Возникли проблемы с выходом картины в украинских кинотеатрах: по версии дистрибьюторской компании «Интер-Фильм» — «в связи с политической ситуацией в стране». Украинских дистрибьюторов насторожило, что героями фильма, основанного на одноименной повести Захара Прилепина, оказались омоновцы. Это история четырех друзей-спецназовцев, их поединка с преступниками. А любовный треугольник пружинит конфликт.
— «Восьмерку» можно представить как продолжение вашего «Пленного», снятого по Маканину. Будто те военные из Чечни вернулись, пошли служить в ОМОН. Думали ли вы об этой связи?
— Конечно, думал, один из героев даже говорит, что прошел Чечню. Но я не строил на этом кино. Все же разные произведения в первооснове. Для меня было интересно работать и с Маканиным, и с Прилепиным. Связь скорее не смысловая, а фактическая. Да, эти ребята прошли войну, вернулись, а деваться некуда. Завод закрыт. Выбор простой — к бандитам или в полицию.
— В основе конфликта обоих произведений — «человек в невыносимых обстоятельствах». В чем вы видите разницу в авторском подходе к этой теме у Маканина и у Прилепина?
— Маканин рассматривает свою историю больше в общечеловеческом, я бы сказал, философском смысле. Захар более конкретен. У него есть и любовная история, которую мы в фильме усилили, чему Прилепин не противился.
— Прилепинская повесть написана от первого лица, как монолог. У вас взгляд со стороны.
— Было ясно, что сценарий будет сильно отличаться от повести. Но работали мы втроем. Перед тем как Александр Миндадзе садился писать, обсуждали какие-то важные подробности с Захаром. Вы же знаете, это его личная история. И женщина, описанная в повести, жива. Поэтому выбор актрисы на главную роль был чрезвычайно сложен.
— Почему Дашу Урсуляк вы сначала утвердили на роль, потом отвергли, и фам-фаталь, сводящую с ума простого омоновца и замысловатого крестного папика, доверили Вильме Кутавичюте?
— Даша — талантливая актриса. Я чувствовал себя сволочью, когда пришлось отказаться от совместной работы. Просто случайно увидел Вильму на курсовом спектакле, мы поговорили о нашей следующей работе, посвященной Матильде Кшесинской. Решил попробовать ее в «Восьмерке». За три секунды она очаровала всю группу, сыграв персонаж, какого я не видел. У Вильмы сказочное для актера свойство быть «на грани»: ни плюс, ни минус, сплошные переливы, нюансы. И сексуальность, и наивность, и нахальство, и смех, и слеза, и обаяние, и что-то отталкивающее. И загадка.
— Вы усилили социальное звучание повести, обострив столкновение спецназа с рабочими погибающего завода. Это противостояние, в котором омоновцы вынуждены принимать неоднозначные решения, добавило сложности незамысловатому конфликту. Признаюсь, социальные акценты мне показались выразительней «мушкетерства», о котором вы говорили во время съемок.
— Для меня тема «мушкетерства» важна. В какой-то момент под давлением обстоятельств да, герои разбегаются, но вновь несутся на помощь попавшему в беду другу. Что же касается отношений спецназа с рабочими, хотелось показать людей в разных проявлениях сложных обстоятельств их жизни. Ведь и в «Пленном», и в «Крае», и в «Восьмерке» герои находятся в пограничной ситуации. Когда надо поступать так, как никогда не поступал, вступить в зону неизвестного. Когда нет рецептов. Испытание, которое проходишь впервые, по тонкому льду экстремальной ситуации, — и раскрывает характер.
— Похоже на нашу современную историю, в которой мы переживаем непредсказуемые ситуации. И роль ОМОНа в них неоднозначна. Ваши герои называют себя «государевы люди». И встает актуальный вопрос: как вести себя солдатам правопорядка, когда приказы вступают в противоречие с их человеческим существом.
