Я - журналист Живого Журнала

На каждой лапе тонна.

Тот мальчик — я, отстал от всех

На трассе биатлона.

Где стадион, высок забор,

От пуль предохранявший,

Никто не видел мой позор

И ужас настоящий.

Тогда поставил я к стене

С налипшим снегом лыжи,

И слишком ясно стало мне,

Что спорт я ненавижу.

Не увеличится Москва,

Слова не сменят гимна,

И снег не примет форму льва,

Не прыгнет мне на спину.

Там предпочел я шелест книг

Креплениям, винтовке

И памятник себе воздвиг

На этой тренировке.

Кто средь сугробов, кто средь книг,

Бежали неофиты.

Я памятник себе воздвиг,

Вы — пьедестал, мы квиты.

Но мне зачем-то хорошо,

Что на Олимпиаде

Вы побеждаете еще,

Как я в своей тетради.

Пусть в мой июль и в мой февраль,

Мой подмосковный, сочский,

Не снимет фильма Рифеншталь

И не умрет Высоцкий.

Как жалобную книгу:

Ругают, и рыдают,

И жалуются гниды.

Плохие хоккеисты,

Плохие террористы,

Плохие фигуристы,

Плохие активисты.

Вот в недрах ресторана

Рождается обида.

Я вижу пост Руслана,

Я вижу пост Давида.

Под белым небом рая

Устали друг от друга

Приятели вайфая,

Читатели фейсбука.

Но тут подходит тяжко

Официант из бара.

Вот бейджик на рубашке,

Зовут его Эдгаром.

Но что с официантом?

Он слезы льет мне в чачу.

Эй, эй, товарищ, ладно!

Эдгар, зачем ты плачешь?

Подал студентам пиво,

Вдруг рейд и документы:

Один студент паршивый —

Несовершеннолетний!

Эдгар, Эдгар, Эдгарка,

Прости, что мы бухие,

Нет лучшего подарка,

Чем новости плохие.

Другого я Эдгара

Знавал во дни веселья.

Он был поэтом, ара,

И умер от похмелья.

А жил он с юной розой,

С такою вот Липницкой,

Но от туберкулеза

Погибла та девица.

Наверно, это старость

С прошедшего гробами,

Но всех, кто давит жалость,

Я баню, баню, баню.

Лишь тополь, тополь неподвижен.

Конечно, дальше снова дом,

Но я так далеко не вижу.

Под тополем скамейка есть,

И днем сидеть на ней приходит

Мой сухаревский человек,

Безумный долговязый хроник.

С утра он в чебуречной пьет,

Теперь в толпе ворон и кошек

Он слово «Крым» в тиши орет

И каркает, как старый коршун.

Безумец бедный, речь твою,

Мне кажется, я понимаю,

Язык звериный узнаю

И понимающе киваю.

Ты воешь, воешь, а потом

Идешь походкою беспечной

За милостыней и бухлом

Обратно к старой чебуречной.

Но есть окно другое, в нём

Мерцает в голубом эфире

Желеподобным киселём

Безумец из иного мира.

Он «Крым» кричит назло врагам,

Но отдыхать на всякий случай

Он едет в город Амстердам,

Не в сухаревский наш гадючник.

Средь праздных геев и торчков

Он, чтя размах национальный,

Как Пётр, расслабиться готов

В чужой стране бисексуальной.

Когда-нибудь и я свихнусь,

И слово «Крым» орать я буду,

Москвы бессмысленную гнусь

Я, как они, тогда забуду.

8 Марта, площадь, смог,

Непобедимое похмелье.

И этот черненький снежок,

Словно в последний день Помпеи.

Здесь из земли торчат кусты,

Собравшиеся распуститься,

Здесь носят женщины цветы

И расцветают злые лица.

Не то, слова на ритм дробя,

Субъекты нашей Федерации

Стихи напишут за тебя.

Взгляд опускаешь ты, безжизненно

Поникла буйна голова,

Смотри, услышишь неожиданно

Простые горькие слова.

А то исчезнешь ночью сонною

В той клоунаде деловой

И станешь пятою колонною

В сей колоннаде столбовой,

Пока ты просидел в прострации

И ждал, что расцветут кусты.

Скажи поэт, кто совесть нации,

Нет, брат, наверное, не ты.

Снег мелкий, трогательный в чем-то,

А во дворе на карусели

Крутилась грустная девчонка.

В огромных черных капюшонах

Вокруг спешили арканарцы.

Но снег и шепот, снег и шепот,

И круг в однообразном танце.

Она кружилась и шептала

В злом вихре ледяной крупянки:

Только бы мама не узнала

Про этот театр на Таганке!

Про то, что в театре есть фашисты,

Они проводят там майданы.

И только лучшие артисты

Сражаются там храбро с нами.

Еще телеканал, три буквы,

Слывущий нетрадиционным,

Под сень развесистую клюквы

Зовет защитников Зиона.

Про то, что у людей есть мамы,

И несмотря на снег в апреле

От этакой телепрограммы

Как бы они не поседели.

Что есть еще Россия с нами,

Она молчит всегда, все время,

Хотя про это мама знает,

Не надо ей стихотворений.

Снег кончился, качели встали,

Немного просветлело небо.

Украшен голыми кустами

Печальный сад, и снегом, снегом.

Лишь воробушки да бычки.

Я смотрю из него на море

Ваших странных фигур, москвичи.

Наступает светлая Пасха,

Тихий дворик мой рад весне.

И, как в старой и доброй сказке,

Рыжий кот у меня на окне.

Москвичи совершают покупки,

Есть за домом базар небольшой.

Я воробушек радостно чуткий

Пред котом и пред жизнью чужой.

