«Провинциалка». 4 глава. «НЕ ВЕРТЬЕ ПЕССЕМИСТАМ И АТЕИСТАМ. ВЕРЬТЕ ОПТИМИСТА

«Провинциалка». 4 глава. «НЕ ВЕРТЬЕ ПЕССЕМИСТАМ И АТЕИСТАМ. ВЕРЬТЕ ОПТИМИСТАМ!»

   Фортуна Ляпти споткнулась на экзамене по истории. В Африке были африканские события. Рекомендация историка была предельно простой и пессимистичной.

- Пахать!

   Профессор  посоветовал ещё изучать механику плуга в родных пенатах.

   Пессимистический приговор обозлил Ляптю. Возвращаться в пенаты с черными от дыхания паровозов посадками и задыхающимися в карьерной  пыли акациями не хотелось. Ляптя перебрала несколько вариантов и остановилась на бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала комнатку. В комнате была спартанская обстановка. Пожелтевший ковёр с ромашками. Хозяйка поливала их зимой из проржавевшего длинноносого чайника. Весной продавала на дерюжном  коломенском рынке. И двуглавый орел с раскрытым клювом, куда хозяйка бросала погребальный капитал. Двуглавый осуждающее  смотрел на Ляптю и клевал ее руки.

- Как живой, - говорила Ляптя, почёсывая поклеванные руки.

- Ты что? Пессимистка и атеистка?  - отвечала хозяйка. – У них всё мёртвое.

- Наполовину то. Батько гармошку растягивает, а мать -  «Библию» и «Псалтырь».

   Неудачу Ляпти на экзамене хозяйка прокомментировала с чисто артистической точки зрения: при таких сбоях Фортуны Ляптя должна расстегивать кофту и снимать юбку.

- У тебя не идеи, - бросила Ляптя, - а не пролетарские сексуальные сквозняки.

   Она еще добавила, что профессор истории находится на пороге путешествия в гробу.

- Ты точно была артисткой? - спросила Ляптя.

      Подтвердить это мог даже двуглавый, помнивший времена реверансов, книксенов  и августейших ручек.

- И можешь сыграть эту? – Ляптя покрутила пальцем в виске. – Прорепетируем, - сказала она, когда хозяйка   ответила, что она играла не только сумасшедших, но и российских императриц.

   Они легли спать, когда на детской площадке еще   раскачивались качели. И  проснулись от  звона стаканов      возле  магазина "Вино", от которого вздрагивала листва на деревьях. Хозяйке были даны   строжайшие указания    придерживаться эпохи реверансов и августейших ручек.

- Думаешь, поверят? - с тревогой спрашивала хозяйка.

   Она никак не могла  вынырнуть из прошедшего и привыкнуть к настоящему.

- Поверят, - уверенно сказала Ляптя. – Сама меня учила. У нас верят тому, что не может быть. А в то, что есть, не верят. Главное запутать идей этикета. Первую пробу сделаем на остановке такси.

   На остановке такси с километровой очередью хозяйка сделала несколько реверансов и ручек. Вначале толпа с интересом наблюдала за хозяйкой, которая откалывала налево и направо легкие кивки головой, сгибала ноги, отводя коленки в разные стороны. Словом, работала душой и телом на публику, но когда хозяйка стала насильно впихивать руку для поцелуев, от которых у толпы вспухли губы,  толпа возмутилась.

- Это что за не пролетарские пережитки? 

   Скорбная речь Ляпти о ридной бабушки, которая сошла с ума после провального экзамена внучки, взволновала толпу, которая буквально на руках впихнула Ляптю и  хозяйку в такси.

- В какую больницу? - спросил таксист.

   Бывшая артистка вытащила двуглавого.

- Покорми птицу, - сурово сказала она.

   Спина у водителя была, как днище телеги и могла брызнуть. Ляптя на всякий случай отодвинулась в угол.

- А какой корм ей нужен?

- Бабки, - ответила хозяйка.

   Она показала, что орел может взлететь и клюнуть. Таксист оказался волшебником. Он отбросил все петляющие дороги  и показал, что ему знаком  кратчайший путь к нужному месту.

