В далеком Шахтерском....(Александр Кибальник, часть первая)

В далеком, Шахтерском...

(из блога Александра Кибальника...)

     Сквозь сладкий сон Санька Ромашин слышал,
как мать собиралась на шахту: скрипела полови-
цами, бренчала рукомойником, гремела кастрю-
лями. На шахту она уходила раным-рано, затемно.
Работала каталем — под землей по рельсам толка-
ла вагонетки с углем, породой, крепежным лесом...
     Работа тяжелая, то — не дай Господи! — вагонетка
«забурится», тогда ее приходилось подымать и ста-
вить на рельсы, то еще что-нибудь случится. Прихо-
дила — ни рукой, ни ногой не могла двинуть. Работа,
конечно, не женская... Но жить надо. Когда отец
ушел на фронт, стало совсем туго. Вот и пошла
мать под землю вкалывать.
     Комнатка в бараке, где они жили, — маленькая,
три на четыре, в углу печка, напротив — материна
койка с досками и матрацем, стол, две табуретки —
вот и вся «мебель». Есть еще у входа некрашеная ве-
шалка из доски с вбитыми гвоздями, рукомойник.
     Окошко покрыто белой наледью, в прогалах све-
тятся огни шахты, — она прямо за бараком; в окно
видно, как крутится подъёмное колесо на копре,
как ползает по террикону вагонетка вверх-вниз,
как паровозик толкает под загрузку пустые ва-
гоны.
     Учился Ромашин во вторую. До школы еще да-
леко. Санька еще полежал, понежился. Спал он на
брошенной на пол старой шубейке, укрываясь дву-
мя одеялками. По полу несет холодом. Мать, уходя
на шахту, набросила на него еще свое одеяло. Рань-
ше Ромашин спал с матерью в одной постели, но
став постарше, перебрался на пол, да и пацаны
стали дразниться.
     Первым делом, встав, Санька принялся учить сти-
хотворение, которое им задали в школе. Стихотворе-
ние было хорошее, про войну. Строгая учительница
Зоя Федоровна наказала его всем выучить. Ромаши-
на, как мальчишку толкового и исполнительного,
она пообещала спросить. Санька любил читать стихи
и часто читал их на утренниках или пионерских сбо-
рах. Вообще-то Санька немногословен и молчалив,
мать часто называла его «молчуном». «Молчун ты
мой белобрысенький! — шутила она в минуты откро-
вения. — Ну весь в отца!» Мать тоже не была болтли-
вой. Потолкай-ка тяжёлые вагонетки по 12—14 часов
кряду. Язык высунешь, тут не до разговоров.
     Затем Санька принялся растапливать печку.
Он выгреб золу, вытащил ее на помойку, сходил
в стайку за углем, наколол растопки из обрезков
досок. Засыпав сверху в дырку плиты уголь, за-
топил печку.
     На улице уже болтался Равилька Сабиров. (Ко-
нечно, он — Равиль, но все называют его Равиль-
кой). Сабиров жил рядом, в землянухе, с одино-
кой полуглухой бабкой. Равилька — хулиганистый
и бойкий татарчонок; татарином он был наполови-
ну: отец— татарин, мать — русская. Пила она по-
черному, жила с другим мужиком отдельно и рабо-
тала в столовке подсобницей, куда часто бегал
Равилька, таская оттуда картофельные очистки.
Отец Равильки, Габдулла Сабиров, работал на
другой шахте в другом поселке, находящемся за
полста километров.
— Ромашка, Санька, айда на шахту! Очистков
принесем! — кричит Сабиров, озорно улыбаясь.
     Равилька — пацанчик крепенький и подвижный,
с черными блестящими глазенками-смородинками,
говорит быстро, захлебываясь словами и улыбаясь
как майский жук. Равилька еще тот шкет — школу
он бросил, и его учительница приходила домой чуть
ли не каждый день уговаривать вернуться. Равильки-
на бабка тоже ничего не могла поделать со своенрав-
ным внуком. Ну не хотел учиться, хоть ты кол ему
на голове теши!
— А у меня «бычок» есть! — похвастался Равилька,
вытащив ладошку из рукава фуфайки и показывая
окурок.