Москвичи выбирают подарки,

Ходят в гости, и я не грущу.

И ко мне придет только Маркес,

Больше я никого не впущу.

Он придет ко мне, Маркес кошачий,

И подставит пушистый лоб.

И из глаз, умудренных несчастьем,

Слезы счастья пролью я на гроб.

Там война, там гробики едут,

Стонут люди и льется кровь,

Но ведут свою тихо беседу

Два покойника про любовь.

Про печальный запретный дворик,

Где поет небольшой воробей,

И когда смерть придет в этот город,

Как обычный простой муравей.

Старый тополь с серой корою,

В шелухе и окурках земля.

И земля с незаметной травою,

И прекрасные тополя.

Ты бледен; речь твоя сурова...

О, не сердись! Всем, всем готова

Тебе я жертвовать, поверь;

Но страшны мне слова такие.

Довольно.

Мазепа

Помни же, Мария,

Что ты сказала мне теперь.

Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Луна спокойно с высоты

Над Белой Церковью сияет

И пышпых гетманов сады

И старый за´мок озаряет.

И тихо, тихо всё кругом;

Но в за´мке шепот и смятенье.

В одной из башен, под окном,

В глубоком, тяжком размышленье,

Окован, Кочубей сидит

И мрачно на небо глядит.

Заутра казнь. Но без боязни

Он мыслит об ужасной казни;

О жизни не жалеет он.

Что смерть ему? желанный сон.

Готов он лечь во гроб кровавый.

Дрема долит. Но, боже правый!

К ногам злодея, молча, пасть

Как бессловесное созданье,

Царем быть отдану во власть

Врагу царя на поруганье,

Утратить жизнь — и с нею честь,

Друзей с собой на плаху весть,

Над гробом слышать их проклятья.

Ложась безвинным под топор,

Врага веселый встретить взор

И смерти кинуться в объятья,

Не завещая никому

Вражды к злодею своему!..

Обычный круг семьи, друзей,

Минувших дней богатство, славу,

И песни дочери своей,

И старый дом, где он родился,

Где знал и труд, и мирный сон,

И всё, чем в жизни насладился,

Что добровольно бросил он,

И для чего?

Но ключ в заржавом

Замке гремит — и, пробужден,

Несчастный думает: вот он!

Вот на пути моем кровавом

Мой вождь под знаменем креста.

Грехов могущий разрешитель,

Духовной скорби врач, служитель

За нас распятого Христа,

Его святую кровь и тело

Принесший мне, да укреплюсь.

Да приступлю ко смерти смело

И жизни вечной приобщусь!

И с сокрушением сердечным

Готов несчастный Кочубей

Перед всесильным, бесконечным

Излить тоску мольбы своей.

Но не отшельника святого,

Он гостя узнает иного:

Свирепый Орлик перед ним.

И, отвращением томим,

Страдалец горько вопрошает:

«Ты здесь, жестокий человек?

Зачем последний мой ночлег

Еще Мазепа возмущает?»

Враг же не спит, варит мёртвое зелье,

Каверзный слух или сплетня пускается,

Светом Небесным то зло разрушается»

Воин наш – Слово! Дадим зверю бой,

Чтоб прекратить бесконечный разбой!

Верьте! И будет по вере всё вам –

Каждое Слово Наше – бальзам!

Сердцем вибрации все проверяйте –

Только тогда лишь словам доверяйте!

Не поддавайтесь гипнозу дракона.

Пусть вам поможет простая икона.

Кто чистое сердце будет иметь –

Тот, безусловно, сможет прозреть.

Сердце ведёт тебя – слушай его!

Бога родить в нём – превыше всего!

Тот, кто сумеет пройти за Порог –

Может услышать безмолвно: «Ты – бог!»

Не возгордитесь – боги мы все!

Сказано это не только тебе.

Не из Учителя, не из Святого,

Не с Аватара, хоть пусть какого

Не сотворите кумира себе –

Песни Орфея помогут тебе.

Желаю людям любви и терпения!

Распространяйте стихотворения.

Помните, кроткие, ваш будет Сад!

Встретить в Обители буду вас Рад.

Встретить в Обители буду вас Рад!

На Голгофу взошёл украинский народ,

Чтоб Землю спасти и казацкий свой Род!

Сокрытую чтобы Империю Зла

Сокрушить уже раз и навсегда!

В Писании зло драконом зовут.

Мы и не ждали, но зверь уже тут.

Он свои планы уже претворяет:

Единый славянский народ разделяет!

Пишет сценарии и постановки,

Зомбирует всех и даёт установки.

С виду он белый, пушистый такой:

Он «миротворец», чуть не герой.

Скоро узнает славянский народ,

Кто режиссеры и кто Кукловод, –

Кто финансирует все революции

В мире сейчас и даёт резолюции!

Битва последняя нам предстоит –

Уже под ногами земелька горит:

Потом же друг друга перестреляли!

Есть провокаторы, был и приказ –

Всё мы узнаем со временем – раз.

Всё мы увидим воочию – два.

Покончим со зверем раз навсегда!

Хватит поить своей кровью зверей –

Мир захвативших людей-упырей.

Им лишь осталось славян сокрушить,

Чтобы проблемы свои разрешить.

Но, как известно, терпенью конец

Приходит когда-нибудь. Бог и Отец

Сам во плоти человека Нисходит –

Свет на Востоке нашем восходит:

Гермес Трисмегист своё войско ведёт,

Воскресший Орфей свои песни поёт!

Слушайте, люди, Творца и поэта –

Больше впускайте в сердца свои Света!

Как нас учили, врагов возлюбите,

А после под зад их подальше гоните!

Сбудется всё, что я вам сказал –

Сам Нострадамус в катрене писал: