Герой Джон Смит

Джон Смит мчался по бескрайней прерии среди огромных кактусов на своем свежеподкованном пятнистом рысаке во всю прыть. Но вдруг он остановился, и замер, что-то вспомнив. Он выключил зажигание, вышел на мостовую и небрежно хлопнул дверцей. Вывеска «Кофе, пиво, номера, завтраки» приглашала случайных путников разноцветными огнями совершенно нескромной рекламы. Джон вошел, и не задержавшись там и пяти минут вышел с бутылкой кефира и сдобной булочкой, на ходу чавкая свежевыпеченным тестом и поспешно запивая кефиром. Захмелев от удовольствия, и растянувшись в анатомическом кресле, Джон, хотел было вздремнуть, но посмотрел на часы, приподнялся, поставил кресло на автомат, спешно застегнул скафандр, одел шлем, включил радио и передал в Центр Управления Полетом сигнал готовности. «Ключ на дренаж», - скомандовал диспетчер, «Продувка один….продувка два, - отвечал Джон, дергая педаль газа и нащупывая красную кнопку гашетки на штурвале, - продувка три.», «Ключ на старт, - скомандовал диспетчер, - отстреливаем стойки.».Безмолвные­ стальные гиганты упали замертво. Джона вдавило в кресло, наружу вылезли кефир с булочкой, и, как бы насмехаясь, нагло расплылись по стеклу шлема, упали на глаза и стекли под затылок. Отделилась первая и от резкого толчка из Джона вышло все, чем он завтракал, молоко кобылицы, питавшее его в прериях наделю, теперь раздалось всем своим ароматом по скафандру. Дворники не работали, уши заложило давлением и булочкой. Отделилась вторая. Хрустнули позвонки, а затем резко щелкнуло во всех суставах. Джон походил на Гуимплена, когда отделилась третья, взвыл реактор и разогнал его до пятой космической. Скорость уравновесилась, перегрузки звкончились. Пшикнув, как бутылка лимонада, под мужественной рукой с изящными, длинными пальцами скрипача, открылся, и взлетев ударился в потолок шлем скафандра. Разность давлений сыграло дурную шутку. У Джона зазвинело в ушах от резкого свиста воздуха, однако и избавило его от кефира с булочкой, которые теперь ровным слоем размазались по потолку, стенкам и стеклам. Аромат кобыльего молока раздался теперь по всему салону. Джон взгянул в перископ, среди коралловых веток и плектодонтов, ему навстречу мчались местные, нагло прятавшие свои бесстыжие глаза за стеклами масок, и держа по обычаю во рту трубки. Джон залез рукой под седло за припрятанным на крайний случай мини-кольтом и только сейчас понял по влажной шерсти, что рысак вспотел, скоро утомится и просто откажется его дальше везти ни за какие коврижки. Вот так вот: друг другом, а Земля кругом, то бишь шаром. Нет, кажется не так…а, - Бар баром, а Земля шаром… или хумар хумаром. Пока Джон думал, местные уже были близко, злобно пуская мелкую пену воздушных пузырей из трубок и угрожающе размахивая ластами на ногах. Они становились сначала все ближе и заметнее, пытались стучать по кузову, но вскоре скрылись где-то внизу, в безмолвной тьме, все еще зловеще пуская свои придурковатые воздушные пузыри. Джон проводил их нескромным жестом, передразнил их и решил перекусить. Несмотря на долгий путь, рыба в трехлитровой банке, все еще была жива, что очень огорчило Джона, а он любил есть рыбу строго по рецепту викингов. Джон вынул рыбу и легким, быстрым движением руки, ввел указательный палец левой руки рыбе в анус и разодрал кожу от ануса до головы.

Аппетит разыгрался еще сильнее и в рот отправились кишки и прекрасный, распухший от жары пузырь. Джон зачавкал причмокивая, проглотил самое вкусное и принялся высасывать рыбьи глаза и мозги. Еще через пару минут затрещал на зубах рыбий позвонок вместе с ребрышками. Вот остался у Джона в руках один только рыбий хвост, да желание выпить немного прекрасного шотландского виски. Так за чем же дело стало, поди за барную стойку, да налей, хоть всю бутылку выпей. Однако Джону было лень. «Джоанна! Клавдия! Сьюзен!, - прокричал Джон, - где вы? Кто-нибудь соизволит наконец в этом доме обслужить главу семейства?».Из открытого подвала показалась голова Долли, она была в доме одна и не отзывалась на грубый крик хозяина, мол догадайся сам. Джон заметил ее присутствие только когда она полностью вылезла из подвала с четвертью прошлогоднего украинского самогона. «Долли я хочу выпить, - тихо на этот раз произнес Джон, - виски, - он указал пальцем на бар». Престарелая Долли, верой и правдой служившая семейству Джона столько лет, однако никогда недолюбливавшая его поплелась с четвертью к стойке бара, перед этим резким, но изящным взмахом ноги она закрыла повал, накрыла крышку паласом и поставила сверху гигантский фикус. Долли со крипом открыла литровую початую бутыль с темно кориневой жидкостью и надписью на этикетке Black Whores, налила треть стакана, не выпуская из подмышки четверть. «Эка вон какую вы гадость пьете, мистер Джон, - говорила она, подавая виски хозяину, и продолжала - была бы я человеком вашего положения, да помоложе, то осмелилась бы предложить вам моей наливочки.». Джон весьма удивился такому тону служанки, однако его взяло любопытство, чего это старуха носится с какой-то бутылью. «Уговорила, Долли, выпьешь со мной?» - улыбнувшись сказал Джон. Долли хотела было отказаться, но подумала, что это будет не прилично, тем более похмелье давало о себе знать, а выпить было так и не с кем. Она улыбнулась в ответ, кивнула, сняла кирзовые сапоги, одетые на босу ногу и пошатываясь двинулась к хозяину. По пути она прихватила стакан для себя, поставила на сервировочный столик виски, свой стакан и стала открывать свою четверть, срезая сургуч кухонным ножом. «Что, ты с ней возишься, Долли, дай я сам» - Джон забрал бутыль и вскрыл. Комната наполнилась неповторимой гаммой неподдельных природных запахов. Тут был и горный дубняк, и тысячелистник, и ромашка и зверобой, и березовые бруньки, и календула, и белодонна, и все это богатое произведение подчеркивалось неповторимым запахом цветов сены. Запах унес Джона в какие-то пространные мечты, он уже слышал птичье пенье, чувствовал дуновение ветерка, легкий шум деревьев, вот он уже видит поле в ржаных по пояс колосьях, все пронеслось в его голове за 2-3 секунды, и изумленный в каком-то приятном оцепенении, выплеснул через левое плече стакан с виски и ласково произнес: «Долли, налей этого».
Выпив с Долли по третьему стакану, закусив малосольным огурчиком, Джон вытер своим узорчато расшитым рукавом свои длинные казачьи усы, поправил оселедок на голове и сказал: «Гарне, Долли, буде мени яки мати ридна, так добре мени ни видна жива душа ни робила».