"Чувство вины лежит на всех нас"

Война с Германией могла закончиться годом раньше. Не в мае сорок пятого, а в июле сорок четвертого. Если бы это произошло, миллионы людей по обе стороны фронта остались бы живы. Что же этому помешало? Роковая случайность? Предопределенность судьбы? Или злая воля?

20 июля 1944 года Адольфа Гитлера вполне могли убить. Внутри армии созрел заговор против фюрера. Среди офицеров, решивших избавить родину от Гитлера, были представители самых родовитых семейств Германии.

 Честно говоря, я не знаю, как к ним относиться. Они носили нацистскую форму. Они воевали в составе вермахта. Они участвовали в преступлениях Третьего рейха. Как я могу считать их героями? И вместе с тем они нашли в себе силы восстать против Гитлера.

 Самую влиятельную группу заговорщиков составляли националисты и консерваторы. У них не было принципиальных расхождений с Гитлером. Офицерский корпус поддержал фюрера, потому что считал правильным территориальные захваты. Генералы исполняли его преступные приказы. Разочарование пришло с поражениями: генералы увидели, что Гитлер ведет страну к катастрофе.

 Антигитлеровское сопротивление было очень разнородным. Различные фракции с трудом находили общий язык. Восхищение вызывают те немногие, кто по моральным и религиозным соображениям считал гитлеровский режим преступным.

 Совесть и мораль

 Политика уничтожения людей нуждалась в пропагандистском обеспечении — и евреев изображали существами, в которых нет ничего человеческого. После войны немцы, оправдываясь, станут повторять, что Гитлер совершенно задурил им голову, а они, такие доверчивые, ему поверили. В реальности нацистская пропаганда всего лишь высвободила тщательно скрываемые инстинкты, позволила делать то, что многим хотелось: убивать и грабить. Обычно общество не позволяет уничтожать детей, а тут выяснилось, что это не просто позволено, а даже необходимо! Дело государственной важности!

 Но были немцы, которые, подчиняясь велению совести, следуя своим моральным и религиозным принципам, не желали участвовать в преступлениях.

 В центре заговора оказался генерал-майор Хеннинг фон Тресков. Его сформированный прусской государственной идеей консерватизм сопротивлялся необузданному нацистскому режиму. Без свободы он не представлял ни человеческого достоинства, ни прогресса. Диктатура, считал генерал Тресков, породила страх, трусость, несамостоятельность, она ломала характеры, создавала волчье общество, которое унижало и подавляло каждого. Только свобода могла избавить народ от этого прозябания.

 — Гитлер погубит Германию, — сказал он жене. — Я не понимаю, как люди могут считаться христианами, если они не враги этого режима. Подлинно убежденный христианин может быть только против режима.

 «Однажды ко мне пришел капитан Беттерман, мы с ним вместе сражались во Франции, — вспоминал майор вермахта Филипп фон Бёзелагер. — Он ехал с двумя типами из эсэсовской службы безопасности. У них купе было забито алкоголем. Они напились и стали рассказывать, что айнзацгруппы уже убили 250 000 евреев. Беттерману стало плохо, и он явился ко мне, чтобы на меня все это вывалить. А генерал Тресков показал мне донесения, из которых следовало: это происходит повсюду».

 Тресков задал капитану прямой вопрос:

 — Поможешь все это остановить?

 «Я не считал себя каким-то особенно смелым и решительным, — говорил потом майор фон Бёзелагер. — Но если ты настоящий офицер, уклониться немыслимо. Про меня и моего брата было известно, что мы ходим в атаку в фуражках, а не в касках. Когда тебя спрашивают: ты остановишь преступление, не остается ничего иного, как ответить: «Да».

 Участник Сопротивления капитан барон Аксель фон дем Буше говорил потом, что если бы он и его товарищи не увидели, как нацисты убивают мирных граждан, не было бы и заговора против Гитлера.

