Распятый мальчик

В недавней статье я привел две такие цитаты из одного разговора. Первая – "Наглость так же, как и 70 лет назад, часто достигает своей цели... Чем невероятнее ложь, тем быстрее в неё поверят". И вторая – "Это сознательная политика, направленная на достижение своих собственных узкокорыстных целей, используя такие античеловеческие методы. Это не сумасшедшие... Это целенаправленная политика, это хуже, чем сумасшествие".

Я писал тогда, что всё это очень напоминает "вводную", указание. Пропагандистам.

Конечно, мне самому не хотелось в это верить. Но история с рассказом на Первом канале о трехлетнем сыне ополченца, распятом украинскими войсками в Славянске, показывает, что то, что мы видим по телевизору, – это в самом деле "Пропагандисты, Путин дал приказ".

Но я не о том, что до дна нам еще далеко...

В 21-м веке нам снова рассказывают историю про распятого мальчика. И, знаете, многие ей будут верить. А знаете, почему? Это не короткий разговор, но об этом стоит рассказать.

Помните диалог в "Братьях Карамазовых" (в главе "Бесенок") между Алешей Карамазовым и любимой им совсем юной Лизой?

Лиза спрашивает: "Алеша, правда ли, что жиды на пасху детей крадут и режут?". Почти идеальный герой Достоевского отвечает: "Не знаю".

Это значит, что и сам Достоевский, великий Достоевский, Достоевский-всечеловек, брат всех людей Достоевский тоже не знает – крадут или не крадут, режут или не режут.

Почему? Откуда такая неосведомленность и такие фантазии? Дальнейший разговор героев раскрывает – откуда (прошу прощения за длинную цитату):

"— Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, чрез четыре часа. Эка скоро! Говорит: стонал, всё стонал, а тот стоял и на него любовался. Это хорошо!

— Хорошо?

— Хорошо. Я иногда думаю, что это я сама распяла. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот. Вы любите?

Алеша молчал и смотрел на нее. Бледно-желтое лицо ее вдруг исказилось, глаза загорелись.

— Знаете, я про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах. Воображаю, как ребеночек кричит и стонет (ведь четырехлетние мальчики понимают), а у меня всё эта мысль про компот не отстает..."

Если зажать нос и проанализировать антисемитскую литературу, можно обнаружить, что у слова "жид" в современном русском языке не одно, а два значения. Первое – общеизвестное: "еврей", или "плохой еврей" по денотату и сгусток ненависти по коннотату. Второе осознается гораздо меньше – просто плохой человек: хитрый, своекорыстный, враждебный... Конечно, в примитивном, или, как говорят психологи, когнитивно простом сознании антисемитов (а они все когнитивно просты) оба значения слиты. Но от этого два не превращаются в одно.

Этим и объясняется, почему антисемиты превращают в еврея любого, хоть сверхрусского человека, который им не нравится: Лужкова-"Каца", "Ельцинера" и т.д.. "В океане рыба-кит. Толстый, сволочь. Значит – жид". Отсюда же – и "жидобендеровцы".

А знаете, что стоит за этой ненавистью? А стоит за ней неосознаваемая ненависть к черной половине своей собственной души, к своему "внутреннему жиду". Этот "внутренний бес" (хотя кавычки здесь и не нужны) бесит не только антисемитов – всех русских людей. Но у антисемитов он превращается в "жида" и перемещается из внутреннего мира во внешний.

Великий исследователь темных закоулков нашей души сумел ухватить этого бесенка за хвост: Лиза, сладострастно смакуя, рассказывает Алеше о своем "внутреннем жиде", любящем ананасный компот, и чуть позже казнит себя и "жида в себе": "Подлая, подлая, подлая, подлая!".

На этом и основан механизм нашей веры в чудовищную, нелепую, полностью алогичную ложь. Она резонирует с черной стороной нашей души и, как бы выбрасывая черное из внутреннего мира во внешний ("экстериоризируя" – для любителей "умных" слов), доставляет нам своеобразное облегчение: снимая внутреннее напряжение самоненависти и предоставляя нам возможность оправдать себя ("я не один такая мразь"). Мы охотно верим в любые ужасы потому, что эти ужасы уже творятся внутри нас.

Знают ли всё это современные ученики Геббельса? Не могу сказать точно. Но определенно – догадываются.