Т-34. Попытки нивелирования не пройдут!

Кумовьё бандеровцев старается нивелировать Победу Советского Союза и русских солдат в Великой Отечественной войне. В статье "Сегодня тому назад. Т-34" Кум Пампа очень подробно и с явным слюноотделение от пафоса своей русофобии разбирает конструкционные недостатки танка Т-34.

При этом этот Кум активно использует ЧС, чтобы ему нельзя было ответить по существу.

У меня есть книга маршала бронетанковых войск, Героя Советского Союза Амазаспа Бабаджаняна. И попробуйте мне теперь доказать ((с) цитата из Кума), что Т-34 не был лучшим танком Великой Отечественной.

Самая важная фотография в этой книге. Смерть фашистам!

А этот разворот - еще более нагляден.

На скане: "Когда речь заходит о качестве оружия, то лучшая похвала, — это похвала врага. Вот что писал об этой замечательной машине немецкий военный мемуарист генерал Эрих Шнейдер: «Танк Т-34 произвел сенсацию. Этот 26-тонный русский танк был вооружен 76,2-мм пушкой, снаряды которой пробивали броню немецких танков с 1,5—2 тысяч метров, тогда как немецкие танки могли поражать русские с расстояния не более 500 метров, да и то лишь в том случае, если снаряды попадали в бортовую и кормовую броню». "

Для полноты картины - слово маршалу. На нижнем правом фото он в центре:

"...Я знал, что за поражение под Москвой Гудериан отстранен от командования танковой армией. Но это отнюдь не привело к уменьшению на советско-германском фронте количества танков противника, генералитет вермахта продолжал осуществление гудериановских идей о гегемонии танков в войне.

Значит, противнику собираются противопоставить достаточное количество танковых сил. Когда это произойдет, вот тогда вступят в действие другие факторы.

«Что ж, поживем, увидим», — размышлял я в вагоне поезда, который поразительно медленно, пережидая все авиационные бомбежки, пробивался в город Калинин. Я ехал в распоряжение командира 3-го мехкорпуса генерала М. Е. Катукова, к которому был назначен командиром 3-й механизированной бригады.

Танки... Я много думал о них, еще будучи слушателем академии, я представлял их в бою, видел, как они помогают стрелковым подразделениям прогрызать оборону противника...

Но сейчас, в полутьме вагона, мне представлялись уже другие танки. Не те, что поддерживают пехоту, а те, что, соединенные в огромные массы, берут в клещи вражеские боевые порядки, вклиниваются, вколачиваются в оборону противника, обходят его города, замыкают их в тиски, несут победу...

«Постой, погоди, — остановил я полет своей фантазии ( — «Вот тут ты буйно размечтался, а что ты знаешь о танках? Немножко по тактике из лекций, что прочли в академии». — «Но ведь сколько книг прочитал, — возражал я сам себе, — того же Гудериана, Фуллера...» — «А сам в «живом» танке сидел?» — «Зато бронетранспортер знаю, имею водительские права второго класса. Не автомобиль, правда, но ведь это почти одно и то же...» — «Почти, да не совсем», — опять возражал внутренний голос.

Так я, не решив всех своих внутренних сомнений и колебаний, предстал перед комкором.

М. Е. Катуков встретил меня радушно, попросил рассказать о прошлой службе.

Ну вот, вопрос прямо в точку — танкист-то я от нуля...

— Большой беды нет, — успокоил меня М. Е. Катуков, — будем считать, что тебе повезло: корпус стоит, и, пока стоит, есть время подучиться. Остальное все от тебя самого зависит. Не стоит ведь объяснять, что одного боевого опыта, чтоб завоевать расположение подчиненных, мало. Надо хорошо знать и технику и вооружение... У танкистов прослыть случайным человеком нетрудно, вот отделаться потом от этого мнения трудно...

