Сергей Юльевич Витте. НЕУКЛОННАЯ КАРЬЕРА.
Что же мы, таким образом, имеем? Вторая половина 19 века. Россия начала долгий и мучительный путь к рыночным и другим свободам. Резко расширяются возможности для молодых людей приложить свои силы на любых поприщах. Двое из них оказываются причастными к самому перспективному в тот момент железнодорожному делу. Но сближает их не только профессия. Они примерно одного возраста. Оба умны, талантливы, энергичны. И тот, и другой связаны с Одессой. Они не только работали вместе, но завели довольно близкое личное знакомство. Жизненные обстоятельства развели этих людей, но их судьбы, то сближаясь, то отдаляясь, не расходились насовсем. Одну из них, жизнь Гарина-Михайловского, мы проследили до 1898 года. А как складывалась она у его незримого спутника?
Если попытаться определить ее самым сжатым образом, то можно выразиться так: то была НЕУКЛОННАЯ КАРЬЕРА, не ведавшая никаких шатаний и отклонений.
Сергей Витте родился в 1849 году в Тифлисе и прожил там больше 16 лет. Отец его, потомок выходцев из Голландии (вспомните соседей Гарина по Гундоровке), ради любви к невесте перешел из протестантизма в православие, а впоследствии был введен во дворянство за, можно сказать, трудовое отличие. Невеста, будущая мать Сергея, была дочерью бывшего саратовского губернатора Фадеева, ставшего затем управляющим иностранными колониями в Новороссии (то есть немецкими, болгарскими, сербскими поселениями) с центром в Одессе. Вот он, перст судьбы, протянувший первую ниточку между Витте и Гариным–Михайловским.
Тифлис навсегда запал в память Сергея своей многонациональностью, красочным бытом, рассказами о войнах с турками и горцами. Он запомнил наместников Кавказа, многих знаменитых деятелей, прославленных генералов, экзотических грузинских гуляк и даже приезд Александра Дюма, которого местные поклонники обрядили в черкеску, возили по злачным местам и накачивали вином, словно бурдюк.
В отличие от Михайловского, Витте не получил никакого домашнего образования. Нельзя же, право, назвать такими словами «попечение», которое исполняли отставные солдаты, залетные французы и немцы, все, как один, отчаянные любители спиртных напитков и женского пола. Этот недостаток очень трудно объяснить с учетом крупных должностей, которые исполнял отец (директор департамента государственных имуществ, затем сельского хозяйства в кавказском наместничестве). Одной обслуги в доме насчитывалась больше 80 человек и тем не менее… Непонятное пренебрежение родителей к обучению детей продолжалось и с вступлением их в гимназический возраст. До пятого класса им занимались учителя, приходившие из гимназии.
В семье было трое сыновей и две дочки. Старший брат Сергея геройски воевал с турками во время войны 77–78 гг., получил Георгиевский крест, снятый с себя самим императором Александром Вторым, но скончался через несколько лет из–за последствий контузии головы. Сергей с Борисом, бывшим на год старше, начав посещать гимназию, налегали главным образом на занятия музыкой, фехтованием, конной ездой и биллиардом. Закончить–то ее они закончили, но им влепили по единице за поведение. Исправить ее не могло помочь даже высокое положение отца.
В 1865 году он отвез братьев в Одессу, где, видимо, со времен службы его тестя сохранялись некие корни, поступать в Новороссийский университет. Заметим - не в Петербург или хотя бы в Москву, а в молодой город с совсем юным университетом. Но тут вышло препятствие - в студенты принимали с 17 лет, а Сергею до них не хватало полгода. Отец оставил его в известной нам Ришельевской гимназии, где он наверняка мимолетно видел третьеклассника Колю Михайловского, Бориса вольным слушателем в университете, а сам вернулся в Тифлис, к месту своей работы. И тогда Сергей взял свои с братом судьбы в собственные руки, пойдя на поразительный для его возраста и во многом объясняющий его блистательное будущее шаг. И если Николай Михайловский в соответствующие годы был, говоря по-честному, размазней, то Витте оказался слепленным из совсем другого теста, что не может не удивлять, учитывая довольно привилегированное положение отца и гимназическое шалопайство.
Когда вглядываешься в детство и отрочество Михайловского, не видно никого, помимо матери (отец-то скончался довольно рано), кто бы влиял на его формирование. А в случае с Витте картина несколько иная. В Тифлисе с их семьей жила бабушка по материнской линии, княгиня Елена Долгорукая, женщина чрезвычайно просвещенная и пытливая.
Она занималась серьезным изучением кавказской растительности, производила опыты в своем саду и не только научила Сергея читать и писать, но, очевидно, заложила в нем тягу к настоящей, дающей ощутимые результаты работе. Еще сильнее повлиял брат матери, общение с которым, по признанию самого Сергея Витте, очень много ему дало. Дядя был человек не совсем обычный – генерал-майор, известный военный писатель, неугомонный путешественник по имени
Ростислав Фадеев. У него был зайчик - время от времени он со всем пылом и честностью бросался в пропаганду завиральных идей: то изо всех сил топтал начатую Д. Милютиным военную реформу,
то призывал к панславянскому союзу против немецкой экспансии и ездил бунтовать братьев-славян в Сербию и Черногорию. К счастью, эти искусственные плоды разума не только пролетели мимо Сергея, но, скорее, внушили скептическое отношение к таковым. Однако интерес к истории и самостоятельному пониманию внутреннего положения России остались навсегда. О том, насколько глубок был иногда Фадеев и было ли чему-нибудь у него поучиться, говорит хотя бы вот эта его печатная фраза:
“Россия представляет единственный в истории пример государства, в котором весь народ без изъятия, все сословия, вместе взятые, не признают никакой самостоятельной общественной силы вне верховной власти и не могут признавать, не могут даже мечтать о ней, потому что такой общественной силы не существует в зародыше.”
(Заметим попутно, что двоюродной сестрой Витте, также выросшей в Одессе, была знаменитая теософка и писательница Елена Блаватская.)
Наконец, причем чуть ли не в первую очередь, надо взять в самый сугубый расчет происхождение отца Сергея. Мало ли, что Юлиус Витте крестился заново, по православному обряду. Гены-то не забудешь и не пропьешь. Мы имеем в виду ту передающуся из поколение в поколение убежденность в необходимости работать, работать и работать, вести себя честно, не сворачивать с однажды выбранного жизненного пути, благоустраивать мир вокруг себя, что представляет сердцевину протестантского вероучения и поведенческой этики и чего так трагически не хватало и не хватает россиянам.
Так что же сделал 16-летний Сергей? По его собственным беспощадным словам, он осознал, что они с братом “неучи” и надо предпринять что-либо чрезвычайное, иначе оба “пропадут”. Невозможно представить, как в его юной голове мог сложиться замысленный им план. Короче говоря, он уговорил Бориса переехать в Кишинев, где их никто не знал, снять квартиру у какого–нибудь гимназического учителя и с помощью частных преподавателей наверстать упущенное, «потому что мы с братом были полными невеждами, решительно ничего не знали, потому что никогда ничему серьезно не учились, а только умели хорошо болтать на французском языке». Полгода они занимались, не видя белого света, по ходу чего у Сергея проявились крупные математические способности. Наслышанный о них, директор гимназии, математик по специальности, перед экзаменами предложил ему необычное условие - если Витте при самом придирчивом опросе директора по всем математическим дисциплинам получит пятерки, ему поставят их и по остальным предметам. В состав первых входили арифметика, геометрия, алгебра, физика, математическая физика, метеорология, физическая и математическая география. Сергей блестяще все сдал и добился прекрасного аттестата, в том числе, разумеется, по поведению. После чего поступил на физико–математический, а Борис, тоже справившийся со вторыми гимназическими экзаменами, на юридический факультет. Вскоре отец Витте скончался и вся семья - мать, сестры и примкнувший к ним Ростислав Андреевич Фадеев - переселилась в Одессу. Там им принадлежал дом, фотография которого была приведена в предыдущей главе.