 Капитан Буше был трижды ранен и много раз награжден, командование вермахта считало его героем. 5 октября 1942 года на его глазах расстреляли большую группу украинских евреев. И он сказал, что готов убить Гитлера — даже ценой собственной жизни. Его спросили: а сможешь? Ведь ты дал присягу фюреру… Буше ответил, что присяга основана на взаимной верности. Гитлер первым ее нарушил, он — преступник.

 Так же считал потомок древнего рода граф Петер Йорк фон Вартенбург. До капитана Буше гестапо не добралось, а графа приговорили к смерти. Перед казнью он писал родным, что вступил в антигитлеровский заговор «из чувства вины, которая лежит на всех нас». О массовых убийствах евреев полковник граф Клаус фон Штауфенберг, высоко ценимый в армии молодой офицер, узнал от приятеля из министерства иностранных дел. Реакция Штауфенберга: надо убить Гитлера.

Гестапо и военные

 Участники Сопротивления, коммунисты, социал-демократы, просто люди либеральных убеждений рано или поздно попадали в гестапо. Только у военных был шанс восстать против Гитлера. Нам трудно себе это представить, но вермахт (до 20 июля 1944 года) обладал определенными привилегиями: госбезопасность не имела права заниматься военными. Нацисты захватили власть в 1933-м, и режим еще не достиг совершенства.

 Достаточно много офицеров было так или иначе посвящено в заговор. Они говорили довольно откровенно. Поразительно, что никто их не выдал. Офицерская честь не позволяла доносить на сослуживца, даже если не согласен с его взглядами.

 Граф Клаус Шенк фон Штауфенберг принадлежал к родовитому швабскому дворянству. Полагали, что он станет музыкантом или — поскольку замечательно рисовал — архитектором. К удивлению друзей, он захотел стать офицером. Он выделялся в армейской среде, независимый по характеру, вел себя свободно и раскованно. Стремительно делал карьеру. В феврале 1943 года подполковника Штауфенберга назначили начальником штаба 10-й танковой дивизии, входившей в состав Африканского корпуса в Тунисе. Штабной работник должен был расширить свой боевой опыт. Воевал он недолго. 7 апреля 1943 года утром командный пункт дивизии менял расположение. Самолеты союзников на бреющем полете охотились за любой целью. Во время авианалета Штауфенберг успел выпрыгнуть из машины и остался жив, но получил тяжелые ранения.

 На его счастье, рядом оказался врач, который оказал Штауфенбергу первую помощь. Простреленную правую руку ему ампутировали. Он потерял левый глаз и два пальца на левой руке. Через несколько дней на одном из последних госпитальных судов, которым удалось вырваться из Северной Африки, его доставили в Италию, оттуда — в Германию. Он был весь в гноящихся ранах от осколков. Антибиотиков в Германии еще не было. Ему сделали несколько операций, чтобы не умер от инфекции.

 Он пережил адские страдания. Но не пал духом. Он заглянул в глаза смерти, и с ним что-то произошло. Лежа в госпитале, он решил, что обязан избавить Германию от Гитлера. Сказал жене:

 — Знаешь, у меня такое чувство, что я должен сделать что-то, чтобы спасти рейх.

 Подававшему большие надежды офицеру разрешили продолжить службу, несмотря на увечья. Штауфенберг с присущей ему железной дисциплиной заставлял себя как можно скорее стать пригодным для службы. Научился справляться с бытовыми делами оставшимися пальцами левой руки.

Убить любой ценой!

 На протяжении трех лет группа высших офицеров вермахта искала возможности покончить с Гитлером. Поразительно, что даже в военное время охрана Гитлера была небрежной, несколько раз фюрера спасала случайность. Заговорщикам просто не везло.

 Опасность расшатывала нервы.

 «Человек, сам не переживший в Германии годы террора, не в состоянии представить себе, что это значило, — вспоминала графиня Марион Дёнхофф, состоявшая в родстве с императорским семейством Германии. — Доносы, концлагеря, смертные приговоры определяли атмосферу, в которой эти обреченные на гибель люди делали свое дело».

 Генерал-майор Хеннинг фон Тресков временами отчаивался. Не был уверен в успехе. Именно в этот момент рядом с Тресковым появился Штауфенберг. Тресков восхищался организационным даром Штауфенберга. Тот ценил ясность ума и решимость Трескова. Они понимали: государственный переворот требует большой концентрации сил и огромной подготовительной работы.