— У нас врожденная привычка к стереотипам. Если ОМОН — значит, безликая масса, со знаком плюс или минус. Либо геройские стражи порядка, либо безмозглая машина насилия. Мне хотелось, как и в моей давней картине «Рок», когда о рокерах говорили, что они воплощение безобразий, показать, что это за люди. Не только на сцене, но и в жизни, быту, где Гребенщиков ходил с ребенком на плечах, Антон Адасинский рассказывал историю семьи. В «Восьмерке» снимался настоящий питерский ОМОН. Разные лица, глаза, характеры. К кому-то из них и подходить не хотелось, другие были отзывчивы, интересны. Кстати, наша актерская четверка бесшовно вписалась в отряд. Помните эпизод столкновения ОМОНа с рабочими? На пятьдесят спецназовцев бежит 700 человек. Предварительно мы лишь проговорили, кто где стоит. Хотелось спонтанности. Задача массовки — давить, прорвать цепь. В центр полицейской цепи я поставил нашу четверку, будучи убежденным, что в этом-то месте и будет прорыв. Мы и камеры так установили. И представляете, не прорвали! Стояли плечом к плечу. Причем напряжение с обеих сторон было сильнейшим. Толпа наседала, лупила их нещадно…
— Вот она, недооцененная роль обстоятельств, когда мирный человек, оказываясь в толпе, на войне, в противостоянии, превращается в кого-то другого.
— Да. А в цеху мы их разнимали. В схватке кого-то задели всерьез, они начали биться… Мы сначала даже не заметили, снимали… Но и после сигнала «стоп» бой не прекратился. Пришлось их разнимать. Впрочем, для режиссера это хороший фактор. Стараюсь добиться предельной естественности. Этим обусловлен и выбор актеров.
— Главного героя сыграл Алексей Манцыгин, актер из Омска, вы его выбрали за отдаленную схожесть с Прилепиным?
— Нет. Просто искал выразительные, неузнаваемые лица.
— Фильм сравнивают с «Бумером». Там начиненный четверкой бандитов угнанный BMW рассекает просторы страны. Здесь на старенькой «восьмерке» между миром и войной мчится четверка омоновцев. Но ведь «восьмерка» — это и кинематографический прием, предполагающий разные «точки зрения». Вот и криминальный авторитет Буц в исполнении Артура Смольянинова выглядит неоднозначной, даже обаятельной фигурой.
— Буц в повести — очевидный бандит, живущий по понятиям. Хотелось показать человека, которому можно посочувствовать. Но ведь есть и третий смысл у названия. Уже почти на титрах — единственный в фильме символический кадр: «восьмерка» крутится на бескрайнем белом поле, вычерчивая знак бесконечности.
— Бесконечности противостояний? Картина очень плотная, всего 85 минут. В этой плотности не боялись уплощить психологический рисунок характеров?
— Все детали остались. У одного героя — жена и ребенок, у другого — отец пьет, у третьего — отец доктор. Главный герой — волк-одиночка. Можно же не расшифровывать подробности.
— Время действия — рубеж веков. Черта. Есть даже прощальное обращение Ельцина. Вы снимали близкое ретро. А сейчас ощущение, что снимали про сегодняшние битвы спецназа и протестантов.
— Мы думали с Миндадзе — не перенести ли действие в современность. Решили отодвинуть его в канун 2000-го, оставив условную атрибутику. Тогда же менялся не только век, происходили немыслимые сдвиги во всех сферах. Не даром заявление Ельцина шокировало — такого никогда не было. Надвигалось нечто другое. Какое другое? И тут нельзя не воспользоваться любимым словом Миндадзе «предчувствие», оно было разлито в воздухе времени. Хотя многие этого глобального перехода и не замечали.
— Но тогда что или кого, рискуя жизнью, защищают омоновцы?
— Они не задумываются, что именно защищают, это их работа. Особенно в подобных унылых заводских городах. Хотя снимали мы в Нижнем Новгороде. Но нужен был внушительный завод. И мы с оператором и художником приехали на Кировский завод. Это фантастический город. С трубами, улицами, светофорами. Своя железная дорога, свои паровозы. Металлургия, трактора, танки, турбина для атомного ледокола… все в прошлом. У нас есть проход по заводу нового владельца Буца, который спрашивает: «Сколько вас здесь работало?» Ему отвечают: «45 тысяч». «А сейчас?» — «Пять». Цифры не выдуманные.
— Как вы восприняли запрет на показ фильма в Украине?
