Проклятая война - отняла радости детства.

     События в Украине, жестокое покушение на мэра города Харькова Геннадия Кернеса, продолжающаяся битва… Появился новый повод вспомнить, написать о родном Харькове.

     Самая достоверная версия: у названия города тюркская основа.

     В период Российской Империи Харьков являлся важным центром промышленного развития. Этому способствовала его близость к Донецким шахтам и южным центрам добычи и переработки металла. За Петроградом занимал второе место по уровню промышленного производства.

     С 1919 по 1934 – Харьков – столица Украины.

     За счет конфискаций имущества нэповцев, изъятия средств у калаков, спекулянтов – у руководства СССР появились «свободные средства»: выгодно купили завод тракторостроения со всем оборудованием в США – в 1930 завод построили. Американские специалисты цеха ввели в действие. Вскоре завод начал выпускать тракторы.

     Одним из первых приехал в Харьков, стал рабочим завода мой дядя Хаим (Ефим) Бельферман. Он вскоре стал общественником: совмещал трудовую работу в цеху с профсоюзной деятельностью. Обзавелся семьей. Хаим пригласил на работу своего старшего брата, моего отца Ицхака. Мой отец с молодой женой Гитей Шехтман переехали в Харьков летом 1934 (сохраним их память светлой). Поселились в бараке Тракторного завода. Я родился  в Орджоникидзевском районе города 10 марта 1935.

     Детское сознание - ученическое, сравнительное, накопительное, хрупкое, миниатюрное, не оформившееся. По этим причинам оно откладывает в архив памяти отдельные важные штрихи. Не самые важные. Часто игрового типа. Мое детство выпало на суровое, голодное, время войны и первые мало радостные послевоенные годы. Перемешаны события в памяти - сохраненные и позже узнанные, услышанные. Со всей добросовестностью упорядочим.

     Из барака ХТЗ мои родители вскоре перебрались на частную квартиру - по улице Грековской. Мама водила меня в детсад. Однажды по улице шел военный - я подбежал к нему с вопросом: "Вы товарищ Ворошилов, дядя?" Военный немного опешил, смутился: лицом он действительно похож на маршала СССР. Извинительным тоном объяснил: "Нет, мальчик - я просто военный, не Климент Ефремович".

     Никого не удивлю сообщением: для всех война началась внезапно, вероломным нападением. Наступили безумные дни: не выключают радио, ведут осторожные разговоры, слезы, беспокойные ночи. Часто будят воющие сирены. Город бомбят. На ночном небе красиво гуляют светлые полосы прожекторов. Заворожено смотрю. Спросил:

     - Они ищут звезды?

     - Нет! - Объяснили. - Не пускают вражеские самолеты в наше небо.

     Как назло вскоре раздались отдаленные взрывы, гулкие выстрелы. Во время одной бомбежки центра города - упал человек возле нашего дома. Я бегал рядом - не забежал домой, как требовала мама. Подбежал к упавшему, спросил  "Что с вами?" Он не ответил. Меня позвала мама. Вызвали скорую помощь к этому человеку. Он рассказал:

     - Увидел ангела – наклонился.

     - Ангела смерти? - Спросили.

     - Нет - не Ангела смети! Другого Ангела.

     С взрослыми я услышал эту историю - спросил у мамы:

"Он принял за Ангела меня?"

     Бежали мы из Харькова в эвакуацию в сентябре: оказались в эшелоне с другими беженцами-работниками ХТЗ, их семьями. Отца не отпустили, еще оставили в Харькове. В пути эшелон бомбили. Почти сутки стояли: ремонтировали разрушенный участок железнодорожного пути. Держали нас и другой эшелон рядом - на полустанке. Услышал, запомнил разговор - в вагоне соседнего эшелона. Некая тетка жаловалась:

     - Приехали спекулянты, родственники мужа. На усадьбе они поставили печь с большим котлом. Варили и жарили колбасу на продажу. Деньги за аренду-разрешение не платят. Быстро разбогатели. Нам достались одни заботы, дым да косточки.

     Помню, громко я переспросил – через стенки вагонов: "Так что, дым да косточки?" Удивился, та подтвердила: "Да, дым да косточки". В нашей теплушке смеются. Наш состав