- Дай бабок хоть на жратву, - сказал он Ляпте. - Я все свои скормил этой падле.

   Падлой был орел. От тяжести в брюхе он даже заснул. Институт находился за железной оградой. Его создатель любил дорогой камень. Он одел здание в мрамор и возвысил над домами, как айсберг над льдинами.

Возле бюро пропусков Ляптя потрясла дрыхнувшего двухметрового гиганта на войлочном стуле, с которого он восемьдесят лет взирал на свет божий. Институтский страж отреагировал гигантским зевком. Хозяйка сделала реверанс.

- Ты че кланяешься, старуха? - удивился вахтёр. - Здороваться хочешь, так давай здороваться.

   Он выставил свою лопатную ладонь. Хозяйка подставила свою под его губы. Вахтёр с недоумением уставился на Ляптю.

- Чмокни ручку, - мягко подсказала Ляптя. – Приличия нужно соблюдать.

- Какие приличия? - гаркнул вахтер. - Какие ручки? Я на войлочной работе.

   Он вырос в  фабричных  и заводских покоях.

   После очередного комментария Ляпти вахтер остался в тревожном ожидании и с глазами, похожими на блуждающую звезду. Реверансы, ручки и скорбные комментарии Ляпти  взбудоражили институт. Уборщицы смотрели на Ляптю и ее хозяйку, как на космических пришельцев. У старших преподавателей с губ с вулканическим треском стартовали сигареты и, запустив дымные хвосты, носились, как кометы, от которых прятались младшие преподаватели, опасаясь лобовых столкновений. Возле двери в коже, от которой еще исходило тепло живого существа, Ляптя и хозяйка почувствовали холодок. В приемной за столом, состоящим из одних ящичков, как банк матери, сидела оформленная в бугры и отлогости  хранительница ключей и печатей ректора. Бывшая актриса поправила погрустневшие груди.

- Ректор в министерстве, - прожурчала секретарша. – С министрами…

   Ляптя и хозяйка посмотрели под ее ноги. Через полчаса от журчания они почувствовали сырость в ногах. Через час - насморк. Приемная оказалась мертвой точкой. Из мертвой точки Ляптя попыталась выйти на домашние координаты ректора. Домашние координаты хранились за семью печатями. Взломать печати не удалось.

- Ректор,  что засекреченный? - возмутилась Ляптя.

   Засекреченность ректора снял почтальон. Он положил хрустящий пакет на стол секретарши и вздохнул над ним, как над умершим.

- Трудно, - сказал он и   добавил: - Трудно носить ректорскую почту.

- Домашний адрес, товарищ почтальон, - бросила Ляптя.

- Чей? - вздрогнул мужчина.

- Ректора.

- А, ректора, - счастливо выдохнул он. - Не знаю.

   Ляптя и хозяйка вновь оказались в мертвой точке.

- Вынь орла, - приказала Ляптя хозяйке.

   Была надежда. Двуглавый оправдал надежду. При виде секретарши он тотчас попытался распластаться на ней.

- Уберите сексуального маньяка, - прожурчала секретарша, – я  с ректором в министерстве…

   Маньяк тотчас просигнализировал точные координаты «министерства»: сто метров от стола секретарши в кабинете за расшнуровкой хрустящего пакета.

- Пошли домой, - бросила Ляптя бывшей актрисе.

   Пересдача экзаменов оказалась блестящей. Ляптя взяла орла. Двуглавый дружески реагировал только на августейшее отношение к своей особе. Профессор истории особой считал себя. Двуглавого -  стервятником.

- Кем? - прошептал орел.

- Не может быть, - прошелестел историк. – Он что говорящий? История не знает таких примеров.

- Так-то история, - вздохнула  Ляптя. – Он ещё и клюющий.

   Историк, как говорится: не выдержали нервы, и он бежал. Его  чувства замкнулись на институтском паркете. А Ляптя со словами: пессимист -  собственноручно проставила себе оптимистическую оценку....