 Полковник искал единомышленников и с раздражением говорил о сослуживцах с их манией повиновения приказу: доверяй фюреру, получай жалованье, неси службу и радуйся предстоящему отпуску. На кого же надеяться отечеству? «Люди, у которых легко гнется позвоночник, не смогут стоять прямо». Штауфенберг решил, что он сам избавит страну от диктатора.

 20 июня 1944 года Штауфенберга назначили начальником штаба резервной армии. Он отвечал за пополнение частей и соединений, понесших потери в личном составе, и за формирование новых дивизий. Он получил право докладывать лично Гитлеру.

 Но после высадки англо-американских войск в Нормандии у него возникли сомнения: есть ли вообще смысл в покушении? Не слишком ли поздно? Исход войны уже решен: Германия потерпела поражение, теперь ее уже ничто не спасет.

 Он спросил Трескова и получил ясный ответ: Гитлера надо убить любой ценой. Если покушение не удастся, все равно следует попытаться устроить государственный переворот. Немецкое движение Сопротивления перед всем миром и перед лицом истории, рискуя своими жизнями, должно совершить этот шаг. Речь идет о спасении исторической репутации Германии и немецкого народа. Все остальное неважно…

Портфель с взрывчаткой

 Застрелить Гитлера полковник не мог, поскольку у него осталась одна рука. Значит, его надо взорвать. Заговорщики располагали трофейными британскими взрывателями с замедлителями на десять, двадцать и тридцать минут. Но реальное время взрыва зависело от температуры воздуха, концентрации кислоты, толщины проволоки. Словом, точно время взрыва определить было невозможно.

 Штауфенберг использовал взрыватель, рассчитанный на полчаса, чтобы успеть покинуть ставку. Он обязан вернуться в Берлин, потому что остальные участники заговора колебались и нервничали.

 20 июля 1944 года, когда его вызвали в ставку фюрера, он сам привел в действие взрыватель, что однорукому было крайне трудно. Левой рукой, на которой осталось всего три пальца, пинцетом раздавил капсулу химического взрывателя. Он должен был произвести эту манипуляцию крайне аккуратно, чтобы кислота начала медленно разъедать оболочку проволоки. Нажать слишком сильно — и можно перекусить провод.

 У Штауфенберга было две упаковки взрывчатки по 975 граммов. Полковник использовал одну упаковку, потому что спешил и нервничал. Если бы ему не изменило хладнокровие и он взял оба пакета, мощности взрывчатки, как потом установили эксперты, хватило бы на то, чтобы покончить с Гитлером.

 Барак для совещаний был длинным и узким. Все расположились вокруг тяжелого стола для карт, который покоился на мощных дубовых тумбах. Гитлер устроился напротив открытых окон. Штауфенберг тоже занял место у стола. Портфель с взрывчаткой поставил в ноги. Через пару минут, извинившись, попросил разрешения срочно позвонить и вышел. Около часа дня раздался сильный взрыв. Штауфенберг был уверен, что Гитлер мертв.

 Но погибли только четверо. Остальные были оглушены, получили ожоги и порезы.

 «Гитлера вывел генерал-фельдмаршал Кейтель, — вспоминал адъютант фюрера Николаус фон Белов. — Его мундир и брюки висели клочьями, но, как показалось мне, серьезных телесных повреждений он не получил. У него было возбужденное, почти радостное лицо человека, ожидавшего чего-то тяжкого, но счастливо избежавшего этого».

 Врачи вытащили у Гитлера из кожи больше ста деревянных заноз. Взрывная волна повредила барабанные перепонки, из ушей шла кровь, он плохо слышал и на время лишился сна.

Убили и опозорили

 20 июля 1944 года генералы, пытавшиеся убить Гитлера, имели шанс взять верх в стране. Тогда война закончилась бы годом раньше. Но участники заговора действовали неуверенно, поэтому погубили себя и своих близких. Узнав, что Гитлер жив, они спешили предать товарищей и перебежать на другую сторону.