Направлен в Сталинград. Здесь разместили вывезенное ранее оборудование ХТЗ. Под открытым небом установили станки, перешли на выпуск "военных тракторов", танков. Беженцев выгрузили в пригороде Сталинграда. Моя мама - с двумя детьми: меня шести лет и сестры двух лет. С нами - бабушка Малка, мать отца. Не помню точно: гостила она в Харькове, жила в нашей семье? Из пригорода Сталинграда нас перевезли на пристань - на пароходе поднялись вверх по Волге до Куйбышева (Самары). К моменту прибытия нашего - из Москвы в Куйбышев переехало правительство. Нам не позволяют выйти на берег. Даже не знаю, как нам удалось пройти через сплошные ряды оцепления: кто-то пропустил, помог. И это - даже не Куйбышев, а пристань в степи. Наши женщины долго договаривались: не согласны одна с другой. По этой причине решили: разъехаться. Бабушка самостоятельно поедет к сыну в Новосибирск. Мама с нами выбрала дорогу в Среднюю Азию: к своей матери и семье сестры. Они вроде уже устроились. Зовут к себе. Бабушка осталась с детьми, а мама отправилась за

транспортом. Нам предстоит перебраться с вещами на железнодорожную станцию. Бабушка готовит галушки. Уже закипела вода в котелке - она бросила мучные комки. Мама подговорила тракториста: приехала на тракторе. Бабушка затушила костер - с горячим котелком перебралась на трактор. Поехали! Трактор в пути трясет - кривится из стороны в бок котелок, расплескивает горячую воду и сами галушки. Попробовали съесть галушки: несъедобны. Вылить все пришлось. Посадили бабушку в вагон, предупредили телеграммой - в Новосибирск. Мама выбила в Ташкент билет. Нас повезли в среднеазиатскую неизвестность. Мы попетляли по маршруту: Куйбышев - Ташкент - Бухара, еще дальше на юг. Находились далеко - в городе Кермине или Кармин. На юго-востоке Узбекистана, вблизи границы с Афганистаном. Об этом я узнал значительно позже, понял благожелательность, теплоту, приветливость, сердечность почти людей тех мест. С двадцатых годов там процветало басмачество. Советские властители отправили Буденного - с изощренной жестокостью конница уничтожила басмачей - остальных жителей одновременно запугали. Мусульмане покорны твердой, последовательной и беспощадной власти.

Приехали мы к родственникам в Кермине к концу года. Марк Цейтлин, дядя, муж маминой сестры Эстер, главный бухгалтер МТС. До войны он работал в Проскурове, на Украине, в сельскохозяйственном управлении. У них гостил несколько дней мой дед - Сани Шехтман, резник местечка Миньковцы. В пятницу, утром, за день до начала войны, он собрался домой на субботу. Попутная машина повезла его домой на несчастье его, наше. По окончании войны узнали: прятался он долго в узком пространстве между домами. Их гнали на бугор. Расстреляли, сбросили в общую могилу. В Миньковцах фельдшер Василенко себя удивительным способом проявил. Недавний друг евреев, лекарь от Б-га, он сотрудничал с новой властью и нацистами. Этого мало: осуществляют великую украинскую мечту возрождения небольшевистской Украины. Для нацистов и себя он искал "еврейские клады". Резал животы при подозрении: «имеют обычай хитрые еврейки проглатывать бриллианты». Нас поселили в коридоре. Мама кроила, шила женскую одежду на своей швейной ручной машинке немецкой марки. Отец мой приехал позже. Уже немолодого, в возрасте 44 года, его вскоре призвали на воинскую службу. Подготовили на минометчика в военном гарнизоне Коканда. Тогда миномет считали очень секретным оружием. Мама поехала в Коканд - проведать отца: он ей продемонстрировал (даже не в действии) это грозное оружие. Мать уехала, арестовали отца, посадили на гауптвахту: выдал военный секрет. Обучали его в части, потом воевал. Бои на подступах к украинской столице Киеву вели самые отчаянные. За форсирование Днепра, удержавшего рубежа представляли к награде Героя. Вскоре после взятия Киева, западнее

произошло крупное танковое сражение, подобно Курскому. О нем не вспоминают по простой причине: огромная масса красноармейцев попали в окружение, в нацистский плен. И воинскую часть отца постигла такая участь. За полтора года плена отец побывал в нескольких концентрационных лагерях. Еле выжил. Моментов для гибели имел несколько.

Нацисты освобождали Украинцев-военнопленных: домой позволяли вернуться. Большинство их пошли в полицию своих сел, районных центров, городов. Нацисты доверили советским активистам общественное и комендантское устройство военного лагеря. Некие активисты ходили, переписывали наличный состав – национальность, чин, фамилию. У отца спросили: "Ты кто?" Он прямодушно ответил: "Еврей". Активист - порядочный человек - оборвал его, строго сказал: "Чтобы этого больше никто не слышал". Отца он записал караимом. Это особая еврейская секта. По источникам: они потомки Хазар: признают только Тору (Пятикнижие, Библию). Не признают за священные всю устную Агаду, возникшие в новейшие времена источники. У этих сомнительных Иудеев-караимов с Евреями вечно недоразумения, стычки. Еще во времена Царей Романовых они страстно доказывали: не имеют родства с Евреями, связей с. И нацистскому режиму доказывали, спаслись от уничтожения. Отметим оказали помощь погибшие светила, гебраисты ашкеназские. Сами попали в печи крематориев, но пленных Караимов спасли от гибели.