С тем и явился я в бригаду. Первое, что сделал, вызвал заместителя по технической части инженер-майора Горбунова. Разговор был краток, но ясен для обоих» Е. X. Горбунов все сразу понял и сказал доброжелательно:

—        Ничего, товарищ полковник. Прежде всего давайте за вами закрепим самого грамотного замкомроты по техчасти — техника-лейтенанта Мухина. Возьмите себе самого лучшего механика-водителя. Ну, старшину Полторака. На танк к вам дадим в наводчики сержанта Васина. Часа три в день в комбинезоне...

—        Пять, — поправил я.

Инженер-майор недоверчиво оглядел меня: дескать, имеет ли представление этот щупленький человечек, что такое пять часов в танке?

—        Хорошо. Составим расписание ваших занятий из расчета пяти часов в день.

Уже на следующий день я понял, что зампотех имел основания для сомнений: даже три часа в танке (два уходило на занятия по материальной части) — это не пять и даже не восемь за баранкой в кабине автомобиля. Пот заливает глаза из-под шлема, чувствуешь себя как мешок костей, которым бьют о железные стенки.

Но рядом крепкие руки моего учителя — старшины Полторака и приглушенный ободряющий его голос: «Хорошо, товарищ полковник, ей-богу, хорошо». А где уж там хорошо, сам вижу: швыряет мою машину, как будто это и не тяжелый танк, а деревенская колымага.

И опять голос Полторака: «Вот, вот уже совсем хорошо, товарищ полковник...»

Знаю, что В. К. Полторак сейчас работает ведущим инженером на одном из предприятий. Но если б мне сказали, что он учительствует где-нибудь, я бы воспринял это как не менее естественное — на себе испытал его педагогический дар.

Месяца через полтора я уже мог позволить себе делать критические замечания командирам и техникам по проведению техосмотров машин, восстановлению неисправной техники, подготовке ее к предстоящим боям...

Работал по восемнадцать часов в сутки и — как награда за это — узнал, что зампотехи полков жалуются на придирчивость нового комбрига: «Учили-учили, выучили на свою голову...»

На совещаниях у комкора я поначалу позволял себе высказываться только по вопросам тактики — здесь помогали полученные еще в академии сведения по тактике бронетанковых войск, их действий при прорывах, при нанесении контрударов и контратаках и так далее. По техническим вопросам предпочитал отмалчиваться.

Однако на одном из последних совещаний перед отправкой корпуса на фронт отмолчаться мне уже не удалось. М. Е. Катуков обратился ко мне с вопросом о состоянии техники бригады.

Пришлось отчитываться.

—        ...машины обеспечены достаточным количеством запчастей, подготовлены к эксплуатации в зимних условиях северных районов, — заканчивал я свой доклад,— дал указание полностью заменить смазку, заправить антифризом.

—        Та-ак! — довольно резюмировал М. Е. Катуков.— Да ты, я вижу, уже профессор по танковому делу. Хвалю. Докладывали мне о том, какой ты себе... танк-класс устроил. Если так и воевать будешь, считай себя своим в семье танкистов.

На этом совещании я познакомился с командиром 1-й танковой бригады нашего корпуса полковником В. М. Гореловым, с которым у нас сразу установились очень простые, сердечные отношения. Дружба наша не прерывалась до самой его трагической гибели в 1945 году.

Горелов подошел ко мне, широко улыбаясь:

—        Амазасп Хачатурович, нашим бригадам стоять в засаде рядом. По-видимому, и воевать придется рядом. Давайте условимся: не доносить командиру корпуса, что, дескать, мой батальон первым ворвался в неприятельскую оборону, проутюжил танками и прочее такое... В общем, вы меня понимаете?

Разумеется, я понял и сразу согласился:

—        Это честный разговор. Идет!

Мы крепко пожали друг другу руки. Началось совещание. Вдруг получаю записку: «Зови меня Володей, говори мне «ты». Тут же отвечаю на обратной стороне листка: «Твой друг навеки. Армо».

Вот так началась дружба, скажу больше, фронтовое братство.