В связи с этим снимком невозможно не задаться вот каким вопросом. Мы уже недоумевали по поводу отсутствия в интернете фотографий Михайловского вплоть до окончания им института. С Витте же ситуация еще более плачевная. Его самый ранний портрет относится уже к зрелым годам. Как из-за этого грустно. Ведь речь идет об одном из величайших деятелей России. Разве можно так пренебрежительно относиться к собственной истории?
Несчастный отец Сергея, как и Николай Михайловский, растратил немалое состояние жены, а также все собственные средства, причем не по собственной вине, на устройство чугунолитейного дела в Грузии. Поэтому на новом месте членам его семьи пришлось пожить в стесненных материальных обстоятельствах.
В университете Витте продолжал учиться, не щадя себя, и окончил его первым студентом в 1870 году, когда Николай Михайловский еще находился в гимназии. Выпускная диссертация Сергея называлась «О бесконечно малых величинах». То было весьма оригинальное исследование. Через много лет он наткнулся на один его экземпляр в букинистической лавке на парижском Монмартре. Для получения положенной ему золотой медали Витте следовало написать еще одну работу, но, по собственному небычайно честному признанию, он, «знавший всех одесских актрис», в это время влюбился в одну из них и наплевал на награду. Несмотря на это, его ждала профессорская кафедра. Но подобное «недворянское дело» было не очень по душе родным. И вышеупомянутый дядя, Р. Фадеев, приступил к использованию так называемого корпоративного ресурса.
Будучи знаком с генерал-губернатором графом Коцебу, которого Гарин вывел в свооей повести, дядя устроил племянника, остававшегося в должности профессора, по совместительству в губернаторскую канцелярию. За недолгую службу в ней Сергей изучил управленческий механизм, а также хорошо познакомился со всей городской верхушкой - аристократической, денежной, чиновничьей. Через несколько месяцев в Одессе побывал министр путей сообщения граф В. Бобринский, приятель Фадеева. С подачи последнего граф предложил Витте поступить на железнодорожную службу без сдачи экзаменов на звание инженера, поскольку, как считал он, у инженеров слишком узкие взгляды на развитие транспорта. Конечно, то было типичное кумовство, но, вместе с тем, пример того, как протежирование иногда идет на пользу всем.
Свою эмпээсовскую карьеру Витте начал на американский манер. За какие –то шесть месяцев он практически изучил работу всех железнодорожных служб, от билетного и товарного кассира до начальника станции. И уже в 1871 году, когда Михайловский только поступил на юриста, стал начальником движения Одесской железной дороги. По прошествии всего двух лет его выдвинули в управляющие ею, но министерство, в котором уже не было Бобринского, не утвердило его кандидатуру, поскольку он не имел специального образования (что было совсем не по-американски). Лишь когда началась война с Турцией, Витте фактически возглавил дорогу и показал себя во всем блеске. Он навел порядок в движении составов, обеспечил перевозку армии к болгарской границе и обратно, ее снабжение, доставку резервов. Был отмечен самим императором.
Уже не раз упомянутая практика самой быстро развивавшейся американской экономики убедительно доказывала, что успешный руководитель должен обладать двумя непременными качествами - доскональным знанием технологического процесса и способностью без жалости ломать устоявшиеся каноны. Редкий для России тип управителя, Сергей Витте идеально соответствовал заокеанскому стандарту. Он до мелочей познал железнодорожное дело, а его методы как руководителя не имели ничего общего с заскорузлыми российскими привычками. Целый ряд его действий во время войны не мог не поразить специалистов.
Возьмем, к примеру, санитарно– эвакуационную службу. Для вывоза раненых между Болгарией и центральной Россией курсировали пять роскошных санитарных поездов вместимостью не более, чем 50 человек каждый и оборачиваемостью раз в две недели. Подавляющую часть искалеченных и больных лечили в полевых госпиталях и лазаретах, где царила высокая смертность. По приказу Витте раненых начали эвакуировать в наскоро приспособленных товарных вагонах с толстым слоем соломы на полу. Закоренелый штамп был нарушен, но сколько человеческих жизней было спасено благодаря этому.
Для скорейшей перевозки войск и снаряжения требовалось максимально ускорить движение поездов. Однако по Уставу железных дорог на однопутных магистралях ни один состав не мог тронуться с места, пока со следующей станции не поступит сигнал о прибытии предыдущего эшелона. Витте своей властью отменил этот неспешный порядок. Поезда двинулись вереницей, один за другим, с промежутком в 15–20 минут, грозя, разумеется, риском столкновений. Но за весь период войны не случилось ни одного инцидента. Риск оправдался, а победителей, как известно, не судят.
В России была принята европейская система, по которой локомотивная бригада приписывалась к конкретному паровозу. По окончании смены машинист с помощником-кочегаром отдыхали, а машина простаивала. Этот порядок испытал на себе во время практики Николай Михайловский и отразил его в одноименном рассказе. По указанию Витте паровозы начали гонять чуть не круглыми сутками, лишь меняя бригадный состав. Уже после войны Витте к своему превеликому удивлению узнал, что он изобрел велосипед. Оказалось, что в США давным–давно паровозы эксплуатировали именно так. Но этот факт все равно не может умалить его новаторства. И стоит ли удивляться тому, что оно необычайно подняло его авторитет. Вся дорога и вся Одесса гудели его именем. Не случайно родственники Николая Михайловского, как один, возбудились, узнав, с кем ему довелось сблизиться. Результатами своей работы Витте с блеском оправдал доверие высших властей, назначивших его диктатором–начальником всех железнодорожных сообщений тыла армии. В этой роли он отличился еще и тем, что принял участие в проектировании и руководстве строительством кратчайшей линии между Бендерами и берегом Дуная, которое финансировал Самуил Поляков и в связи с которым произошло то самое знакомство с Н. Михайловским.
После войны Сергей Юльевич продолжил подниматься в гору. Его взяли в Петербурге, где он провел два года в должности начальника эксплуатационного отдела Юго-Западных дорог (это частное общество объединило три крупнейшие дороги Украины, в том числе Одесскую). Одновременно служил в комиссии графа Баранова, созданной для установления единого порядка в организации и эксплуатации железных дорог. По старому и доброму русскому обычаю Баранов в этом ученом собрании был чем-то вроде свадебного генерала, а Витте, по его собственной оценке, «душою всего дела». Комиссия приняла новый Устав железных дорог, неукоснительно действовавший в качестве закона вплоть до победы советской власти. Авторство Витте показало, что он стал суперспециалистом.
Все это время Юго–Западные дороги оставались убыточными. Видя, как эффективно работает молодой Витте, их владельцы давно желали поставить его во главе компании. Однако рельсовые магистрали считались стратегически важными и потому, являясь частными, управляться могли только назначаемыми министерством людьми. А об отношении МПС к Витте мы уже знаем. После долгой борьбы акционеры все - таки преодолели сопротивление бюрократов и в 1886 году тридцатисемилетний Витте был окончательно утвержден в качестве управляющего Обществом ЮЗ дорог, став единственным в этом роде без инженерного образования. Он переехал в "мать городов русских" и поселился в Липках. Липки, обиталище всей киевской аристократиии, располагались среди остатков древнего леса в самой верхней точке малороссийской столицы. Там Витте жил рядом со дворцом киевского генерал-губернатора, получал громадную зарплату и мог покупать акции своей компании (которые всего через несколько ет его кипучей работы начали приносить возрастающий доход)
Он переехал в благословенный Киев и поселился в Липках. Этот район, обиталище всей тамошней аристократии, располагался среди остатков древнего леса в самой верхней точке малороссийской столицы. Витте
Начало киевских Липок во второй половине 19 века.
жил рядом с дворцом киевского генерал – губернатора, получал огромную зарплату и мог покупать акции своего предприятия (которые всего через несколько лет его кипучей работы начали приносить всевозрастающий доход). И продолжал учиться. «Когда я сделался управляющим, - писал он в своих «Воспоминаниях», - то я сосредоточил свое внимание на службе ремонта пути и зданий; именно на той части, которая требует чисто инженерных знаний».
