Пусть тюрьма бежит из нас

Знаете, есть такая довольно высокомерная поговорка: «Можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки — никогда». Вот про то, что сейчас происходит со всеми нами, я бы сказала: «Можно вызволить человека из тюрьмы, но тюрьму из человека — никогда».

Тюрьма мощно вошла в мою жизнь шесть лет назад, когда посадили мужа (он давно на свободе, и приговоры его отменены). Шесть лет назад я была потрясена открытием другого мира, в существование которого невозможно было поверить. Параллельная вселенная, в которой не действуют логика и здравый смысл, где попраны законы божьи и человечьи и где неизвестно, кого надо больше бояться — арестованного маньяка или охраняющего нас от него опера. Изучая и пробуя на зуб этот новый страшный мир, я быстро поняла первое и главное: а ведь я не знала страны, в которой живу. Совсем не знала, какая она, Родина моя любимая. И как же я могла 20 лет работать журналистом, получать всякие важные награды, не зная о ней самого главного?

В стране, где сидел каждый четвертый мужчина, тюрьма — это идеология. Прибавьте к числу отсидевших матерей, жен, детей, друзей. Прибавьте работающих в тюрьме и их семьи. Прибавьте околотюремных людей — адвокатов, прокуроров, конвойных, судейских. Получится, что половина граждан России — в курсе. Живут в средневековье, работают в средневековье, оправдывают средневековье, мирятся со средневековьем, пытаются договориться со средневековьем. И я стала думать, что с этим делать. Нельзя же не думать, нет? А потом пытаться что-то с этим сделать.

И я стала ездить не только по российским тюрьмам, но и в разные другие страны — в очень разные. Договаривалась с тюремными ведомствами разных стран (кстати, все тюремные ведомства всех стран шли навстречу, кроме российской ФСИН). Беседовала с осужденными, с тюремным начальством, с рядовыми сотрудниками. И сделала одно важное открытие: все очень просто. Часто — бесплатно. Однако в основе любого хорошего дела, любых изменений лежит одна безделка, в отсутствие которой говорить о переменах вообще невозможно, — совесть… Всего-то и надо, чтобы общество — не президент, не премьер, не начальник, — чтобы общество осуждало плохое и улыбалось на хорошее.

Чтобы брать взятки было стыдно.

И вот тут мои пазлы перестали складываться. Если власть — то есть сакральный начальник — много лет рассказывает и показывает подопечному населению, что всемирная мораль у нас не действует, то есть действует с точностью до наоборот, рано или поздно подопечное население начинает к этим «нормам жизни» приспосабливаться. Ведь не поразило громом лжесвидетеля и убийцу, ведь не разверзлась геенна огненная? Значит, можно. Совесть отменяется.

Раз отменяется совесть, значит, российская тюрьма вползает в каждого из нас, уверяя, что она — нормальна, что с ней и в ней можно жить. Отцы сидели, деды сидели, и нам нечего выпендриваться. За эти шесть лет, что я глубоко изучаю российскую тюрьму, тюрьма продвинулась далеко вперед и пустила корни там, где, казалось бы, ее быть не может. Я все чаще замечаю слова, традиции, понятия, методы общения, принятые в российской тюрьме, во всех слоях нашего общества. И прежде всего — насилие, культ насилия. Оправдание насилия тем, что иначе никак. И повсеместная вохра, неотличимая от контингента, и поощряемое стукачество, и нелепые, ничем не объяснимые ограничения — «потому что так надо». Правила такие, да.

Это и в меня вползло. Я вот при начале Майдана услышала: «Зэку геть!» И громко возмутилась — как же так? Янукович, конечно, полное ничтожество, но нельзя вменять зэку, что он зэк, когда у нас у всех уже в роду и в жизни зэки! Мой муж ответил мне твердо: «Зэка — геть». Да как же так, ты же сам бывший зэк, нельзя так говорить! Муж мне объяснил: «Тюрьма должна уйти. Из народа, из власти, из жизни. Тюрьма — это ненормально. Мы не должны ее впускать в себя». Зэки должны уйти. Вохра должна уйти. А прийти должны граждане, свободные и ответственные.

Это, как мне кажется, именно то, что сейчас со всеми нами происходит. Нас запихивают в тюрьму, в нас проращивают тюрьму, над нами ставят какие-то блаткомитеты, какие-то гопники и стремяги учат нас жизни и насаждают в нашей камере свои правила. Мы сами себя загнали в эту камеру и позволили закрыть, мы радуемся кусочку мяса в баланде, разрешенному телевизору и дополнительному матрасу за хорошее поведение и сотрудничество с администрацией. Вместо того чтобы просто выйти. Из тюрьмы и средневековья. Или хотя бы твердо помнить: это — не норма. Это — извращение.