают, кроме сознания исследователя. То есть весь процесс рефлексии государственной политики на самом деле представляет только мощный пучок риск-рефлексов. Моделируя действительность, вы не можете ощутить реальность, которая стоит за этим. Вся конструкция — оценка, расчет альтернатив и прочее — совершается человеком подсознательно». Агностической парадигмы придерживались и другие видные представители либеральной мысли. Здесь и позитивист К. Поппер, и монетарист М. Фридман. К. Поппер писал о «нищете историцизма», недостоверности всего, что не может иметь прямой эмпирической верификации. М. Фридман утверждал, что недостоверны сами факты. Они, полагал создатель теории монетаризма, всегда внутренне противоречивы, а потому с ними не согласуется никакая гипотеза. Никакая модель в фридмановском понимании не может адекватно описать факты. «Столп либерального направления» Ф.Хайек шел еще дальше, заявляя, что в отличие от технологического и природного знания общественное знание в принципе не формализуемо.

Характерно признание западного экономиста неолиберального направления Л. Роббинса: «Все мы говорим, определяя экономику, об одном и том же, но до сих пор не решили, о чем именно».
 

Полемика с агностицизмом — это не только вопрос методологии. Это еще и вопросы идеологии и геополитической борьбы. Принятие тезиса о непознаваемости общественных феноменов означает в практическом плане капитуляцию российской гуманитаристики перед наступающим прагматически ориентированным геополитическим противником. В стране, где государственные деятели и национальные ученые мыслят подобным образом, ожидать адекватности и результативности государственного управления не приходится.

Механизмы «информационной раскрутки»

Итак, наука (или точнее — квазинаучные концепты) широко используется как инструмент идеологического прикрытия политических целей. Для этого же применяется информационное обеспечение. Следовательно, нужен контроль медиаресурсов. И такой контроль достигнут. Медиаресурсы, сконцентрированные в странах Запада (86% крупнейших медиакомпаний мира), обеспечивают его тотальное доминирование в мировом информационном пространстве. Сам факт применения технологии информационной «раскрутки» можно установить по динамике частотности соответствующих терминов, соотносящихся с фактическим развитием мира, в частности снаиболее знаковыми событиями истории— революциями, войнами, гибелью государств. Применительно к отечественной истории — это прежде всего Революция 1917 г., распад международной социалистической системы и распад СССР— 1989–1991 гг. Анализ частотности словоупотребления проводился по архиву «Нью-Йорк Таймс» за двести лет. В качестве индикативных с точки зрения идеологического содержания были выбраны следующие термины: свобода; тирания; авторитаризм; тоталитаризм; постиндустриальное; глобализация; постмодерн. Предположение о проектном характере использования информации  подтвердилось. Именно до политического события происходит соответствующий информационный разогрев, наблюдается рост частотности «проектирующих» это событие терминов. Далее, когда политическое событие (например, революция), происходило, политически желаемый результат достигался, осуществлялся заметный сброс частотности употребления термина. Для проектирующей стороны он, уже, очевидно, не представлял интереса, т. к. задача была уже решена.

Инструмент научного бренда и научного табу

Еще одним механизмом поддержки соответствующих научных псевдоконцептов является назидание: что считать истинной наукой, а что нет. Распространенным приемом является в этом отношении вручение научных премий, установление научных рейтингов и индексов. Классический пример— Нобелевская премия. Подавляющее большинство ее лауреатов понаучным номинациям (до 96%) — граждане западных государств. О том, что такое распределение не соответствует реальному развитию науки косвенно свидетельствует аналогичное доминирование Запада в номинациях по литературе и борьбе за мир. Очевиден политически манипулятивный характер награждений. Существуют различные рейтинги, обеспечивающие информационную раскрутку фигурантов определенных идеологических проектов. Так, в 2011 году под 24-м номером рейтингового списка глобальных мыслителей мира авторитетным журналом «Foreign Policy» был номинирован российский «мыслитель»… Алексей Навальный. В 2012 г. его в этом списке опередили девицы из Пусси Райот. Вот таков ансамбль мыслителей в России. Назидание, что считать «передовой наукой» производится с использованием маркера «ненаучности». Казалось бы, для научного познания не должно быть принципиально запретных тем. Однако табу существуют.

Применяются они к разработкам, способным подорвать позиции бенефициаров от проектирования мирового развития. Как только работы типа настоящей книги появляются в научном пространстве, они тут же получают оценку: «а,… вы опять о заговоре… надоело… ненаучно…» Еще одна типовая реакция: «Это идеологично, это ненаучно». Научная дискуссия заменяется клеймением. Современная Россия является полигоном применения перечисленных методов манипуляции от науки. Следование властвующей элитой страны ряду специально изготовленных и навязанных квазинаучных, контрнаучных концептов, как и их тиражирование на уровне консультирующих власть экспертных группировок, заводит государство в «стратегические ловушки», ведет к колоссальному ущербу во многих сферах жизнедеятельности, снижает государственный суверенитет России.