Изучив зарождение и развитие российских железных дорог, он написал «Историю съездов русских железных дорог». Вся деятельность по созданию новой для страны транспортной отрасли подталкивала его к обобщению своего опыта и приложению к российской специфике передовой экономической мысли. Поэтому вполне закономерно, что вскоре он увлекся общеэкономической теорией и стал поклонником австрийского ученого Листа, который обосновывал руководящую роль государства в хозяйственном развитии стран, запоздавших в сравнении с самыми передовыми. Свои глубоко обдуманные идеи о путях экономического прогресса применительно к России Витте изложил в брошюре «Национальная экономия и Фридрих Лист». Наконец, он издал труд исключительного значения - «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов». В этой книге, принесшей ему европейскую славу главного «тарифмейстера», Витте изложил научную систему исчисления рациональной платы за перевозку грузов в зависимости от расстояния. Постепенно внедренная в жизнь, она помогла изжить давнее и казавшееся неустранимым зло - убыточность отечественных дорог. В целом же, если кто–нибудь в середине 80-х годов следил за теоретическими изысканиями Витте, он имел все основания сделать вывод о том, что в России зреет выдающийся, самобытный экономист государственного масштаба, который уже перерос рамки своей рабочей должности и заслуживает выхода на самый высокий уровень.
Но мало ли было в истории России глубоких мыслителей, чьи труды ушли в песок. Вспомним хотя бы Сперанского, автора так и не проведенных конституционных реформ в царствование Александра Первого. Поэтому трудно предполагать, как бы восходила дальше звезда Витте, не сработай народная мудрость «не было бы счастья, да несчастье помогло». Этой бедой стало крушение царского поезда, а ей предшествовала занятная история.
После двух попыток народовольцев пустить под откос составы с Александром Вторым порядок движения императорских поездов был ужесточен. Быстроту движения увеличили, маршрут меняли на ходу, а начальников дорог обязали сопровождать поезда в пределах своих «хозяйств». После гибели отца Александр Третий не изменил данного распорядка. И первая же такая поездка вызвала у Витте нечто вроде отчаяния. Для придания тяжелейшему царскому эшелону пассажирской скорости его вели два мощных товарных паровоза. На российских дорогах, в отличие от европейских, рельсы были легче, держались они слабее, так как крепились не к металлическим, а деревянным шпалам, а в качестве балласта насыпалась не щебенка, а песок, что также могло, при стечении обстоятельств, способствовать катастрофе. И Витте, прокатавшись целую ночь и ощутив, как раскачиваются от непривычной скорости вагоны царского состава, решил, что это добром не кончится. Рано или поздно рельсы могут оказаться вырванными и поезд опрокинется. Передав эшелон соседней дороге, Витте настоял на снижении скорости. Но при следующем проезде Александра Третьего на станции Фастов приключился такой скандал, что иной чиновник с перепугу лишился бы жизни. Царь, любивший быструю езду, гневно выговорил Сергею Николаевичу:
«Я на других дорогах езжу и никто мне не уменьшает скорость, а на вашей дороге нельзя ехать просто потому, что ваша дорога жидовская» («неотразимый» аргумент повелителя России объяснялся тем, что председателем правления Юго–Западных дорог состоял еврей И. Блиох). Витте был не робкого десятка, но в подобных ситуациях положено промолчать. Что он и сделал. Однако, когда императорское недовольство поддержал министр путей сообщения Посьет, также обязанный курсировать с царем, Витте прорвало и он срезал министра со всем своим знаменитым недипломатизмом: «Знаете, Ваше превосходительство, пускай делают другие, как хотят, а я государю голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что вы таким образом государю голову сломаете». Сказать такое было неслыханным нарушением субординации. Тем не менее Александр не среагировал на него, но взял Витте на заметку. А 17 октября 1888 года худшие опасения Сергея Юльевича сбылись. Возвращаясь после традиционного летнего отдыха в Крыму, царская семья внезапно, путая возможных злоумышленников, свернула с устоявшегося маршрута и под Харьковом, идя на повышенной скорости (68 км в час), поезд пошел под откос. С десятиметровой насыпи свалились десять вагонов, а паровозы и еще пять вагонов устояли. Погиб 21 человек. Личный вагон царя превратился в лепешку, но никто не пострадал. Во многом потому, что могучий Александр некоторое время держал на своей спине вагонную крышу. Вся Россия молилась чуду спасения и никто не мог предположить, что царь этим надорвал свое здоровье, скончается трагически рано, а на престоле окажется его молодой, не подготовленный к правлению сын, и уверенно поведет империю к вулканическому взрыву.
Специальная комиссия во главе с адвокатом Кони установила, что вины Витте в трагедии не только нет, но что он предупреждал о ее возможности. Эти подробности стали широко известны, в том числе, разумеется, и Михайловскому, и имя Витте впервые по–настоящему прогремело на всю Россию. Посьета, руководителя МПС, заменили крупным финансистом
Печально знаменитая катастрофа в Борках.
Вышнеградским. Знавший Витте лично, он попросил его представить свои соображения насчет повышения доходности железных дорог. Тот предложил немедленно осуществить три мероприятия:
- 1. Покончить с тарифным балаганом, при котором владельцы дорог, чье финансовое благополучие гарантировалось государственной казной, для привлечения грузов до предела снижали цену перевозки.
- 2. Издать тарифный закон.
- 3. Для контроля за соблюдением тарифов и денежным состоянием железных дорог создать при министерстве финансов железнодорожный департамент.
Умница Вышнеградский без колебаний согласился с этими нововведениями и попросил Витте взять на себя их внедрение и руководство замысленным им департаментом. Узнав про эти планы, государь заявил: «Это тот Витте, что сказал в моем присутствии очень большую в отношении меня дерзость, что не желает мне ломать голову? Я сделал вид, как будто бы этой фразы, в высокой степени дерзкой, не заметил. Но так как Витте оказался прав, то я имею на него большие виды». Тем самым Александр дал отмашку на принятие Витте в государственный аппарат. При этом поучительно, что денежная сторона железнодорожного вопроса даже в полуфеодальной России была решена в истинно государственных интересах. Насколько же преступно и бездарно выглядят на этом фоне алчность и безудержная коррупция управленческой системы Московии 21 века.
Сам Витте в Киеве получал 60 тысяч в месяц и был независим. В министерстве финансов ему светили лишь восемь тысяч рублей и еще столько же обещал доплачивать из собственных денег царь. Так что доходы были несравнимы. Тем не менее Витте согласился на переход. Ведь он уже имел программу экономического рывка России, но для ее осуществления нужны были властные рычаги. Руководство железнодорожным департаментом минфина должно было стать первой ступенькой. Разумеется, мы не можем утверждать, что он думал в точности подобным образом, но в жизни получилось именно так.
Ирония судьбы заключалась в том, что из–за девятилетней вражды с МПС Витте, выдающийся знаток всех железнодорожных вопросов, не числился в министерском штате и, значит, формально не находился на государственной службе. Поэтому он застрял в нижней половине Табели о рангах, в 9-м чине титулярного советника. При такой низкой чиновничьей категории вверять ему департамент было нельзя по закону. Насколько же император оценил Сергея Юльевича, если, еще не видя его трудов на департаментской ниве, приказал сделать небывалое - перепрыжкой через пять ступенек (!) присвоить Витте четвертый чин действительного статского советника.
Его назначение состоялось 10 марта 1890 года. Гарин, работавший в те месяцы на трассе Уфа – Златоуст, прекрасно знал о взлете давнего одесско-бессарабского знакомца. Мог ли что-нибудь слышать о нем Витте? С одной стороны вряд ли, ибо тогда области их деятельности совершенно не пересекались. Однако, если подойти скрупулезно, надо вспомнить - в конце 80–х годов Гарин начал публиковать свою критику в специальном железнодорожном журнале. Витте, безусловно, не мог не следить за отраслевой прессой и ему не стоило труда выяснить, кто скрывался за псевдонимом «Практик» или подписью Михайловский-второй. Если он не сделал этого тогда, то всего через несколько месяцев после вхождения во власть получил о Гарине самые исчерпывающие сведения. Вы вовек не сумеете догадаться, где это случилось. В русском Туркестане! Фантастика! Как такое могло произойти?