— Дай потянуть, — попросил Санька.
     Пацаны ушли к стайкам, забились в угол и до-
курили «бычок», а потом и те, что были припасены
в тайничке — щели между досками (Санька курил
тайком от матери).
— Стишок надо учить, — сказал Санька, кон-
чив курить и подымаясь с коленок. — Про Родину.
     Я, пожалуй, пойду, поучу еще.
— Прочитай, Сань, — умоляюще попросил Ра-
вилька.
— В школу надо ходить, — ворчливо произнес
мальчишка. Он сурово сжал губы, подтянул сполза-
ющие штаны, прочитал серьезным тоном:
     Гулко катился в кровавой мгле
     Сотой атаки вал.
     Злой и упрямый, по грудь в земле,
     Насмерть солдат стоял.
     Знал он, что нет дороги назад —
     Он защищал Сталинград...
     Санька замолчал. Равилька нетерпеливо заканю-
чил:
— Саня, почитай ещё… Ну Сань...
     Ромашин продолжил декламацию. Он расчувство-
вался и закончил стихи на высокой ноте, с пафосом:
     Сто пикировщиков выли над ним
     В небе, как огненный змей,12
     Он не покинул окопа, храним
     Верностью русской своей!..
     В проходе между стайками застыло белобрысое
лицо голубятника Понькина. В руках у него по си-
зарю, из-за пазухи высовывал любопытную головку
еще один. Понькин, вылупив свои бесстыжие зеле-
ные зенки, слушал стихотворение. Ему, ширмачу и
тюремшику, как называли его бабы, санькино чте-
ние понравилось.
— Стишки клевые, Ромашка, — сказал он, запи-
хивая голубя подальше за пазуху. Кто написал?
— В школе задали, — пробурчал Санька.
— Хэ-э! Я вам свое прочитаю! — осклабился голу-
бятник ртом с выбитыми зубами. — Слухай сюды!
     Отец мой был товарищ Ленин,
     А дядька мой— Калинин Михаил.
     Мы жили все на Красной площади,
     И сам товарищ Сталин кумом был!..
     Понькин, рассмеявшись сиплым смешком, ушел к
своим голубям. А Равилька сказал, блеснув глазками-
бусинками:
— Во-о, понял?! Стихи дак стихи! И сам товарищ
Сталин кумом был!
     Красная рожа Понькина исчезла, но было слыш-
но, как он, уходя, напевал:
     Ах, Клава, любимая Клава,
     Неужель мне так суждено:
     Меня променяла, шалава,
     Орла, на такое дерьмо?..
...Пришла соседка тетя Дуся, грузная, с квадрат-
ной фигурой женщина. Она присматривала за маль-
чишкой.
— Печку затопил? Счас проверим. Так-с... Мо-
лодчага, Санька! — похвалила она мальчонку своим
зычным требовательным голосом. Поправила вьюш-
ку, поковыряла в печке клюкой. Поставила на плиту 13
кастрюлю с водой. — Я пошла. Учи стишок. На во-
докачку сходи, не забудь. Воды принеси. Мать при-
дет с работы, спросит.
— Ладно. Знаю, — Санька примостился на полу
с учебником в руках, прислонившись спиной к пе-
чурке.
     Притащился Равилька. Стал звать на улицу. Сти-
хотворение выучено, можно и погулять. Санька за-
сунул учебники в портфель, прикрыл вьюшку. На-
пялил на большие валенки шахтерские чуни.
— Тетя Дуся, мы поиграем! — крикнул он, выбе-
гая из комнаты.
     Выглядят пацаны как какие-то бродяжки. У Равиль-
ки старая, не по росту фуфайка с длинными рукава-
ми; у Саньки драный бушлат, принесённый матерью с
шахты. На ногах обувка тоже не ахти: у Саньки шитые-
перешитые валенки с чунями, у Равильки какие-то
не по размеру то ли ботинки, то ли бахилы. В руках
длинный крюк, согнутый из куска толстой проволоки.
     Этим крюком Равилька цеплялся за проходящие авто-
машины или ящики на санях, в которых возили уголь.