— Официально фильм еще никто не запретил, хотя это возможно и без официального уведомления. Мне кажется, это какая-то глупость. Выступившие с «инициативой» фильма не видели. Прочитали в аннотации: «ОМОН». Значит, нельзя! Хотя и «Пленный», и «Край», и «Восьмерка» задают вопрос: почему мы общаемся, улыбаемся, обнимаемся… и вдруг начинаем стрелять друг в друга, ненавидеть друг друга. Об этом все мое кино последнего времени. Где же тут выпад против Украины?
— Это нежелание ни с какой из сторон уходить вглубь проблем, в том числе и взаимоотношений людей. В анализ причин и следствий внезапных перемен в многолетнем общении вчерашних друзей. Зато пропаганда, скользящая по верхам, работает беспроигрышно.
— Когда внезапно начинают смотреть косо соседи, деля мир на своих и чужих, — это самое страшное. Поэтому и запрещать что бы то ни было, здесь или на Украине, особенно если это касается искусства, — самый ошибочный из путей. Читаю о гастрольной войне, отмене выступлений в Киеве балета Эйфмана, Мацуева, в Петербурге украинской группы «Океан Эльзи» — одна за другой закрываются не только двери, но и форточки. Изоляция не приведет ни к чему хорошему. Воевать ближайшее десятилетие? Украинские власти запрещают въезд российским гражданам от 16 до 60 лет? Невозможно поверить. Мы ввергаемся в пучину абсурда. Никто не слышит друг друга. Я не раз говорил, еще до всех этих событий, что ничего нет хуже раскола в любом сообществе. Возьмите кинематографистов. Никакой Украины не надо. Дичайшее противостояние, неприязнь друг к другу. Вместо того чтобы сообща решать проблемы, — все наперекор: два союза, две премии. Все превращается в какой-то цирк.
— Что с идеей ремейков вашей «Прогулки» в разных странах мира? Вроде бы первую картину должны снимать в Италии?
— Сейчас проект застопорился, хотя предварительное соглашение со знаменитой киностудией «Чинечитта» подписан. Проблема с финансированием. Предполагали снять десять картин в десяти городах мира.
— Вы настроены на создание универсального кино. Как вы относитесь к идее страны как особой цивилизации, обособленности, изолированности нашей культуры.
— На недавнем фестивале в Торонто с успехом прошел показ «Восьмерки». А я вспоминал, сколько вопросов у международной аудитории было там же после показа фильма «Космос как предчувствие». СССР конца пятидесятых для иностранцев — другая планета. Я боялся, что будет то же самое. Ни одного вопроса, разговор исключительно по существу. Мне кажется, это хороший знак. Может, мы и не похожи ни на кого, но цивилизация мы не отдельная — это точно. Напротив, считаю, давно пора снимать кино не только для самих себя. Сегодня невозможно без интеграции. Иностранный дистрибьютор нашего «Края», попавшего в номинацию на «Золотой глобус», говорил, что, если бы фильм был на английском, у него была бы другая судьба. Может быть, некоторые картины снимать и на английском…
— Ой, крамола.
— Но мы же хотим, чтобы нас понимали. Сейчас нас мир не слышит, исключительно нас обвиняют в организации нынешнего политического кризиса. Диалог может возникнуть только на человеческом уровне, на гуманитарной, культурной основе. Заметьте, в отличие от тех же американцев, мы не снимаем актуального кино. У нас в обществе происходят грандиозные, меняющие жизнь, сознание людей события… И лет так через 15 кто-то из кинематографистов о них вспомнит. А кому уже это будет интересно?
— Современности боятся, честный взгляд на сегодняшний мир может не понравиться властям.
— Думаю, дело не в страхе. Это же касается не только политики, но и человеческих проблем. Так генетически заложено. Любим подождать. Как говорил классик, «только и делаем, что годим», это у нас в крови. Актуальность, она вне конкретного времени событий. Вот Александр Кулябин «Евгения Онегина» погрузил в синтез времен, и добрый наш приятель ведет видеоблог в «Фейсбуке». Молодежь влюбилась в спектакль.
— Не поэтому ли у нашего кинематографа, в основном архаичного и по форме, и по содержанию, никак не наладится контакт со зрителем. Вы можете назвать российскую картину, существующую не вразнобой с пульсом дня?
— Разве «Горько!» не современное кино? Да, если честно, и «Восьмерку» снимал вовсе не про «вчера». Но кто же мог себе представить, что она настолько попадет в «сегодня»…
Комментарии