Осенью 90–го Витте и его шеф, министр Вышнеградский, отправились в длиннющее путешествие по стране. Осмотрев в Нижнем Новгороде Всероссийскую выставку, они приплыли в Самару, где общались с губернатором и другими деятелями местной верхушки. Неподалеку от города располагалось громадное имение Чарыковых, известнейших людей и родственников Гарина. Сам он тогда вернулся с уральских изысканий и делил время между Гундоровкой, где замышлял новые, то ли наполеоновские, то ли скобелевские планы, и Самарой, где жила семья. Ведь Надежда Валерьевна после истории с пожарами с трудом могла видеть деревенские рожи. К тому же детям нужна была гимназия (старшей, Надежде, исполнилось уже 10 лет). Незримые знакомцы не свиделись. Но в беседах с высокопоставленными питерскими гостями самарские аборигены просто обязаны были так или иначе упомянуть о деревенских чудачествах коллеги Витте по профессии. Сам же Витте был весьма охоч поболтать о личных делах известных ему лиц, от простых чиновников до монархических особ. В его компьютерной памяти до конца жизни сохранялось великое множество сведений такого рода.
Затем финансовая парочка проследовала поездом до Кисловодска, где лечилась нарзаном жена Витте (каковое лечение ускорит ее кончину всего через месяц с небольшим), потом по Военно–Грузинской дороге до родного для Витте Тифлиса и далее до Баку. Мелькали огромные пространства, разнообразные ландшафты и народы, объединенные лишь бедностью, бездорожьем и властью белого царя. На восточном побережье Каспия к этой палитре прибавились безжизненные пейзажи и средневековое варварство, усмиренное присоединением к России.
Переплыв через Каспий, финансисты оказались в Закаспийской области, где Витте познакомился с ее начальником, бывшим главой скобелевского штаба А. Куропаткиным. Через семь лет они возобновят общение уже в ранге министров и Витте будет иметь очень веские причины, чтобы обвинить Куропаткина в причинении России многих несчастий.
Среди подвластных когда–то преобразованной из царской в советскую империю азиатских интеллигентов и властных тузов бытует точка зрения, будто Россия богатела от эксплуатации своих национальных окраин. Возможно, это и так. Но какова методика (и есть ли она?) сравнения этих доходов с российскими затратами на то, чтобы вырвать Среднюю Азию из закоснелости, а затем индустриализовать ее и заложить основы современной культуры? Учитывает ли она, к примеру, то, что прокладка всего одной железнодорожной версты в Закаспии обходилась в 64 тысячи рублей? И того, какой покупательной силой обладал тогдашний рубль.
В Красноводске, носящем ныне величественное имя Туркменбаши, где рыба стоила едва ли не дешевле исключительно привозной с западного берега моря воды, начиналась Закаспийская военная дорога. Спецпоезд шел среди желто-серого безмолвия песков, которое лишь изредка нарушали одинаковые, как грибы, здания разъездов, имевших вместо названий только порядковые номера. За исключением двух-трех мест эта унылая картина расстилалась до самой Амударьи. На ее левом берегу стоял Чарджуй, ужасающе пыльное бухарское владение (переименованный сейчас в гордый Туркменабад), соединявшийся с правым временным деревянным мостом. Первым на ней вообще от сотворения мира. Через несколько часов поезд ворвался в долгожданное царство зелени, питавшееся отводами от реки Зарафшан. Начался загадочный, еще лет за 30 до того наглухо закрытый для европейцев Бухарский оазис, центр одноименного эмирата. На маленьком перроне станции Каган выстроились встречавшие: представители эмира в тяжелых чалмах и богатых халатах, гарнизон из двадцати казаков, станционные служители и…. И, вот это да, наш знакомый, Николай Валерьевич Чарыков! Собственной персоной.
Отвоевав свое в Болгарии, этот подававший надежды молодой человек служил в архиве министерства иностранных дел и вплотную интересовался восточными делами и языками. Его пристрастие было замечено руководством. И когда в МИДе возникла идея ввести при Туркестанском генерал–губернаторе должность дипломатического представителя для ведения отношений с приграничными царьками и надзора за британскими интригами из Индии, выбор пал на Чарыкова. В конце 84-го - начале 85-го, по дороге через Туркмению в Ташкент, он принял участие в так называемой Мервской экспедиции тогдашнего начальника Закаспийской области генерала Комарова. Тот был страстный нумизмат и не менее страстный российский империалист. Сначала Комаров бескровно овладел Мервским оазисом (Мары) и погасил в нем зарождавшуюся попытку священного джихада, причем Чарыков лично допрашивал плененных афганско–персидских проповедников. Через несколько месяцев, не снижая захватнических темпов, генерал коварно нарушил данное англичанам слово не двигаться южнее Мерва и устроил кровавую баню афганскому воинству, бравировавшему в районе Кушки. Так была установлена самая южная граница России. Чарыков участвовал и в том походе, напечатав впоследствии небольшой рассказ о нем. ("Мирное покорение Мерва".) Вряд ли его читал молодой, но далеко пойдущий Антон Чехов. Но он отозвался на присоединение Мерва, дав читателям очередной повод заподозрить в себе талант блестящего сатирика:
"Конечно, когда Герат будет покрыт грудой шапок и на перине будет сидеть не мурза, а родной Дыба, то эта земля будет еще плодороднее."
Регулярные отчеты Чарыкова для МИДа служили единственным описанием событий на тогдашнем краю Ойкумены. Александр Третий, признательный Комарову за практически мирное, но существенное приращение к империи, заинтересовался и сообщениями Чарыкова, и им самим. Когда же тот, по случаю годовщины смерти отца и необходимости урегулировать имущественные вопросы, весной 85-го, кажется, так и не доехав до Ташкента, ненадолго вернулся в Россию, царь удостоил 29-летнего дипломата свидания и повелел назначить его на только что учрежденный пост российского дипломатического агента в Бухаре, где очень требовался человек, знающий англичан не понаслышке. А Чарыков, напомним, вырос в Англии.
Шесть лет Николай Валерьевич, свободно владевший, помимо английского, турецким языком, и внушавший бухарцам дополнительное доверие своей тюркообразной фамилией, исполнял при эмире важные и очень тонкие обязанности. Он контролировал
Приход первого поезда в Самаканд.
его внешнеполитические связи, был консулом, судил российских подданных, но главное - регулировал условия для прокладки через бухарские земли железной дороги. Надо было тщательно оберечь мусульманские чувства и провести линию в стороне от их поселений, установить цены на отчуждаемые под дорогу территории, договориться и наблюдать за постройкой амударьинского моста, железнодорожных поселков и станции Каган в 16 километрах от эмирской столицы. Во многом благодаря трудам Чарыкова в 1888 г. железная дорога пришла в Самарканд, а в описываемое время строилась в районе Тамерлановых ворот, горного прохода между бывшей столицей Тимура и местностью Джизак.
«Молодой годами, Чарыков, - отзывался о нем многолетний начальник генерал-губернаторской канцелярии в Ташкенте Г. П. Федотов, - был строго выдержанный, всегда чрезвычайно корректный и тактичный человек. Враг черствой канцелярщины, прекрасно образованный и благовоспитанный и с большим состоянием, он сразу установил прекрасные отношения с эмиром и его главными сотрудниками. Настойчивый в своих требованиях, Чарыков умел добиться всегда их осуществления, не оскорбляя самолюбия бухарских сановников. Это был, действительно, дипломат в лучшем значении».
Что касается Витте, то он высказался о российском посланнике в Бухаре (правда, через много лет, когда Чарыков уже неудачно побывал заместителем министра иностранных дел России) несколько иначе:
«Чарыков человек недурной, порядочный, весьма ограниченный, склонный к занятиям нумизматикой и другими подобными нервоуспокоительными учеными делами, но никоим образом не обладает той светлостью ума, талантливостью, которые требуются от дипломата». И увесисто добавил в итоге, что он «во всех отношениях ниже посредственности» .
