Петрович

- Петрович! Мамка просила ей позвонить! „
У Сашки уж свои дети. Пацану лет пять. Петрович иногда берет внука на рыбалку.
- Ладно! — лениво так отвечает Петрович. Но звонить никуда не торопится.
- А чего, — спрашиваю я. Сашка тебе не родной, что ли?
- Чего это? — удивляется Петрович
- Ну вот он тебя Петровичем зовет. Мамку — мамкой. А тебя — Петровичем.
- А-а-а! Ну, это старая история! — говорит Петрович.
И, подумав, рассказывает. Лет двадцать назад, когда Сашке было как раз лет пять, то есть как сейчас внуку, работал Петрович в конторе крупного завода. То ли главным инженером, то ли главным технологом. Квартиру еще не получили, и жили в малосемейке возле завода. Санька к отцу на работу частенько прибегал, сидел в кабинете, играл во всякие разные интересные игрушки, которые взрослые почему-то называли образцами продукции. Естественно, что в конторе Саньку все знали. И на проходной.

Как-то раз, придя в кабинет к отцу, он его там не застал. Отец был на территории. Санька на территории ни разу не был, и решил этот пробел восполнить. Видимо ему казалось, что стоит выйти за проходную, как отец там и обнаружится. На вахте его конечно не пропустили, и он спокойно прошел в расположенную рядом дырку в заборе, которой пользовалась половина завода.

О том, что территория завода настолько огромна, Сашка не подозревал. Он спокойно дошлепал до первого цеха, и шагнул внутрь. Цех испугал его размерами, шумом, огромными машинами, которые работали сами по себе, и безлюдием. Сашка чуток прошел между машинами, и напрочь потерял ориентацию в пространстве. Потом он несколько раз тихонько позвал папу, потом в голос заревел.

На рев сбежалось несколько работников цеха. Они мальца попытались успокоить, но он только громче выл, упирался и кричал: "Па-па! " Чей ребенок — никто не знал. На вопрос "Ты чей? " уверенно отвечал сквозь слезы "Папин! ". Оставлять мальца в цеху было нельзя. Идти куда-то с незнакомыми мужиками в грязных спецовках Санька напрочь не хотел, и при попытке взять его за руку плач превращался в форменную истерику. Но тут на общее спасение в цех случайно зашла Муза Николаевна. Муза Николаевна, женщина преклонных лет, всю жизнь проработала на заводе, а последние лет десять была секретарем директора. Твердой рукой рулила хозяйством, знала всех и вся, и тот же Петрович, пришедший когда-то на завод пацаном на должность ученика слесаря, хоть и вырос в большие начальники, Музу Николаевну побаивался.

Как, собственно и все остальные три тысячи работников завода, включая директора.

Санька был наверное единственным, кто Музу Николаевну не боялся. А даже наоборот. Поэтому работники сразу разбежались по своим местам. От греха. И Музе Николаевне предстала та же сюрреалистичная картина — плачущий и зовущий папу одинокий ребенок посреди огромного цеха. Даже она от этой картины слегка растерялась. И запричитала:
- Ой! Етишкина жисть! Папу он зовет. Ну хто ж тут знает — кто твой папа? Ну хто ж так зовет? Ну хто ж тебя услышит? Вот смотри, как надоть!
Муза Николаевна выпрямилась во весь рост, набрала полные легкие, и над территорией цеха, перекрывая шум машин, поплыл рев:
- Петро-о-ович! В рот тебе кочерыжку! Та где-е-е, разъе*ить твою налево?
Сашка перестал плакать и открыл рот. И — о, чудо! Откуда-то из глубины цеха раздался голос отца:
- Ну что стряслось, Николавна?
Муза Николаевна еще раз набрала воздуха, и протрубила:
- Бежи быстрей сюда, гадский папа!

Спустя несколько дней, когда инцидент был благополучно забыт, у Петровича в доме собралась большая шумная компания друзей и сослуживцев. Отмечали какой-то праздник. В разгар веселья Петрович вышел на кухню за разносолами, и там застрял. На призывы жены и гостей "Петрович! Водка греется! " не реагировал. И тогда Санек, уплетавший тут же праздничный обед, оторвался от процесса и авторитетно заявил:
- Папку так не зовут,-  добавив почему-то - Етишкина жисть!
- О! — отреагировали гости. - А как же зовут?
Польщенный вниманием, Сашка встал, сглотнул, набрал побольше воздуха, и заорал так, что у гостей заложило уши:
- Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Бежи быстрей сюда, гадский папа!
Гости смеялись до слез и аплодировали. Растерянный Петрович стоял в дверях.

С тех пор Санька отца иначе как Петровичем не называл. Хорошо, что удалось отучить от всего остального.
- Вот такие пироги — завершил рассказ Петрович, вытащив очередного «пятачка». Потом добавил:
- Он даже когда письма из армии писал, начинал так. "Здравствуй, мама! Петровичу — привет!".
Мы открыли еще по пиву, и каждый задумался о своем, глядя на поплавки.
И разом вздрогнули от внезапно раздавшегося сзади звонкого детского крика:
- Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Ты почему бабушке не позвонил? Она лугается!