 Почти всех заговорщиков схватили. Был уже двенадцатый час, когда их вывели во двор и расстреляли по одному в свете фар у стены, заложенной мешками с песком. Штауфенберг успел воскликнуть:

 — Да здравствует священная Германия!

 Каким бы малым ни казался политический результат покушения, совершенного полковником Штауфенбергом, попытка избавить страну от Гитлера и прекратить убийства — единственное, что можно было записать в актив, когда открылись масштабы соучастия немцев в варварских преступлениях режима. 20 июля 1944 года оказалось самым светлым моментом в мрачной новейшей истории Германии. 20 июля спасало Германию от полного позора, хотя осознание этого пришло не сразу.

 Нацистская пропаганда опозорила участников заговора, их выставили жалкими антипатриотами, предавшими родину в трудные для нее военные годы. И после разгрома нацистской Германии немцы ничего не знали об участниках последней попытки убрать Гитлера.

 В социалистической ГДР историки издевались над «якобы подсказанным совестью» решением офицеров противостоять режиму. Обливали грязью «путч генералов, монополистов и реакционеров», называли заговор «легендой».

 Путаница и смятение царили и в ФРГ. Разговоры о важной для общества роли оппозиции еще не находили отклика в народе. Командование бундесвера видело в нарушении заговорщиками присяги нечто недопустимое. Выполнение солдатом приказа должно быть законом. Тем не менее 20 июля 1961 года казармы в Ольденбург-Бюммерштеде стали носить имя Хеннинга фон Трескова.

 Выстроили почетный караул. Приехала вдова — Эрика фон Тресков. Командующий военным округом произнес речь. Военный оркестр исполнил марш 1-го гвардейского пехотного полка. Зазвучал гимн, и с большого портрета генерала Хеннинга фон Трескова, укрепленного на фасаде здания штаба, сняли покрывало…

Дух и успех

 «В истории решающую роль играет не столько успех, сколько дух, из которого рождается действие», — писала об участниках заговора 20 июля легендарная издательница газеты «Цайт» графиня Марион Дёнхофф.

 Я имел удовольствие беседовать с графиней Дёнхофф. Когда-то она присоединилась к кругу немецких аристократов, врагов Гитлера. После неудачного покушения 20 июля 1944 года ее тоже арестовали, но у гестапо не нашлось против нее никаких улик. Среди уничтоженных нацистами участников заговора был и жених Марион Дёнхофф. Она осталась верна ему, и ни один другой мужчина не нашел места в ее сердце.

 Ее семья столетиями владела поместьем в Восточной Пруссии. Когда в январе 1945 года в Пруссию вошли советские войска, она бежала — ускакала на лошади. В 1944–1947 годах пятнадцать миллионов немцев были изгнаны из родных мест. Они потеряли дома и все имущество. Женщин насиловали, мужчин убивали. Многие немцы погибли от голода и холода по дороге. Два миллиона погибли.

 Как немцы когда-то радовались присоединению Судет к Германии, включению Австрии в состав рейха! И вот чем это кончилось.

 Марион Дёнхофф жалела об утрате родового гнезда: «Шесть веков словно корова языком слизнула. Первые годы я просто не хотела этого признавать. Но то, что сумасшедший (Гитлер) спустил подчистую, невозможно вернуть назад».

 Она нашла правильный подход к этим драматическим для нее и многих немцев событиям: история послевоенного изгнания немцев — это последнее преступление Гитлера, результат затеянной им Второй мировой.

 Фантастическая женщина! Моральные устои таких людей, как графиня Дёнхофф, спасли репутацию немецкого народа. И после ее смерти не меняются принципы, которыми руководствуются журналисты еженедельника «Цайт». Никаких разговоров о том, что «и в Третьем рейхе было много хорошего» и «нельзя огульно охаивать прошлое страны», что «надо воспитывать молодежь на героике», а антисемиты и националисты в конце концов в чем-то правы... Для порядочного немца они были и остались убийцами миллионов людей и разрушителями Германии.