     В лагере Караимов поселили отдельно. Оживились они при появлении новенького. Выясняют детали, подробности: отца расспрашивают, узнают, испытывают, раскалывают, допрашивают. Он вынужден бежать в общий лагерь: могли выдать нацистам. Караимы: "евреи" особые, сомнительного свойства. Они готовы торговать чужими человеческими жизнями, как товаром. Российские караимы крымского места жительства: предатели подлого типа. В определенном смысле, качестве, образе поступков, глобальных действий, морально-нравственной "выгоде принципов" - они похожи на наших кровных, израильских самаритян.

     О скитаниях отца ничего не знаю. И сам я виноват: не узнавал. Отец, стоило напомнить ему о страданиях периода плена, сразу сильно расстраивался. Запомнил: превозмогал свою любознательность - ни о чем его не спрашивал. Усвоил урок на всю жизнь: ничего не спрашиваю о личном ни у кого. Узнаю только - мне доверяемое.

     Моя мама некоторое время работала уборщицей военной столовой. Заведующая столовой - жена офицера. Требовала сверх уважительного к себе отношения: докладывать стоя, беспрекословно подчиняться, выполнять распоряжения. С бинтиком она постоянно ходила: искала пыль, обязывала вытирать. Еще она потребовала у мамы: докладывать обо всех происшествиях и разговорах. Особенно о выносе пищи и отходов - для корма птицы и домашних животных. Мама попыталась увильнуть. Не согласилась она подслушивать, передавать разговоры, доносить - ее уволили.

     Постоянно плачет, требует чего-то особого сестра. Мама никак ее не успокоит, в отчаянии просит: "Змея, прекрати плакать!" Та требует: - Хочу вишеньки, хочу вишеньки. - Говорит она еще плохо. Вкусное, все сладкое вишеньками называет. К несчастью, она очень болезненный ребенок. Вон - вышла прямая кишка - вставляют. Выскочила на ее лице пендинка - нарыв. Нельзя прикасаться, расчесывать. Она постоянно разрывает. Ребенок в таком возрасте не понимает, увеличивает уродство. Дополнительно: привыкла она делать все назло. Себе во вред!

     А я ищу занятия. Вместе с двоюродной сестрой посещал ее первый класс. Не считался учеником: мне только шесть лет. Учительница была довольна моей сметливостью: часто отправляла в коридор, к часам - смотрел и сообщал время. Официально зачислили в школу на следующий год - в возрасте семи лет. Год закончил с похвальной грамотой.

Как-то мою маму заметил директор школы - бухарский Еврей. Она ему очень понравилась: постоянно за ней ходит. Где она появляется: он тут как тут! Добивается взаимности. Обещает стать хорошим мужем, а детям надежным отцом. Отбивается моя мама: отца ожидает, не нарушит верности. Так воспитана. Представить не может для себя другого поведения и выбора. Многие Женщины вынужденно, другие даже без особой причины - пользуются моментом. Война - все спишет.

      Среди развлечений - ходили на рынок: разглядывали, вынюхивали фрукты, продукты, наблюдали за продажей. Однажды наблюдал: парень-подросток ловко схватил с прилавка яйцо - вдавил его в рот. Узбеки не любят воров. Повалили мелкого вора - жестоко избили ногами. Отняли его от самосудцев: отнесли за рынок, под палящим солнцем бросили. Судьба - выживет, не выживет - тоже судьба. Аллах решит по справедливости.

     В контору МТС часто приезжали трактористы на ослах-ишаках. Всех их закрепляли в бригадах, за колхозами. Они привозили отчеты о работе, выясняли свою зарплату. Всем

работникам конторы привозят фрукты, продукты, подарки Они задерживались в конторе. Я пользовался отсутствием их: отвязывал осла-ишака, взбирался на его круп, чаще даже без ватника и подстилки, шпорил и катался после уроков. Узбеки прибегают к моей маме: "Где Мыша?!" Они знали точно: нет осла-ишака на месте - это моя проделка! Никогда не помню их ругань. Очень добродушными люди казались. С одним трактористом я особенно дружен. Он вечно смеется. С широким носом. Его называл Лелин (вместо Ленин).

     - Смотри, Лелин, - показываю пальцами - захватываю все свое лицо: - У тебя во-о-от такой нос! - Он смеется - не обижается. И осла-ишака его я реквизировал постоянно. Лелин оказался среди других - награжден за доблестный труд. Его с другими чествовали после нашего отъезда.