В октябре 3-я механизированная бригада получила боевое Красное знамя части, Для вручения знамени прибыл член Военного совета Московской зоны обороны генерал К. Ф. Телегин. О Константине Федоровиче я был немало наслышан: в Красной Армии его хорошо знали — опытного политработника еще со времени гражданской. Присутствие члена Военного совета придавало церемонии вручения знамени особую торжественность. Тот, кому приходилось принимать знамя, знает, какое волнение охватывает человека, когда он склоняется на колено перед святыней. Я целую край боевого знамени и на всю жизнь запоминаю эту минуту...

В конце октября — начале ноября наш мехкорпус перегруппировался в район между Ржевом и Великими Луками. Ржевский выступ, глубоко вклинившийся в нашу оборону, затруднял сосредоточение наших войск для дальнейшего наступления. Этот выступ необходимо было ликвидировать.

В последних числах октября лили непрерывные дожди. Дороги стали почти непроходимыми. Автотранспорт подвозил боеприпасы, горючее и продовольствие с невероятными трудностями. Для движения автоколонны заболоченные участки покрывали поперечным настилом из кругляка. Машины движутся по такой трассе со скоростью чуть побольше десяти километров в час.

А дождь все льет и льет. В такую погоду хорошо перебрасывать боевую технику по железной дороге — авиация противника бессильна из-за тумана, не способна бомбить эшелоны. Но, увы, в сторону города Белого железнодорожного пути нет. От Осташкова, Старой Руссы движется по бездорожью сплошными колоннами техника нашего корпуса. Не марш — мученье какое-то. Часть машин застряла, не вытащить ничем...

Но в начале ноября вдруг ударил крепкий мороз, выпал обильный снег. Полегчало. Постепенно части корпуса сосредоточивались на указанном рубеже.

После такого марша надо было провести осмотр техники, осуществить необходимый ремонт машин. Однако нас торопили — на подготовку к наступлению отводилось мало времени.

Только значительно позже мы узнали, почему нас так спешно, не дав опомниться после столь трудного марша, бросают в бой: на юге, под Сталинградом, наши войска перешли в контрнаступление, и нельзя было допустить переброски вражеских войск в район Сталинграда. Сковать же здесь войска противника можно было лишь одним способом — наступая.

Наша бригада расположилась примерно в тридцати — тридцати пяти километрах от переднего края обороны противника.

Однажды вечером ко мне на КП прибыл офицер связи командующего 22-й общевойсковой армией и вручил боевое распоряжение — начать наступление сегодня в 16.00, а не завтра, как это предусматривалось приказом нашего комкора..

Я посмотрел на часы, показал их офицеру связи:

—        Приказ невыполним не только потому, что вы мне его передаете спустя два часа после назначенного времени. Чтобы бригаде выйти к переднему краю, требуется еще часа два. Ни я, ни мои командиры не имеем представления о системе обороны противника, артиллерия не может вести огонь, не зная куда, танки ночью наступать не могут...

Офицер связи сказал в ответ, что его дело лишь передать мне боевое распоряжение. Я взял у него приказ и расписался в получении, проставив, однако, время получения.

Он только пожал плечами.

—        Но вы же не механизм, — взорвался я, — обещайте хотя бы довести до командующего мои доводы.

Он обещал.

До полуночи подразделения бригады еле сумели в темноте выйти в свои районы и рассредоточиться для наступления. И то потому, что мы успели в эти районы разослать еще засветло офицеров, которые их встречали.

Занятый хлопотами по рассредоточению подразделений, отдачей распоряжений на завтрашнее утро, я и не заметил, как невдалеке остановился гусеничный вездеход и, сопровождаемые тремя автоматчиками, из него вышли и приблизились ко мне три командира.

—        Вы полковник Бабаджанян?

—        Я.

—        Я начальник особого отдела 22-й армии, это прокурор и председатель военного трибунала. За невыполнение боевого приказа в боевой обстановке вы арестованы. Сдайте оружие.