Эта совсем не дипломатическая и даже сильно насмешливая характеристика объяснялась, во-первых, очень свойственным Витте убеждением в своем превосходстве над большинством окружающих, что давало ему, как он считал, право подчеркивать и даже выпячивать их недостатки. Во - вторых, надо учесть, что он дал ее много позднее, в 1912 году, когда поднялась шумиха вокруг дипломатического провала Чарыкова в Константинополе.
Непосредственно в «благородной Бухаре» Витте (и Вышнеградский) провели один день, посвятив его экзотическим развлечениям и переговорам с эмиром Абдулахад-ханом (еще одна встреча с ним состоится у Витте через шесть лет в Москве, во время коронации Николая Второго). На следующий день финансисты имели долгое совещание с Чарыковым о состоянии и перспективах торговли с Бухарой и вложений там российских капиталов.
Наивно полагать, будто Витте не знал, с кем он увидится в Бухаре. Перед поездками такого рода министры–инспекторы обеспечиваются самым подробным досье по любому вопросу, в том числе сведениями о государственных представителях. Кроме того, несомненно, он подробно справлялся о Чарыкове у частных и чиновных лиц в Самаре и, таким образом, имел всесторонний портрет Чарыкова еще до прибытия в Среднюю Азию. И так же несомненно, что Гарин-Михайловский должен был обязательно стать предметом задушевного общения между оторванным от родины русским дипломатом и заместителем министра, всего две недели назад побывавшим в его родовых самарских местах и наслышавшегося там о выкрутасах мужа одной из чарыковских сестер.
Целеустремленно шагавший по жизни с юных лет, Сергей Юльевич руководствовался твердыми взглядами на все этические проблемы, не исключая отношения к некоторой своеобразной, причем значительной, части русских людей. «Неуравновешенных», как он их определял. Его взгляд на них был крайне скептическим. Любой человек, считал он, должен неуклонно следовать выбранной линии, а не шататься из стороны в сторону, как вагоны злополучного царского поезда. Всякий такой субъект, писал он, являет «образец русских талантливых, но неустойчивых людей». Таким же, без сомнений, было и кредо Чарыкова, воспитанного чисто по-английски, на верности жизненной цели и на своем долге перед богом в том, чтобы не отступать от избранного пути. И если неудавшееся перевоплощение Михайловского из инженеров в помещики они еще как–то могли объяснить (допустим, идеологическим заблуждениями молодости или мечтой получить много и сразу), то его легкомысленное разбазаривание внушительного наследства сестры Чарыкова в их глазах представлялось чем–то близким к преступлению. Прослышав кое-что об этом казусе в Самаре, в Кагане любознательный Витте был целиком введен в курс дела. Он мог даже узнать, что старик Чарыков перед смертью взорвался и совершенно отказал дочери Надежде и в помощи, и в кредите.
Да, грустная была тема. Но что поделать, если любовь зла….? А ведь они не могли увидеть в самом дурном сне еще того, что всего через полтора года этот сумасброд совершит очередной кульбит и обернется писателем Гариным.
Закончив содержательное обсуждение вопросов дипломатии, экономики и семейных отношений, путники тронулись дальше. Доехав до конечной точки железной дороги, они пересели в конные экипажи и, исследуя
возможности ее продолжения, посетили Ходжент, Коканд, Новый Маргелан.
В самом ближайшем будущем на трассе их маршрута возникнут железнодорожные станции, названные в честь самых разных российских деятелей: Урсатьевская, Хилково, Мельниково, Веревкино, Горчаково, Ванновский, Федченко, Вревский, Кауфманская…
Затем был Ташкент, где они повидались с генерал–губернатором бароном Вревским, а также великим князем Николаем Константиновичем (внуком Николая Первого), объявленным ненормальным по причине кражи им бриллиантов у своей матери и высланным долой со столичных глаз в Среднюю Азию. Великий князь довольно успешно занимался ирригацией Голодной Степи, а также собрал прекрасную коллекцию живописи. В 1891 г. князю выстроили дворец - по сию пору самое красивое здание Ташкента. С 1918 года в нем располагался музей, а картины, собранные Николаем, стали основой музея изобразительных искусств Узбекистана. Потом там был Дворец пионеров, а сейчас - Дом приемов узбекистанского МИДа. Тем самым круг замкнулся. Ведь Николай Константинович подарил свой особняк всему советскому городу Ташкенту, а теперь его приватизировали национальные начальники.
Центр Туркестанского генерал-губернаторства находился в российском владении уже больше 20 лет и успел обрести все черты, характеризовавшие благотворное культурное влияние империи. Одной из них было развитие современного образования. Для руководства им на уровне всего края за полтора года до приезда Витте в Ташкент из Симбирска был переведен директор тамошней гимназии, приятель Ильи Николаевича Ульянова Федор Михайлович Керенский. На родине с ним приключились неприятности. Он подписал отличную характеристику младшему брату казненного цареубийцы, Владимиру Ульянову. А тот подвел, приняв крайне агрессивное участие в бунте в Казанском университете. И Федору Михайловичу пришлось отправиться в азиатскую тьмутаракань. Будучи занят официальными делами, Витте нашел возможность встретиться с ним. Потому что, понимая, насколько важно широкое образование народа для будущего России, хотел узнать из первых уст о его состоянии в колонизуемых краях. Встреча произошла в совершенно неформальной обстановке в доме Ф. М. Керенского. Его сын Саша, будущий незадачливый глава России в 1917 г., хорошо запомнил все обстоятельства визита Витте к ним домой и отразил их впоследствии в своей книге “Потерянная Россия”:
“Отец часто упоминал Сергея Юльевича Витте, к которому относился с восхищением. Витте был честным, преданным государству политическим деятелем, обладавшим широким кругозором, но ему было крайне трудно отстаивать свои взглядыперед реакционными чиновниками Санкт-Петербурга. Однажды во время пребывания в Ташкенте Витте посетил отца. Они разговаривали долго и увлеченно, к обоюдной радости сходясь во мнении по многим вопросам. Его сдержанность и учтивость позволили отцу сказать позднее: “Если бы все вельможи Санкт-Петербурга были похожи на Витте, то Россия была бы совсем другой страной.”
На обратном пути поезд ненадолго остановился в Байрам–Али, в окрестностях которого располагалось огромное (80 тыс. га) личное имение царя (Витте ошибочно приписал его учреждение Александру Второму вместо здравствовавшего императора, а также спутал Амударью с Мургабом в качестве источника орошения). Оно планировалось как образец и полигон для выращивания в Средней Азии высокодоходных субтропических культур с подачей воды из Мургаба по сложной гидросистеме. Со дня на день намечался ее пуск. Об инспекции Вышнеградского попросил сам Александр. И тут случилась очень типичная для России история.
Проглядев чертежи и сделав несложные расчеты, Вышнеградский и Витте, блестящие математики, легко установили, что головная, Султанбентская, плотина не выдержит запроектированного напора воды. О чем немедленно сообщили в Петербург. Поскольку заезд в Мургабское хозяйство был произведен по личной просьбе царя, следовало ожидать немедленной реакции на тревожное предупреждение. Тем не менее министр двора Воронцов-Дашков, не желая расстраивать монарха, либо утаил телеграмму, либо подал ее содержание в, так сказать, смягченном виде. Расчет на вечное авось не сработал - через два дня после отъезда высоких гостей воду пустили и она разнесла в клочья и плотину, и подводящий канал. Один из бесчисленных примеров неистребимого российского зла - пагубных последствий бюрократического управления.
Эта поездка стала для Витте очень полезной. Благодаря ей он, знавший прежде только центральную часть страны, осмотрел ее южные окраины и по-настоящему осознал размеры пространства, которым надо руководить, увидел воочию несоответствие между их величиной и крайне низким уровнем экономики и культуры, еще более утвердился в мысли о том, что государство должно толкать и ускорять их развитие. В целом о Средней Азии он высказался весьма благожелательно и с уверенностью в ее будущем: «Она произвела на меня очень глубокое впечатление всеми своими богатствами, которые тогда лежали втуне».