     Узбеки проявляли удивительное гостеприимство. Возле их домов росли виноградники, располагались бахчи. Чаще

богатую почву засыпали толстым слоем движущегося песка. Нужен постоянный полив. Планово часто сеют трудоемкий, водососный хлопок. Колхозные поля конфигурации совсем причудливой.

     Привезли травмированного дядю Марка Цейтлина. Его

висок - сплошная рана. Случилось после попойки. Все они пьяные. Везли его куда-то - потеряли в дороге, он выпал из кузова. Приехали, не сразу вспомнили. Ночью поехали искать. В пустыне - одного загрызут шакалы. Еле нашли почти бездыханного. По дороге бросили в арык - пришел он в себя.

     Мама поручала мне ответственные задания: я ходил в отдаленный магазин МТС, выстаивал очереди за хлебом. И даже, пусть не долго. работал на мельнице. Принес домой молотую джугару - такой злак. Из пустыни часто приносил черепах. Завхозом начал работать польский Еврей. Бежал от нацистов. Был крупным фабрикантом, коммерсантом. Но не мог запрячь коня. Упрямые от природы ослы - ему дополнительно не послушны. Его жена из деликатесного черепашьего мяса варила бульоны, супчики, жаркое, вялила черепашьи ножки.

     Две вести пришли почти одновременно: вернули письмо мамы в воинскую часть - с уведомлением о «нерозыске» и официальное сообщение о пропаже моего отца "без вести". Более двух лет не имели никаких сообщений об отце. "Без вести пропасть"  - не легче, чем погибнуть.

     Рядом с нашим домом - неглубокий пруд: однажды я в нем тонул. Был и пожар во дворе. Некто сгорел. И вещи. Происшествия отложили свой отпечаток на характере моем. Иногда нас возили на реку Зеравшан - приток Аму-Дарьи петлял, менял русло в пустыне. Впритык к нашему дому огородили территорию, расположили лагерь, бараки построили: поселили перемещенных лиц из Польши. Среди них и Евреи. Иногда по ночам по нашей крыше бежали из лагеря, выбирались на волю люди. В Иран многих молодых, здоровых перевезли: формировали части Польской армии Андерса. Некоторые из них воевали. Из США и другой заграницы прибывали им посылки с продовольствием, одеждой. Группа активных лиц-комбинаторов почти все новое продавала в Бухаре, Ташкенте. Часть попадало и на местный товарный рынок. Крохи от вырученных средств используют на покупку старья: дарят его несчастным соплеменникам.

     Настал момент: на железнодорожную станцию Кермине нас повезли в кузове автомобиля. Дети пели, а взрослые нам подпевали - появилась недавно, сразу полюбили эту песню: "Прощай любимый город!" Родственник Алексей Борейко появился неожиданно. Его звали Адольфом. Имя неприличное заменил. Но как он стал Борейко? Не поехал в эвакуацию - остался с невестой, Украинкой Тамарой. Та его и спасла. При возвращении советской власти - приобрел документы об участии в партизанском отряде. Он надутый свой авторитет практически использовал. В министерстве путей сообщения разрешили: получил железнодорожный вагон для отправки в Киев своих родителей, сестры и семьи старшей сестры. Заняли свободные места Цейтлины, мы, еще кто-то. Наш эвакуационный среднеазиатский период закончился.

     Путь нашего следования проходил через Саратов. В этом городе живет мой дядя Хаим (Ефим), брат отца. До войны на ХТЗ он работал в цеху, проявил себя общественником. Тогда многие претенденты на власть рвались к бытовым удобствам и материальным благам. Убавилась численность претендентов по причине их призыва в ряды армии. Ефим с женой из Харькова позже нас уехали. В пути с его женой случился болезненный приступ. Выкидыш ребенка. Сделали временно остановку в Саратове. Жену лечили в больнице, а Ефим временно устроился на работу. Он проявил с лучшей стороны себя. Оценили его серьезность, старательность: предоставили койку в общежитии, выделили комнату, закрепили за ним бронь. Ефима назначили бригадиром, вскоре он возглавил участок: стал мастером. Партийного активиста выдвинули начальником цеха. Его постоянно рекомендуют-избирают в цехком, профком, партком. Чтобы требовать от рабочих выполнение плана, трудиться сверхурочно, нужно самому находиться на высоте. Он на заводе вкалывал по две смены, почти ночевал в цеху. Усталый, голодный приходил - дома пусто! Жена постоянно тараторит у соседки-татарки. Ефим даже не подогревает пищу - ест холодные остатки. Однажды он съел - даже не почувствовал разницу во вкусе - отстойник от вчерашнего борща. Жена сразу не помыла кастрюлю - откисать оставила. Ефим и влупил сразу - почти кастрюлю помоев!