И скользил на своих бахилах, как на коньках.
Вообще-то для этой цели, чтобы кататься, це-
пляясь за машины или с крутых склонов разреза и
глиняных отвалов, пацаны использовали шахтерские
резиновые чуни с загнутыми вверх носами. Но чуни
были больших размеров и валенки приходилось на-
девать для взрослых, в которых ноги болтались как
спички.
     Голь на выдумки хитра. Взрослые гнули пацанам
из тонких труб или прутов самокаты, на которых
юная поросль любила кататься в заброшенном раз-
резе. Катались и на самодельных лыжах, сделанных
из дощечек брошенных бочек. Они так и называ-
лись — «бочки». Дольки бочек заостряли, гнуть их
не надо, прибивали петли-крепления из куска транс-
портерной ленты, вот и все — «лыжи» готовы.
Равилька не может спокойно стоять на месте, он
крутится как юла со своим крючком: то долбит лед
на помойке, то съезжает с горки, подперевшись им, 14
то цепляется за ветку дерева и висит, уцепившись за
крюк, как обезьяна.
     Поболтавшись возле бараков, у голубятни Понь-
кина, пацаны выскочили на дорогу, ведущую от
шахты к центру. По ней частенько ходили машины,
за которые они цеплялись. Вот и сейчас на дороге
показался «ЗИС-5», доверху груженный ящиками.
«ЗИСок», надсадно урча на уклоне, поровнялся с
пацанами. В кабине безусый розовощекий парень в
военном ватнике и ушанке со звездочкой. Изловчив-
шись, Равилька зацепился крюком за борт. Санька
крепко обхватил его сзади.

Они покатились.
     Снег от колес летит в лицо, которое приходилось
отворачивать, но все равно это здорово — мчаться за
грузовиком на своих двоих.
     На повороте, ведущем к заводу «Строммашина»,
шофер остановился, вылез на открылок, хитро со-
щурившись, обратился к пацанам:
— Прокатились?
— Ага-а! — бесхитростно протянул Равилька. Он
успел отцепиться от кузова и стоял со своим крюком
как ни в чем не бывало. Санька был рядом.
Солдатика не проведешь. Но ругаться, как некото-
рые, он не стал. Добродушно улыбаясь, отошел на обо-
чину по малой нужде. Застегивая ширинку, спросил:
— Я правильно еду? Это, что ли, «Стромма-
шина»?
— Правильно, правильно! — загалдели пацаны.
Солдат вынул из брюк пачку папирос, хлопнул по
донышку.
— Курите?
— Еще бы!..
— Тогда угощайтесь! — он дал им по папироске,
чиркнул спичкой, поднёс огоньку.
Пацаны по-взрослому затянулись.
— Отцы-то где? Воюют?
— Воюют, — ответил Санька.
     Солдатик глубоко затянулся, сказал:
— Я скоро тоже на фронт ухожу... — широко улыб-
нулся. — Ну, прощайте, мужики!
     Шофер залез в кабину и поехал на территорию за-
вода, эвакуированного с Украины. Станки стояли в
недостроенных цехах без крыш, на них день и ночь
точили снаряды.
— Пошли на базар. Может, семечек стырим, —
предложил Равилька, провожая взглядом грузовик.
     Базар сегодня был малолюдным. Одинокие про-
давцы с синюшными лицами мерзли на холоде, при-
топывая ногами. Покупателей было еще меньше.
     Торговок семечками не видно. Походили между при-
лавков, сколоченных наспех из грубых досок. По-
стояли, поглазели голодными глазами, как толстая
тетка продаёт масло. Его было много — полное до
краев ведро.
— А ну-ка мотайте отсюда, фулюганы! — заорала
на них краснорожая торговка хриплым простужен-
ным голосом. — Шляются тут!
Равилька скорчил ей «рожу» и показал комбина-
цию из рук.
— Ах ты шпана! — возмутилась тетка. — Ты кому
это показываешь?!
     Мужик в огромных пимах и с носом, похожим на
красную свеклу, поспешил от соседнего прилавка к
тетке, а мальчишки бросились бежать — отметелит
чего доброго.