Вернувшись в столицу, он с удвоенным рвением набросился на дела и совершил феноменальный скачок по карьерной лестнице. 15 февраля 1892 г. его произвели в управляющие МПС, а уже 30 августа того же года назначили министром финансов Российской империи. Таким образом, в течение каких-то двух с половиной лет едва переваливший через сорокалетний рубеж Витте взлетел от управляющего железнодорожной компанией до главы самого важного и могущественного министерства. Слова о важности финансового ведомства не красивая фраза. В его функции входило составление бюджета и контроль за его исполнением, определение размеров денежной эмиссии, руководство банками, внешней торговлей, таможней и охраной границ, развитием промышленности, сельского хозяйства, всех видов транспорта. Ни один государственный рубль не мог быть потрачен, ни один крупный хозяйственный проект не утверждался без подписи министра финансов.
В российских правящих кругах и салонах, не знавших иной, кроме феодальной по сути методики продвижений, случай Витте произвел эффект разорвавшейся бомбы. Если, как вспоминал он, его «назначением главой МПС был удивлен весь петербургский мир», то каким же должно было быть восприятие им перевода этого человека всего через шесть с половиной месяцев в кресло всемогущего министра финансов! Удивление и даже изумление аристократии нетрудно понять. Ведь кем был Витте в ее глазах?
Дворянин всего во втором поколении. Полурусский. Безродный. Без клочка земли. Выросший на полудиком Кавказе. Молодой. Говоривший по–французски с резавшими слух ошибками, а по–русски с южно–российским выговором, напоминавшем утонченной столичной публике о базарной толпе. Недавний титулярный советник! Почти без наград. Не успел он объявиться в верхах, как тут же получил насмешливую кличку «Ноздря», присвоенную за небольшой дефект носа. Наконец, многие не могли простить ему брака с еврейкой и искренне недоумевали, как царь, проводивший антисемитскую политику, мог терпеть рядом с собой такого человека.
Он и внешне не вписывался в придворно-правительственную камарилью. Вот что, к примеру, запомнилось реакционному журналисту и издателю князю Мещерскому от первой встречи с Витте: «Я увидел перед собой высокого роста, хорошо сложенного, с умным, живым и приветливым лицом человека, который сильнее всего впечатлил меня полным отсутствием чиновничьего типа…. Витте мне сразу стал симпатичен своей естественностью, безыскусностью в проявлении своей личности. В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии он мне напомнил своей наружностью английского государственного человека».
Другие современники отмечали похожесть Витте скорее на купца, чем на российского чиновника, угловатость жестов, манеру говорить резко и категорично, неправильность форм речи, усвоенных на Украине.
Каким же образом такой нетипичный тип оказался на самом верху? Принесли свои плоды масонские интриги, о чем до сих пор долдонят «истинно русские люди» с искривленным сознанием? Или, может, победил заговор мирового еврейства, как утверждают некоторые ученые мракобесы?
Ответ не таит ничего сногсшибательного или вновь открываемого. Просто встретились, сошлись и начали работать на благо России две могучие, исключительные личности - Сергей Юльевич Витте и Александр Александрович Романов. Царь, наделенный чрезвычайно здравым смыслом и высочайшей порядочностью, разглядев таланты и способности Витте, сделал все, чтобы они послужили интересам страны.
По наблюдению Витте, «Император Александр Третий по наружности походил на большого русского мужика, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти». (Между прочим, когда художник Васнецов рисовал своего Илью Муромца, моделью служил именно царь Александр.) Помимо того, свидельствовал Витте, Александр был ниже средних способностей и ниже среднего образования. Это во многом объяснялось тем, что в пору его молодости все внимание царской семьи и двора обращалось на его старшего брата Николая, блестящего и по способностям, и по внешнему облику. Но он скончался от костного туберкулеза и корону пришлось надеть Александру, которого к этой роли вовсе не готовили.
Тем не менее он смог эффективно управлять необъятной империей, не допустить восстаний и террора, обойтись без войн и заслужить о многом говорящее прозвище «Миротворец». Лучше и проще всех источник этого умения разъяснил сам цесаревич Николай, уже знавший о своей безнадежности: «Вы моего брата, Александра, не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, которые человеку могут быть привиты».
Толковать о роли личности самодержца в монархической стране, тем более в России, сродни доказыванию впадения Волги в Каспийское море. Она не подвергается никакому сомнению. Властители могут быть более яркими. Или менее. Талантливыми или не очень. Главное не в этом. Принципиальное значение имеет их личный характер, та эфемерная субстанция, которую не измерить ни на каких весах. Которая сыграла такую трагическую роль в истории монархии при сыне Александра Николае Втором, которая наложила неизгладимую печать на СССР при Ленине и Сталине. Которая продолжает губить великую некогда страну, оседланную неприметным беспринципным чекистом.
Как всякий живой человек, Александр Александрович был далеко не ангелом. Он был склонен много выпить. Бывал резок и груб. Не любил евреев. Преувеличив опасность террора, унесшего жизнь отца, остановил его реформы и ужесточил внутреннюю политику. Однако, в отличие от послеоктябрьских сатрапов, он не задавил жизнь в своей стране. Россия при нем оставалась естественным организмом, разворачивавшим плечи и за короткий срок накопившим такой потенциал, который на переломе столетий позволил ей совершить самый впечатляющий рывок. Предпосылки для него и сотворил дуэт Александра и Витте. Они как-то удивительно сошлись. Не только от того, что царь был старше своего министра всего на четыре года, но главное - из-за сходства, опять же, своих характеров. «Единственный человек, - признался Сергей Юльевич, - при котором я ни в своих действиях, ни в своих выражениях никогда не стеснялся, говорил все, что думал, со свойственной моему характеру резкостью и неделикатностью (я признаю эту слабую черту в моем характере), был император Александр Третий. И никогда от него по этому поводу я не только не получал никакого замечания, но даже никогда не заметил ни в его фигуре, ни в выражении его лица, чтобы это было ему неприятно».
Чем сильнее всего привлекал царь своего министра, так это тем, что он вел себя как истинный хозяин российской земли и российского народа. Приведем еще одну, пожалуй, самую важную оценку Витте: «Это был образцовый семьянин, образцовый начальник, образцовый хозяин. Я не только в царской семье, но и у сановников никогда не встречал того чувства
Счастливое семейство. Какая ужасная судьба ожидает его.
уважения к государственному рублю, которым обладал Александр Третий. Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин не мог бы ее беречь».
Понимание себя как хозяина, ответственного за страну и народ, ярчайшим образом проявлялось во внешней политике императора. Он на уровне инстинкта осознавал, что Россия достигла максимальных пределов своего территориального расширения. И следовало, обживая подвластные земли, ни в коем случае не рисковать вляпаться в серьезный военный конфликт ради дальнейшей экспансии. На его памяти случились две войны, Крымская и Русско–турецкая. Независимо от их исхода, обе вызвали расстройство народной жизни, государственного порядка, финансов. Государь рассказывал: «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны».
Взгляды выдающегося царя и Витте на цели экономического развития империи полностью совпали:
«Император сознавал, что Россия может сделаться великой лишь тогда, когда она будет страной не только земледельческой, но и промышленной; что страна без сильно развитой обрабатывающей промышленности не может быть великой».
В монархическом государстве невероятно важно, какими видит общество самодержавных особ. В этом отношении Александр Третий был также безупречен и остался в истории как самый добропорядочный российский монарх. Но ведь его окружала огромная семья, не только собственные дети, но и разветвившиеся потомки отца, деда, их жены, дочери, сыновья… Царь неусыпно следил за порядком и скромностью в этом таборе, жестко пресекал любые выходки, способные бросить тень на семейство Романовых (пример - тот же Николай Константинович, безжалостно сосланный в Ташкент), не допускал интриг, особенно тех, что могли повлиять на государственную политику. То, насколько силен и общеизвестен был его нравственный пуризм, красноречиво доказывает история второго брака Витте. Через два года после кончины своей первой супруги он без преувеличения влюбился в жену некоего Лисаневича. В семейном плане тот вел себя настолько безобразно, что Витте не усмотрел греха в том, чтобы уговорить Матильду Лисаневич-Хотимскую расстаться с мужем. Согласие было получено. Но оставалось еще одно препятствие. Сергей Юльевич знал о крайне отрицательном отношении царя к разводам среди руководителей страны. К тому же Матильда была еврейкой. (Несмотря на бурную «артистическую» молодость, а также в отличие от Гарина, Витте вел строгую семейную жизнь. Не имея собственных детей, он удочерил дочь второй жены, удачно выдал ее замуж, любил ее сына, как собственного внука.)