Тут же меня окружают автоматчики. Я отстегнул пистолет, протянул прокурору.

—        Может быть, заодно распорядитесь, чтоб мне связали руки, а то вас всего шестеро против одного, опасно.

—        Не беспокойтесь, Бабаджанян, охрана надежная, — не поняв шутки, серьезно ответил прокурор.

Председатель трибунала недобро усмехнулся:

—        Вам должно быть не до шуток, полковник. Все может кончиться трагически. Кто остается за вас? Где ваш зам?

Меня посадили в кузов вездехода напротив автоматчиков, и мы поехали. Ехали почему-то очень долго. Или мне так тогда показалось. Но вездеход петлял и петлял по лесным тропам, пока наконец остановился.

Меня привели к входу в какой-то блиндаж... Автоматчики остались наверху, а меня провели в тускло освещенную комнату. Навстречу поднялся из-за стола тот самый офицер связи, который вручал боевое распоряжение.

—        Вы не подумайте, что это я на вас...

Я не ответил и прошел вслед за моими сопровождающими во вторую комнату.

Тут было светло, за столом сидел широкоплечий светловолосый генерал-лейтенант В. А. Юшкевич, командующий 22-й армией.

—        Так это вы и есть Бабаджанян? — спокойно спросил он.

—        Полковник Бабаджанян, командир 3-й механизированной бригады 3-го мехкорпуса.

Генерал Юшкевич внимательно вглядывался в меня. Тем же ровным тоном продолжал:

—        Ясно... Так почему не выполнили боевой приказ?

—        Не мог его выполнить, даже если бы попытался.

—        Объясните, — благожелательно предложил генерал.

Повторил все, что просил передать ему через офицера связи. Закончил словами:

—        Если бы стал наступать ночью, к утру вся бригада была бы расстреляна противником. Предпочитаю сохранить бригаду.

Юшкевич удивленно посмотрел на меня, обвел взглядом окружающих.

—        Интересно... дело-то действительно пахло трибуналом. Интересно! — повторил он.— А где сейчас ваша бригада?

—        В полном составе на исходном рубеже для наступления, товарищ генерал.

—        А завтра сумеете прорвать оборону?

—        Если дадите время для подготовки и организации прорыва,

—        Сколько для этого нужно светлого времени?

—        Думаю, хватит трех часов.

—        Когда нынче рассветает? В 9.00? Так вот... полковник Бабаджанян, командир 3-й мехбригады 3-го мехкорпуса, начало наступления назначаю на 12.00, сам буду следить за его ходом.

Он встал, вышел из-за стола, подошел ко мне.

—        Совместно с войсками Западного фронта мы проводим весьма серьезную операцию — надо ликвидировать ржевскую группировку врага. Оборону надо прорвать во что бы то ни стало. Слишком дорого обошелся нам этот рубеж, а ни на метр не продвинулись. На ваш мехкорпус мы возлагаем большие надежды. Вместе с вами будут наступать стрелковые войска. Желаю успеха. И... не взыщите, что оторвали вас от бригады. — Пожал руку. Вдруг заметил: — А почему вы без ремня, без оружия?

Я молча посмотрел в сторону моих телохранителей.

—        Ага, поспешили, — понял Василий Александрович. — Сейчас же возвратите. И когда будете извиняться, не забудьте предоставить свой бронетранспортер полковнику — вернуться в бригаду.

Всякое бывало на войне...

Назавтра после тщательной подготовки, сосредоточенного артиллерийского огня 3-я мехбригада вместе с 1-й гвардейской танковой моего друга В. М. Горелова прорвала оборону противника на глубину десять-двенадцать километров. За два последующих дня корпус М. Е. Катукова продвинулся вперед километров на сорок.

Зима была в полном разгаре. Пылающая зима 1942/43 года. Совинформбюро приносило радостные вести: Красная Армия громит немецкие войска под Сталинградом, деблокирован город Ленина. Советские войска перешли в стратегическое наступление по всему фронту — от Ленинграда до Кавказского хребта.