     У входа на базар безногий фронтовик Кузнецов
просил милостыню. Равилька с Санькой много раз
видели его летом. Перед инвалидом лежала шапка
для сбора денег. Шапка была пуста, а ее владелец
вдрызг пьян и без конца падал на бок. Подозритель-
ного вида тощий мужичонка подымал Кузнецова и
ставил его в вертикальное положение. Тут же кру-
тились друзья-собутыльники, разливая водку, звеня
стаканами и о чем-то шумно споря. Нет, базар зимой
совсем не такой, каким он был летом, когда Санька
с пацанами бегал сюда продавать воду кружками по
десять копеек. Тогда людей были толпы — пушкой
не пробьешь. Сейчас что-то и трофейной губной гар-
мошки у Кузнецова не видно, на которой он обычно
играл фронтовые и жалостные песни.
— Пошли, Кузнецов! — тянул инвалида тощий
мужичонка, вцепившись в ворот его фуфайки, как
будто у Кузнецова были ноги, на которых он мог
ходить. Другой алкаш подносил к его рту стакан со
спиртным, но фронтовик мычал что-то в ответ и все
заваливался на бок.
     Неподалеку от базара, на заснеженном пустыре
закладывали новую шахту. Оттуда доносились глухие
удары парового молота. Друзья направились в сто-
рону стройки, преодолевая снежные заносы. Санька
воображал себя разведчиком, он подобрал палку и
нес ее наперевес, будто винтовку.
     В городе строилось много шахт. Людей понаехало
отовсюду. Как рассказывал сосед по бараку дядя Коля
Носков, шахт за два года войны построили уже пять,
и должны построить еще десяток. Уголь стране нужен.
Учительница в школе объясняла, что уголь — «это на-
стоящий хлеб промышленности, а промышленность—
это танки, пушки, пулеметы». Город у них шахтерский,
краснознаменный. Значит, самый главный в деле раз-
грома врага, этих фашистских бандитов, напавших на
свободную социалистическую Родину.
     Территория не огорожена, груды земли, металла,
бревен, досок; буханье молота, забивающего сваи,
глухой стук по железу — это возводят копер. Не-
сколько десятков рабочих долбят кувалдами и кли-
ньями мерзлую землю. Между двух столбов натянут
плакат: «В войне участвуют и штык красноармейца,
и отбойный молоток шахтера!»
     Пацанам все интересно. Они посмотрели на рабо-
ту землекопов-узбеков, покрутились у копра. Поин-
тересовались у коренастого мужчины в полушубке,
видимо, начальника:
— Шахта, дяденька, глубокая?
— Будет глубокая. Сейчас ствол пробиваем. Лад-
но, пацаны, шуруйте-ка отсюда! — строго сказал им
коренастый начальник. — Чего случится, потом от-
вечай за вас.
     Мальчишки погрелись у костра, двинулись даль-
ше.17
— Ты кем будешь, когда вырастешь? — спросил
Равилька у Саньки, когда они брели полем от строя-
щейся шахты.
— Не знаю. Шахтером, наверное, как отец, — ска-
зал Санька. (Вообще-то ему хотелось быть и танки-
стом, вдобавок).
— Я тоже буду шахтером! — бойко заявил Равилька,
сбивая своим крюком засохший татарник, торчащий
из-под снега. — Нет, я лучше буду ширмачом или
голубятником, как Понькин. Буду голубей гонять!
Внимание непоседливого Равильки что-то отвлек-
ло. Он показал крюком:
— Гляди-ка! Чего это там? А-а?..
     Невдалеке от наезженной дороги, в лощинке, что-
то темнело — похоже на бревно, упавшее с грузови-
ка. Пацаны бросились по тропинке, ведущей к про-
долговатому предмету. И замерли от неожиданности,
увидев мертвого человека. Это был «елдаш» — немо-
лодой костлявый узбек.
     Он лежал на спине в грязном стеганом халате,
прямой как бревно. Полы халата загнулись, обна-
жая худые ноги, обмотанные грязными лохмотьями.
Восковое лицо с ввалившимся ртом, слипшиеся ку-
черявые волосы припорошены снежком; недоумен-
но вскинуты густые, сросшиеся на переносье брови.