Привезли мы из Средней Азии диковинные фрукты. Мама угостила принявших нас хозяев. Циле так понравилось угощение - оставшиеся все фрукты она понесла своей татарке.

Обе и влупили! А мама думала: этих фруктов нам, детям, хватит на месяц.

     Меня Циля невзлюбила, почему неведомо. Постоянно голодный, измученный, я ей казался подозрительным. Пару раз со мной случались голодные обмороки. Циля обо мне сказала всем - обидное: "У него падучка!" Мама обиделась: пытается ее переубедить. Пригласила как-то врача домой - я болен астмой.

     - Доктор, подтвердите: у моего сына - астма, нет у него падучки!

     - Еще падучки ему не хватает! – Прослушивает меня, осматривает - буркнула врач. Цилю это не убедило! Она продолжает настаивать:

     - Больной он! Еще заразит мою дочь! - Повернулась к Соне: - Запрещаю к нему прикасаться. - Так обидно это! Соня - серьезная школьница. Сторонится. Года на три старше. Но живем все в одной комнате. В разных углах!

Циля работает надомницей. Числится в артели. Получает шинели немецкой воинской формы - по шаблонам из них вырезает закройки: идут для дальнейшего пошива рабочих рукавиц. На шинелях - отверстия от осколков, снарядов и пуль. Часто заметны потеки крови - разного размера и формы. Работница обязана кровь смывать. Займется кто этим? Циля вырезает, выбрасывает огромные куски. Никто в их артели не следит за расходом материалов-шинелей.

Мама попросила устроить ее в артель на любую работу.

     - Работай у меня!– предложила Циля. - Устраиваться зачем? Мне выдают много шинелей!

     - Начну работать сама. Осмотрю каждую шинель. Из одной вырежу материи на юбку, из другой - на кофточку, даже костюм. Можно комбинировать. И кровь я застираю - добьюсь и с этим экономии.

     - Нет, не советую отдельно работать - начнем вместе!

     И мама вынуждена согласиться. Поработали они вместе некоторое время. Мама кроила, шила, выносила на рынок вшивый. Увидела Циля: на этом деле большие деньги можно заработать, и решила по вредности своей натуры, не позволять моей маме зарабатывать. Она нашла другую портниху: с ней сотрудничает. Больше домой не привозит шинели. Резать шинели и разговаривать ходит к знакомой портнихе. Но та не закройщица, плохо кроит. Заработки у них были дополнительные, но минимальные. Циля готова к таким жертвам, лишь бы не сделать доброе дело ей людям несимпатичным.

     Я приобрел привычку покупать, читать взрослые газеты: "Правду", "Известия"... Купил газету: иду по улице - читаю. Времени зря не теряю. Вдруг подбегает девчонка - газету у меня выхватила, надорвала. Чего она хочет? Побежала с криком: "Догони!" Меня это еще более обозлило - побежал за ней с криком "Жидовка!" Обозначения ругательства Я еще не знал - хотел грубо ее обидеть, как меня часто обижают. Мимо проходил мой дядя - я его не видел. Вечером он устроил мне взбучку. Доказывал: у нас - все люди равны, нет больше жидов, никогда никого больше так называть нельзя.

     На всю жизнь запомнился действительно всенародный этот уличный праздник. Только объявили о Победе! Конец войны! Все вышли на улицы. В центре, на улицах города Саратова появились ряженые Женщины. Мужчин мало! Радио передает музыку. Все горланят, поют, танцуют, веселятся.

     Мы уехали из Саратова: направились в Харьков родной. Добрались на знакомую улицу Грековскую не сразу. Шли мы и не узнавали домов. Стоят коробки, развалины. Люди ходят по тропинкам, вроде нет улиц. До войны дружил с мамой пожилой хозяин. Маму мою с детьми он не отпускал в эвакуацию. Убеждал: "С вами все будет хорошо: слово

мое! Обеспечил вас жильем - снабжу пищей! Война не будет долгой: поверь моему слову!"

     Увидел нас: обрадовался. Был сломлен войной. Теперь он радуется:

     - Как хорошо, умно ты поступила: уехала! Здесь такое, такое творилось! И у меня… Старушка сразу умерла, а дочери…

     Соседи рассказали: старшая дочь Лелька проявляла всегда легкое поведение. С приходом немцев - устроилась она "артисткой" в заведение бардачного типа. Развозили их по воинским казармам, даже на фронт. Бежала. Уехала вместе с отступающими немецкими частями. Не подает о себе никаких вестей.

     Младшая Лора родила трех дочерей - куколки! Соседи подучили. - Спросишь у старшей: "Кто ты?"- Отвечает: "Я австриячка!" Спросишь у средней: "А ты кто?" - "Я - немка!" Только говорить научили самую младшую - уже знает: "А я - венгерка!" Вот так!