Ставка ВГК в январе 1943 года наметила наступательную операцию с целью разгрома войск противника в районе Демянского выступа и выхода в тыл немецкой 18-й армии, действующей против Ленинграда. Здесь формировалась 1-я танковая армия. Она предназначалась, в частности, для усиления войск Северо-Западного фронта, для придания наступательным операциям сухопутных войск фронта маневренности и стремительности, для успешного расчленения обороны противника, быстроты нанесения решительного удара.

Создание танковых армий, крупных объединений бронесил не было новейшим изобретением. Советская военно-теоретическая мысль еще задолго до войны справедливо предусматривала образование подобных организационных структур. Далее я еще буду возвращаться к теории этого вопроса, рассказывая, какую роль сыграли такие крупные танковые объединения в ряде решающих операций Советских Вооруженных Сил по разгрому вермахта. Сейчас — о том, почему только в начале сорок третьего, мы сумели приступить к их формированию. А заодно — о самих танках, наших и вражеских.

По ряду причин к началу Великой Отечественной мы не смогли обеспечить войска достаточным количеством бронетанковой техники, хотя по уровню нашей теоретической мысли и по достижениям в танкостроении опережали все капиталистические страны, в том числе и фашистскую Германию.

В первые годы после победы Октября отсутствовала необходимая промышленная база, не хватало квалифицированных кадров: конструкторов, инженеров, рабочих.

В годы первых пятилеток в результате осуществления ленинской политики индустриализации страны были заложены основы несокрушимой военной мощи Советского государства. Родились танковая, авиационная и другие отрасли оборонной промышленности, обеспечившие оснащение армии и флота новейшим оружием.

С развитием экономики постепенно начала складываться и советская школа танковых конструкторов, избравшая наиболее целесообразное направление развития танкостроения, создавшая оригинальные отечественные конструкции боевых машин.

В начале тридцатых годов в войска поступают танкетки Т-27, легкие танки Т-26 и БТ, средний танк Т-28, а затем и тяжелый пятибашенный танк Т-35. Они обладают достаточной огневой мощью и подвижностью. Бронирование их пока «противопульное», но в иностранных армиях в то время противотанковой артиллерии тоже еще нет.

По своим боевым и техническим свойствам эти машины не уступают соответствующим зарубежным образцам, вполне на уровне тех лет.

Однако капиталистические государства, и особенно Германия, усиленно готовятся к войне, создают новые, более совершенные танки. Значит, необходимо противопоставить им соответствующее вооружение, изыскать принципиально новые пути дальнейшего совершенствования советских танков.

И вот в результате всестороннего учета возможного характера боевых действий в будущей войне советские конструкторы М. И. Кошкин, А. А. Морозов, Н. А. Кучеренко, Ж. Я. Котин, Н. Л. Духов создают к 1940 году средний танк Т-34 и тяжелый танк КВ. В отличие от своих предшественников они впервые гармонично сочетают высокую подвижность и маневренность с сильным вооружением и надежной броневой защитой экипажа. Здесь были установлены длинноствольные 76-миллиметровые пушки, превосходившие по способности пробивать броню все зарубежные танковые орудия того периода. Впервые в мире на них установлен дизельный двигатель мощностью 500 лошадиных сил, надежный и экономичный, позволивший значительно увеличить радиус действия и уменьшить опасность возникновения пожара в танках. Широкие гусеницы оказывали малое удельное давление на грунт (всего 700—800 граммов на квадратный сантиметр), а это придавало танкам высокую подвижность и вездеходность. При довольно значительном весе: соответственно — почти тридцать и больше сорока тонн. А скорости они достигали: средний — 55, а тяжелый — 35 километров в час. Танк Т-34 имел высокую удельную мощность — 16,2 лошадиной силы на тонну веса, что делало его одним из самых высокоманевренных танков.

При хорошей маневренности танки эти имели и надежную броневую защиту — у танков Т-34 толщина брони корпуса и башни составляла 45—50 миллиметров, а у танка KB — 75—100 миллиметров.