     Остекленелые глаза были неестественно вытаращены
и устремлены в серое холодное небо. Рядом валялась
тюбетейка.
     Саньку пробрал озноб. Он никогда не видел по-
койников.
— Давай, Санька, обшмонаем «елдаша», — пред-
ложил Равилька, улыбаясь плутовской улыбкой.
Санька отрицательно помотал головой, не отры-
вая взгляд от мертвеца.
— А вдруг он живой? Нет, я не буду, — нахмурил-
ся он.
— Чего трусишь?! Никто не видит. А-а, бздилова-
тый ты. Трус!
— Я не трус! Это нехорошо, это грех — мертвого
обворовывать!
— Фи-и, грех! Не мы, так другие обшмонают! —
     Равилька подошел вплотную к покойнику. Осторож-
но, со страхом потрогал труп крюком.
Он боязливо склонился над трупом, заглянул в
остекленелые глаза. Откинув крюк, скинул варежки.
Не понимая что творит, быстро сунул руку в карманы
халата, пошарил на груди, за пазухой. Прощупал под-
кладку стеганого халата, но ничего не обнаружил.
— Бр-р-р!.. Холодный! — сплюнул Равилька сквозь
редкие зубы. — Гол как сокол! Давай хоть халат с ел-
даша снимем. Загоним Понькину за голубей!
— Да пошел ты! — взорвался Санька. — Бог на-
кажет.
— А Бога нет! — заплясал на снегу осмелев-
ший пацанчик. — Нам про это в школе говорили.
А тюбетейка-то красивая! — Он скинул драную шап-
ку, напялил тюбетейку. — Ну как?
     Мальчишки двинулись целиком. «Есть Бог или
нет, а грабить покойников нельзя», — думал мрачно
Санька. Встреча с мертвяком подействовала на него
угнетающе.
— Чего ты какого-то «елдаша» пожалел! — деланно-
весело сказал Равилька, вытряхивая снег из своих
драных башмаков. — Вона их сколь уже передохло.
     Сабиров прав. В городе, как рассказывали в ба-
раке, узбеков перемерло уже порядочно. «Елдашей»,
как их называли, привезли на Копи из солнечных
краев, где никогда не бывает зимы и все время лето.
Привезли их несколько эшелонов и распределили по
шахтам. Работали они на лесных складах, лесопил-
ках, землекопами, работали и под землей на разных
вспомогательных работах.
— У одного «елдаша», знаешь, сколько денег наш-
ли в подкладке? Целый мильон! — азартно рассказы-
вал Сабиров. — На этот мильон запросто танк можно
купить. Или пушку, чтобы немцев стрелять...
     Санька слышал рассказы про то, что в городе на-
ходили замерзших узбеков, в поясах и в подкладах
халатов которых было полно зашитых денег. Как
говорили знающие люди, деньги узбеки копили на 
«калым». Что такое «калым», Санька не знал. Выкуп
за невесту, что ли...
— Если бы у узбека были деньги, то я бы купил
пушку или танк, — мечтательно сказал Равилька. —
А ты бы чего купил?
— Не знаю...
— Нет, — горячо заверил пацанчик, — я бы купил
хлеба! Целый вагон хлеба. И привёз бы его бабке
своей. Вагон хлеба на весь барак хватило бы.
     Немного погодя Сабиров сказал, сладко улыба-
ясь:
— Нет, я бы купил конфет. Конфеты лучше!
     Мальчишки стали наперебой спорить чего лучше
купить: вагон хлеба или вагон конфет.
— Вагон хлеба лучше! — кричал Санька.
— Нет, вагон конфет лучше! — взвизгивал упрямо
Равилька.
     Санька остановился, о чем-то соображая. Поду-
мав, он решительно повернул обратно к строящейся
шахте. Пошёл напрямик, утопая в снегу.
— Ты куда, Санька?! — Равилька бросился вслед.
     «Надо сообщить про мертвого узбека, пока ушли
еще недалеко от шахты», — думал Санька, упрямо
пробираясь назад. Равилька не отставал, еле поспе-
вая за ним....

Продолжение следует....