С позиции современной российской морали, дозволяющей президенту нагло разглагольствовать на всю страну о своем разводе с женой (здесь надо говорить жестко и бескомпромиссно - Президент не человек, а функция, уходи от власти и разводись хоть тысячу раз, а пока нет, ты должен быть примером и образцом поведения для своих граждан), Витте поступил просто удивительно. Во время очередной встречи с императором он попросил его об увольнении себя с поста министра путей сообщения. В ответе Александра отразились и его нравственная высота, и огромная вера в Витте: «Все это дело я знаю во всех его деталях и должен сказать, что вам нет никакого повода выходить в отставку. Потому что, если бы вы не женились при всех тех условиях, которые имели место, то я бы вас не уважал, а ваше намерение жениться указывает только на то, что вы честный человек: поэтому я усугубляю к вам мое доверие и мое уважение».
Матильда Лисаневич-Хотимская - Витте.
Витте сполна оправдал доверительное отношение к себе. А оно ему было крайне необходимо. Почему терпели крах все прежние российские реформаторы? Из-за яростного противодействия государственного аппарата. Состоявший исключительно из дворян, пичем из крупной земельной аристократии, он обоснованно видел во всех попытках что-то изменить и осовременить угрозу своему монопольному господству. В таких обстоятельствах лишь от царя зависело, удастся ли нейтрализовать сопротивление дворянско-бюрократического класса. Когда же речь заходила об экономических новшествах, бойкот становился просто непреодолимым, поскольку они неизбежно посягали на хозяйственные интересы землевладельческого дворянства, могущественного даже не своим экономическим весом, а тем, что оно окружало царский трон и пронизывало государственный аппарат. И появись в центральном управлении хоть десять Витте, ничего бы они не добились без личной поддержки императора.
Благотворное реформаторство Витте впервые проявилось, когда, еще не состоя на госслужбе, он разработал тарифную систему. По-настоящему же все началось с приходом его в железнодорожный департамент министерства финансов. Возглавив это управление, он стал бороться с ценовым безобразием. В тот период государство тратило в год 48 млн. рублей на покрытие убытков частных железных дорог. Более нелепую ситуацию вообразить трудно. Всего через несколько лет благодаря Витте вся дорожная система стала прибыльной. Наведя порядок в экономике железных дорог, он настоял на выкупе государством у частников всех магистралей и установлении над всем железнодорожным делом строжайшего минфиновского контроля вплоть до того, что без санкции министерства нельзя было построить никакую, даже крошечную линию. Как иллюстрация - кротовско-сергиевские мытарства Гарина. И в данном случае, и во всех остальных Витте орудовал без всяких церемоний и миндальничаний, как прогрессивный диктатор. Да он и был, если разобраться, экономическим диктатором. «С разумными железнодорожными деятелями, - не смущаясь, подчеркивал он, - у меня были совершенно особые отношения. Они отлично знали, что повлиять на меня нельзя, что сам я железнодорожное дело знаю, а следовательно, всякого рода разговоры со мною, в которых они хотели бы представить мне что–нибудь в том виде, в каком это им желательно, совершенно напрасны. То, что надо делать, я знаю и без них, и они были вполне уверены, что я буду вести железнодорожное дело так, что все, что не соответствует интересам и правам государства, я не допущу».
В этих поразительно жестких словах - весь Витте. Всё знающий, всесторонне талантливый, самоуверенный, резкий до безжалостности, порой до грубости, мощный, словно танк, сметающий в движении к цели любые помехи.
Вместе с тем… Обычно диктаторы окружают себя угодливыми, серыми фигурами, не желая иметь конкурентов, стремясь выгодно выделиться на блеклом фоне и боясь вырастить соперника. Для Витте же все соображения такого рода были чужды в силу безграничного кредита у царя, интеллектуального и делового превосходства над окружающей средой, высоты и благородства поставленных задач. Презирая мелкие расчеты и опасения, он сознательно подбирал и плодил вокруг себя достойных исполнителей.
«Где бы ни служил, я приглашал талантливых сотрудников, что, по моему мнению, составляет одно из самых главных и необходимых достоинств администраторов по крупным делам, а по государственным в особенности».
Необычным для забюрокраченной России был и стиль его работы со своим персоналом. Он позволял подчиненным возражать, не соглашаться, проявлять инициативу. Вот что рассказывал, к примеру, В. Максимов, возглавивший после повышения Витте железнодорожный департамент, об атмосфере, в которой проходили его рабочие совещания:
«Доклады у Витте происходили при весьма любопытной обстановке. У докладчика нет с собой ни бумаг, ни карандаша и вот в течение двух часов докладчик и Витте ходят из угла в угол по кабинету и яростно спорят. Витте при этом вводит собеседника в круг своих идей и горячо отстаивает защищаемый им проект. Если Витте сдавался на доводы собеседника, то обыкновенно он начинал горячиться и кричать: «Я вас не понимаю, что вы хотите делать?, - и после некоторого раздумья: - Ну, делайте, делайте».
Новые методы руководства, привнесенные Витте в застойное управленческое болото, да и вообще вся его деятельность, не были проявлением только его кипучей натуры. Их все более настоятельно требовало новое время. Иная эпоха, стоявшая на дворе. Мировая конкуренция усиливалась и России становилось все труднее держаться за счет экстенсивных факторов развития - природных ресурсов, территории, населения, пусть необыкновенно больших. Бескрайние пространства позволяли прежде существовать привольно, без особых угроз, довольствуясь тем, что есть. Расширяться, не встречая особого сопротивления. Реформы Петра, хоть и проведенные варварски, позволили создать сравнимую с Европой военную мощь и похожие на европейские условия быта дворянской знати. В основе же своей страна осталась прежней. Между тем именно в том же 18-м веке Запад перешел на совершенно иной тип прогресса, суть которого - непрерывные внутренние изменения и экономический рост. Как гласит вывод авторов исследования «Западный опыт. Новейшая эпоха.» («The Western Experience. The Modern Era.»), «наиболее отличительной чертой промышленной экономики является ее способность к постоянному росту… Можно сказать, что существенным качеством современного общества, в противоположность всем другим, которые мы изучали до сих пор, становится то, что оно никогда не остается одним и тем же».
Фактором, непрерывно движущим и изменяющим общество, оказался универсальный ресурс - капитал, освобожденный от всех оков и ограничений. Вложенный в начале экономического цикла, в конце его он увеличивается. Эта формула, намеренно доведенная нами до упрощения, в России в целом, за исключением лишь некоторых узких сфер, не действовала.
(По большому счету она не действует в ней и сейчас, гораздо более века спустя. Благодаря экспорту дорогого сырья в страну приходят невиданные деньги. Их объем увеличивается за счет внешних заимствований, работы банков, торговли, некоторых промышленных отраслей. Но ввиду отсутствия современных общественных институтов, призванных охранять частную собственность, из–за несвободы личности, невероятного администрирования и коррупции основная масса этих средств капиталом в истинном смысле не становится, а цивилизованная конкуренция отсутствует. Общество если и меняется, то в худшую сторону. В итоге после кровавых экспериментов и жуткой растраты общественной энергии на протяжении почти всего 20 века Россия вернулась в исходную точку. Вновь раздаются призывы «даешь модернизацию», но при существующих данных они остаются и останутся лишь благим пожеланием. А в последнее время и эти пустопорожние лозунги исчезли.)
Оставим в стороне разговорчики о том, будто Витте был просто фаворитом царя. Сергей Юльевич проявил себя как серьезный экономический мыслитель. Занимаясь много лет железнодорожной практикой, он на деле познал роль капитала. Изучение трудов Листа и других ученых, в том числе и К. Маркса, вооружили его теоретической базой. В результате у него сложилась собственная концепция ускоренного создания российской промышленности. Вот ее главные направления:
- всемерное сокращение непроизводительных расходов;
- казенное финансирование приоритетных направлений, в первую очередь строительства железных дорог;
- защита отечественной экономики с помощью высоких пошлин на ввоз;
- самое широкое привлечение зарубежного капитала;
- активизация национального частного сектора благодаря новой системе налогообложения и всемерному упрощению создания и деятельности акционерных обществ.