     Большая наша комната с передней-коридором - заняты. Мебель, вещи все разобраны по квартирам: никто не отдаст! Широко известны случаи в городе: приезжали из эвакуации семьи - требовали возврата квартир, имущества, так их убивали! Не спешат местные власти "раскрывать" убийства и наказывать убийц (из своих).

     Мы с мамой переночевали у кого-то из довоенных знакомых и уехали в Киев. Мой дядя Марк Цейтлин работал главным бухгалтером на Киевском ипподроме. Нас где-то поселили. Пошел в школу. Расположена наша школа - за рынком, над обрывом. Вниз вела собачья тропа - ее так и называли. Вблизи на склоне размещена тюрьма: не обойти. Тропа круто спускалась вниз к Кловскому спуску и дальше по улице Бассейной вела к Бессарабскому крытому рынку. К Бессарабке. Рынок сохранился чудом, а правая сторона центральной улицы Крещатика лежит в не разобранных пока развалинах. Говорят, взорвали наши при отступлении.

Позже узнал: взорвали ее в начальный период нацистской оккупации. Нацисты – вроде в отместку – Евреев истребили в Бабьем Яру.

     Ипподром - почетное заведение - осенью 1945 имело неприглядный вид. Гаревые дорожки для конных бегов и скачек, сам овал ипподрома - в работе. Ремонтируют и строят конюшни, амбар для сена, хранилище для фуража. Пленных немцев приводят строем на работу: строительные работы ведут. Восстанавливают ипподром. Двоих или троих пленных признали военными преступниками - казнили на Крещатике.

     За восстановленным ипподромом построили конюшни. Привезли породистых жеребцов, молодых лошадок. Скоро

появились наездники. Самый именитый Ажажа: Цыган по национальности. С дореволюционного времени известен: бил рекорды, брал призы. Даже императорский приз однажды получил. Его зять - друг, товарищ Ажажы по соревнованиям, махинациям. Свой тотализатор устроили они: участвовали в дележе больших денег с рьяными болельщиками.

     Хорошо запомнил первые бега на ипподроме. Я по воскресеньям расставлял номера на демонстрационном огромном стенде. По бокам столбов прибиты перекладины - лесенки. По ним я лазил: выставлял результаты заездов, которые получал из судейской: оттуда прибегал пацан примерно моих лет. Мне было 11! Позже на ипподроме устраивали также скачки. Приезжали наездники даже из бандитского Ростова-папы.

     Своими заработками помогал маме. Об отце тогда ничего не знали. Еще в самом конце 1943 - начале 1944 года получили официальное сообщение: отец "пропал без вести"! Это было похуже похоронки! В собесе нас лишили материального довольствия. Оставили только продуктовые карточки!

     Узнали: Циля умерла. Вскоре после нашего отъезда. Не скорбела мама - считала: это месть судьбы за нанесенные обиды, оскорбления, принесенные страдания при нашем пребывании в Саратове. Еще до войны в Харькове - семьи наши общались, даже дружили. Проклятая война привела к отчуждению. Люди поделились по уровню материального достатка. Сытый - голодного не понимает: не сочувствует. Гарантии сытости-умеренности не дает советская власть. Действует по закону социальной «разлучницы».

     В детстве случались разные происшествия. Полезное одно: крутился я возле кинотеатра на Московской улице, почти рядом с угловым зданием бани. Подошла к нам, праздношатающимся, уборщица кинотеатра:

     - Мальчики, кто из вас принесет мне полынный веник? Нечем мести зал. Впущу без билета!

     Предложение как раз для меня лично! За ипподромом - густые заросли крапивы, полыни. Побежал, нарвал, принес. Что руки обжог - не считается. Попал в кинозал. И с тех пор регулярно снабжал уборщицу полынными вениками. Почти

каждый день по несколько сеансов подряд сидел в зале. Часто показывали Американские фильмы. Запомнил часть

названий: "Серенада Солнечной долины", "Сестра его дворецкого", "В старом Чикаго". Фильмы Чаплина. Много смешного, веселого, живого, необычного. Не воюют, живут счастливо. Показывали Немецкие кинофильмы: захвачены в качестве трофеев. Нет еще хороших советских фильмов: показывали Американские - плохие фильмы.

     Самое лучшее развлечение тех времен - самокат. Как смастерить? Где достать два шарикоподшипника - разного размера? Говорили, они есть в передачах автомашин грузовых: иногда их разбирали, искали желанное. Ребенок не может оставаться без самоката! Жил рядом дядя Сема - без обеих ног. Сидел он на подшипниковой коляске, отталкивался деревянными штуками от тротуара. Ему что-то переделывали: два подшипника одинакового размера он мне подарил. Один я поменял. Помучился я и изготовил самодельный самокат. Больше бежал - раскатывал, чем ездил. Все забава! И с этим самокатом связана важная история. В те времена очень популярны были "ключевые выстрелы". Ключи нужны с выемкой. На веревочку гвоздь привязывали. Ключ - с другой стороны. В выемку ключа засыпали серу с головок спичек. 2-3 и более размельченных головок. Гвоздь вставляли - острием. Оттягивали шнурок - головкой гвоздя с размаху ударяли по стене. Раздавался звук выстрела. Иногда выскакивало пламя, обязательно валил дым из выемки гвоздя. Вот удовольствие! Однажды нашел я взрыватель. С силой вырвал кольцо из ячейки! Не удержал взрыватель - он упал, взорвался возле ног. Зато рука осталась целой. Однажды я нашел хороший ключ. Мы тогда жили в другой комнате. К Цейтлиным часто заходил. Приспособил тот ключ под стрелялку. Пару раз удачно стрельнул и вдруг - от сильного взрыва порвало ушко ключа. Все! Я на время стал тише воды, ниже травы. Хожу по двору, у Цейтлиных не появляюсь несколько дней. И надо же - такое несчастье! – оказалось, что ключ тот от сейфа, а в нем выручка и зарплата. Собралась очередь сотрудников. Мой дядя ищет ключ. Нашел его разбитым - в кладовке. Со злости он поднял, изо всех сил бросил мой самокат и разбил! Лишил меня любимого развлечения.

     Вскоре освободили отца - приехал из Сталиногорска. Устроился он на работу в больницу - перебрались мы на Подол в больничный подвал. Школа моя - в начальном квартале улицы Фрунзе. Учился я не очень старательно, но числился активистом. Выбрали меня - тренировали в маршировке для первомайского шествия. После военного парада - шла группа пионеров: открывали гражданскую манифестацию. Как я готовился! Рано проснулся - нужно пройти на Печерск: до Липок, там расположен городской Дворец пионеров. Мама меня почему-то не отпускает! Но я вырвался - пролез в верхнее отверстие между калиткой и стеной. Убежал! Вовремя добежал. Не хотят меня ставить в колонну. Объясняют: "Нет нашивки на рукаве: даже не звеньевой!"- "Как можно ставить простого пионера в колонну лучших детей столицы?!"- строго спрашивает руководительница. На мое счастье не оказалось комплекта в одном ряду - меня поставили! Какая для меня это честь - пройти в первой колонне демонстрантов Киева! Первого мая 1946.

     Летом я ходил до Куреневки, изучал местность. Меня могли направить на пару недель в пионерский лагерь или санаторий в Бучу. С раннего возраста болел бронхиальной астмой. Болезненное состояние занимало по нескольку дней. Задыхался, бредил. Лечение помогало мало. Опытный врач маму успокоила: "Лет с шестнадцати - случается, организму удается самому перебороть, болезнь уходит". Сколько лет еще ожидать?

     Той осенью в нашей больнице произошло ЧП. Кочегар заснул, не работал: замерзли больные в палатах, разорвало паропроводящую батарею, в аппаратной поломки. Сильно переволновался директор больницы - случился инсульт. Паралич половины тела. Его помощник держался долго в тени. Понял: власть у него в руках на полгода - год. Он азартно вводит перемены. Наша подвальная комнатка вдруг потребовалась для лаборатории. Нас выселили. Отца уволили. И мы оказались - у Сенного рынка. Проживал уже известный дядя Цейтлин На Обсерваторной улице. Нашел он своего довоенного друга Гурина. Из ипподрома перевели его в министерство сельского хозяйства. На важную должность заместителя главного бухгалтера. Выдали временное жилье на Обсерваторной. Нас поселили в просторном коридоре. С нового учебного года перейду в другую школу. А пока: ходил я в школу на Подоле. Учиться не хотел. Часто прогуливал. Не шел по ближайшему спуску, а по всей улице Артема до Кловского спуска. По дороге часто поворачивал в кинотеатр на Артема - иногда везло: прорывался в зал, смотрел фильм. Чаще, почти всегда: стоял одиноко, понурил голову. Словно из школы - в положенное время возвращался домой.

     Важный момент. Жили мы в сволочной период - в сволочной стране советско-коммунистического образа политико-экономического устройства и быта. История Распорядилась - в смысле страны, времени. На нравы воздействовала мистика. Я человек принципиальный, убежденный. Всегда оставался открытым (не во всем), вольнодумцем. Отец сильно обо мне переживал. Особенно его тревожили, угнетали, пугали мои писательские занятия. Однажды он прочитал нечто из дневника моего - с тех пор я остерегался показывать ему написанное.