Имя Витте в деловом мире начало приобретать известность еще в пору его частной службы, когда он разработал систему железнодорожных тарифов. По мере осуществления его реформаторских идей оно начало звучать все громче и громче. В связи с тем, что мы не занимаемся специальным исследованием его трудов, выделим лишь самые известные их вехи.
1891 г. Помогая Вышнеградскому, Витте активно участвует в разработке покровительственного тарифа, должного защитить юную русскую промышленность от внешней конкуренции.
1892 г. Витте реорганизует пограничную службу и создает Корпус пограничной стражи с подчинением его опять же министерству финансов.
1894 г. Витте заключает торговый договор с Германией, главным экономическим партнером России. До введения нового тарифа немцы ввозили свои товары практически беспошлинно. Требуя снижения запланированных пошлин, они грозили обложить основную статью российского экспорта (продукцию сельского хозяйства) по максимальной ставке. И тут Витте показал зубы. В ответ на немецкий диктат он еще резче поднял сборы с ввозимых промышленных изделий и пригрозил применить их к германскому экспорту. Отношения с Германией настолько обострились, что многие в Петербурге, ожидая военного конфликта, начали поносить молодого министра. А тот играл наверняка, мудро исходя из того, что в таможенной войне более развитая, т. е. немецкая, экономика, понесет бo’льшие потери, чем менее развитая, российская. В итоге немцы все-таки пошли на русские условия, а за ними смирились и остальные западные страны. То был невероятный успех. Имя александровского министра оказалось у всех на слуху. «Железный» немецкий канцлер Бисмарк, уже несколько лет находившийся в отставке, но внимательно следивший за международными делами, высказал наиболее проницательную оценку Витте: «В последние десятилетия я в первый раз встретил человека, который имеет силу характера, и волю, и знание, чего он хочет. Вы увидите, этот человек сделает громадную государственную карьеру». (Ага, вот, оказывается, чьи слова касательно перспектив «Савинского»-Витте вложил в уста своей матери, сестры и дяди Гарин, лишь перенеся их время из 94-го в 77-й год.)
1894 г. Витте устанавливает в России государственную винно – водочную монополию. Тем самым было покончено с разгулом и анархией на алкогольном рынке. По новому порядку государство покупало спирт у частных производителей, разводило его на основе разработанной Д. Менделеевым формулы и торговало водкой только само. Да, надо признать, что доходы от продажи водки составляли до 25% национального бюджета. Однако власть старалась быть честной, объем водочной торговли не увеличивала и введением монополии резко ограничила распространение пьянства.
1894-96 гг. Размещение на парижской бирже русских конверсионных займов. Теперь можно было обменять облигации старых, 5-6 процентных облигаций, на новые, 4-х и менее процентные с более длительным сроком погашения. Помимо упорядочения внешнего долга, этот успех Витте позволил начать оздоровление госбюджета, составившего в год его вступления в министры финансов 74,3 млн. рублей, а также провести денежную реформу.
1897 г. Введение золотого денежного стандарта. Бумажный рубль был приравнен к 66 и 2/3 копейки золотом, он начал беспрепятственно обмениваться на металл и превратился в свободно конвертируемую и одну из самых надежных в мире валют. А внутренний российский рынок стал сверхнадежным для иностранных вложений.
По инициативе Витте для подготовки прмышленно – торговых кадров в стране к 1900 году были открыты 3 политехнических института, 73 коммерческих училища, 35 училищ торгового мореплавания, несколько промышленно – художественных заведений, в том числе прославленное Строгановское училище технического рисования. Витте лично открыл первое в России агенство печати, инициировал строительство первого ледокола «Ермак» и начало исследований возможности плавания по Северному морскому пути.
Кипучая деятельность Витте привела к выдающимся достижениям. За последнее десятилетие 19-го века добыча угля в России возросла в 3 раза, добыча нефти в два и страна вышла по этому показателю на первое место в мире, выплавка стали увеличилась в 2,5 раза, протяженность железных дорог с 29,1 до 54,2 тысяч верст. В эти годы было основано 40% от всех промышленных предприятий, существовавших в империи к концу столетия. Россия вышла на пятое место в мире по экономическому развитию, почти догнав Францию. Витте был непоколебимо уверен - при сохранении взятого курса Россия через 10 лет сравняется с самыми передовыми странами. В унисон ему Менделеев на основе математико - демографических расчетов обосновал вывод о том, что к концу 20 века численность населения страны достигнет 500 миллионов. Эти и многие другие прогнозы, составленные на базе реальных цифр, фактов, тенденций и закономерностей показывают, насколько лжива и преступна была пропаганда коммунистов о безнадежно отсталом состоянии царской России.
Не укладывается в сознании - как у Витте хватало времени на все. Он руководит министерством, участвует в заседаниях правительства, регулярно отчитывается перед царем и обсуждает с ним важнейшие проблемы, заседает в самых разных комитетах и комиссиях. Постоянно выезжает в Западную Европу для встреч с крупнейшими финансистами и государственными руководителями. Продолжает путешествовать по стране, побывав в Сибири и на Дальнем Востоке. На Кольском полуострове он утвердил место для создания базы военного флота, будущий Мурманск. В ходе этих поездок он еще дважды посетил Самару.
Весной 92-го он провел там два дня, инспектируя ход борьбы с холерой. Выводы были неутешительны: вертикаль власти оказалась бессильной перед смертельной эпидемией - губернатор самоустранился, чиновники не проявляли никакой инициативы, врачи разбежались. А простой люд верил самым чудовищным слухам и мог легко взбунтоваться…. Между прочим, по отношению к нему, к этому самому люду, у Витте была удивительно честная и кристально трезвая позиция, враждебная любым иллюзиям: «…русский народ, если бы он только не был народом христианским и православным, был бы совершенным зверем… Если бы этого не было, то русский народ при своей безграмотности и отсутствии всякого, самого элементарного образования был бы совершенно диким».
В Самаре Сергей Юльевич проявил себя достойнейшим образом: посетил все городские больницы, госпитали и приемные покои, разговаривал со студентами-медиками, заменившими докторов, общался и даже здоровался за руку с заразными больными. Интересовался противодействием холере в провинции и легко мог узнать, что поделывает Гарин. Который в это же время занимался борьбой с эпидемией в глубинке, а в августе сам подхватил заразу. Так что имелись все основания для их личной встречи, но, судя по отсутствию упоминаний о ней в хронике губернских событий, она не состоялась.
25 – 26 июля 1896 г. Витте снова провел два дня в Самаре. Город почему-то избрали местом, где началось введение винной монополии, и автор алкогольной реформы пожелал лично ознакомиться с начальными результатами ее претворения. Встречаясь с самарскими руководителями, он не мог не побеседовать с новым губернским предводителем дворянства Чемодуровым, которого, как мы знаем, многое связывало с Гариным, вплоть до того, что у их земельных владений была общая граница. В том же году намечался пуск Кротовско – Сергиевской узкоколейки, события по губернским понятиям большого значения, отнявшей у Гарина массу времени, сил и денег. Могло ли обойтись без разговоров о ней? Разумеется, нет. Ведь стройка взбудоражила губернию, а Витте, как главный контролер железнодорожных проектов, был в курсе всех перипетий вокруг нее, утверждал смету ассигнований на ее строительство, полагаем, даже виделся с Гариным во время утверждения. Но ничего определенного на этот счет сказать невозможно. Как и невозможно восстановить график встреч Витте в те июльские дни. Существовали абсолютно логичные предпосылки для их свидания - интерес Витте к ходу стройки и то, что она была в полном разгаре. Но встреча не состоялась и на этот раз.
Автор Богдасаров Олег Шагенович, Провиденс, США
Комментарии
И пишет он статью хорошо, пусть продолжает! Удачи ему!