     В семье возникло сложное положение. Примерно пять военных лет я жил в семье без отца - отвык. Не слушался его. Летом 1948 года отец получил от предприятия сотку огорода. Мы выезжали на посадку картофели, окучивание. Работал я на уровне. Но вот отец послал меня за папиросой – я должен вынуть ее из чьего-то кармана. Представить я не мог себе: полезу в чужой карман. В тот раз я ослушался отца: не принес ему папиросу и не работал.

     Об этом сообщу без утайки. Трудился на кирпичном заводе Корчеватого отец, в промышленном пригороде Киева. Нет у нас в Киеве жилья: отец купил глубокий подвал, невероятное несчастье. Вредно для здоровья, опасно для самой жизни. Жили мы на Владимирской, в доме 71. Наша квартира 1. Дом - на двух уровнях- до революции принадлежал купцу. Уперлась в срытый бугор одна стена дома. Верхняя кромка тюремного размера нашего окошка размещена на полтора метра от кромки почвы. Дневного света не поступало, с внутренних, вечно скользких стен комнатки постоянно струилась влага. Сырость расцветила стены в разные цвета.

     Во время летних каникул я часто ездил к отцу на работу. Пешком, трамваем добирался до Сталинки. На перекрестке "голосовал", "стрелял" попутку. Заберусб в кузов к "доброму" шоферу-водителю: держишься за кабину - всю дорогу машину трясет по выстланному бугристому булыжнику. Подбрасывает. Подпрыгивают к сердцу, чавкают мои внутренности.

     Как и что случилось в тот раз? Этого я не знаю. Меня несколько дней безуспешно искали - в милицейских участках, в больницах. Мамочка моя милая Шехтман Гитя Саневна (умерла 12.12.97, похоронили на кладбище Шломи, пусть останется благословенной о ней память) - с кузеной,

двоюродной сестрой Минной нашли меня в больничной палате периферийной больнички. На безвестного меня не обращали внимания - никто из врачей и медперсонала. Не кормят, со "спокойной совестью" ожидают момента смерти естественной и - списания по "всем правилам". Появилась моя мамочка: все сразу переменилось. Возле меня она дежурила сутками. Вернулся самостоятельно или вернули меня в сознание. Кормят. Диагноз: сотрясение мозга дополнено множеством ушибов тела. Эту маленькую справочку красного цвета сохранил...

     Однажды, уже при сознании, со мной оплошность случилась, ну, помочился я в постельку. Врач упрекает меня: "Почему не позвал нянечку? Почему не попросил "утку"? А я ответил ей на полном серьезе: "Это не я. Это написал мальчик - с соседней кровати". Без страха и угрызения совести указал я на подростка. Этот небольшой "факт биографии" сыграл определенную роль в заключение врача. Сказала маме:

     - К вашему сыну возвращаются мыслительные функции. Даже хитрость, жульничество. Это дает надежду на его поправку. Не скрою, после таких множественных травм, сотрясения мозга - некоторые остаются идиотами. Сейчас его нельзя перегружать. В школу должен пойти, чтобы закончить учебный год. Представите справку - освободят его от физкультуры. Предупредите учителей, чтобы пока временно его не вызывали к доске, не спрашивали, но на уроках должен присутствовать. Время лечит!

     Я, с раннего детства - живой, энергичный, осторожным стал, нерешительным, , застенчивым. В старших классах я увлекся математикой. Без совета и давления со стороны - только по собственному побуждению: решал задачи, много и упорно трудился, размышлял, читал. Вне зависимости от тяжелой травмы и сотрясения - оказался мозг достаточно жизнестойким. Я прошел подготовительный трехлетний курс в Киевском Университете, и это стимулировало мое общее развитие и профессиональную ориентацию. Свои функции восстановил - задатки, я развил литературный дар в себе. Моя мама - духовно богатая личность, а ее брат, дядя, умерший во время эпидемии тифа, Аврум Шехтман - поэт.

     Параллельно в направлении аналитического мышления мое развитие шло. Мои широкие интересы подкреплены знаниями, и в старших классах меня называли Алишером Навои, но чаще - Математиком. И в институте называли Математиком. Года через два-три я вернулся к прежней своей открытости, общительности. Кому это требовалось в классе, в группе, на курсе - Всем помогал решать задания. Обязательно объяснял каждое действие. Из побуждений альтруистических - я всегда проявлял щедрость к другим. Одновременно сам развивался. Оказывался верным своим принципам - непременного служения людям и обществу. Во мне постоянно бурлила энергия. Не зря в студенческие годы - друзья, коллеги, сотоварищи говорили: "Энергии в тебе, словно в атомной бомбе. Комок энергии!". Я ставил перед собой множество целей, и добивался успеха. Моя сложная жизнь, моя судьба, полная испытаний, искала поисков, творчества.

     Я из поколения детей войны. Я прошел жесткую жизненную закалку.