Поистине уникальной оказалась форма корпуса и башни танка Т-34, позволившая избрать наиболее оптимальные углы наклона броневых листов и значительно повысить снарядостойкость наиболее поражаемых узлов.

Танки Т-34 и KB в тот период являлись не только лучшими во всем мире, но и предопределили на многие годы прогрессивные пути развития всего мирового танкостроения. Легендарной стала судьба тридцатьчетверки. Она без радикальных конструктивных изменений успешно прошла все испытания Великой Отечественной войны и многие годы оставалась образцом для подражания.

Однако история отпустила нам, к сожалению, слишком мало времени для перевооружения войск этими танками. Накануне войны заводы успели выпустить лишь 636 KB и 1225 Т-34. Этого, конечно, было слишком мало. Да и поступать в приграничные округа новые танки начали только во второй половине сорокового года, и личный состав не сумел их освоить в полной мере. Поэтому в первый год войны мы вынуждены были применять в боях с фашистскими войсками танки более ранних выпусков (Т-26, БТ и другие), к тому времени в известной мере устаревшие.

В фашистской Германии танки создавались и разрабатывались в соответствии с теорией тотальной и молниеносной войны. Им согласно этой теории отводилась решающая роль в планах войны против СССР, и поэтому гитлеровцы перед нападением на нашу страну стремились создать как можно больше этих средств борьбы. Для достижения этой цели они использовали не только свою возросшую военно-экономическую базу, но и ресурсы оккупированных стран, своих сателлитов, весь промышленный потенциал которых был поставлен на службу немецкой военной машине. Все это дало возможность немецкому командованию сосредоточить для нападения на Советский Союз 3712 танков (в том числе около 2800 средних танков) и создать полуторное превосходство над нашими войсками в средних и тяжелых танках. На направлениях же главных ударов численное превосходство врага в танках было еще большим.

Каковы же были немецкие танки того времени? Основу танкового парка гитлеровской армии составляли танки Т-lll и T-IV. Они весили соответственно 20 и 24 тонны, были вооружены 37 и 75-миллиметровыми пушками, двумя пулеметами. Максимальная толщина их брони составляла 30—40 миллиметров. Бензиновый двигатель мощностью 265 лошадиных сил обеспечивал удельную мощность около 13 лошадиных сил и скорость движения соответственно 55 и 40 километров.

Нетрудно заметить, что предпочтение отдано подвижности в ущерб броневой защите и вооружению. Удельное давление на грунт — почти килограмм на квадратный сантиметр, низкая проходимость вне дорог. Все это отвечало тому, как их задумали — в расчете использовать массированно, по хорошим дорогам, и к тому же в летних условиях. Слабое бронирование тоже свидетельствовало об определенной ставке — на отсутствие у противника необходимых средств борьбы с танками и организованной обороны. Эта концепция немецкого танкостроения стала очевидной в ходе операций на Западе, где фашистская армия одерживала легкие победы над европейскими странами, разобщенными и не имевшими достаточного потенциала.

Война с СССР окончательно вскрыла несостоятельность и порочность немецкой концепции танкостроения, как и всей теории «блицкрига». В первые месяцы войны немецко-фашистские захватчики на собственном опыте убедились в превосходстве советских танков, особенно Т-34. В начале 1942 года они почти полностью прекратили выпускать свои легкие танки Т-l и Т-И и спешно начали усиливать броню средних танков Т-lll и T-IV. 37-милли-мэтровая пушка на танке Т-lll была заменена 50-миллиметровой, а 75-миллиметровая короткоствольная пушка T-IV — длинноствольной. Но это увеличило вес танков, снизило их маневренность, проходимость, а надежность броневой защиты вражеских танков и их огневая мощь существенно не повысились. По-прежнему они значительно уступали нашим тридцатьчетверкам, уже в первые дни войны наводившим панический страх на гитлеровских солдат и не раз обращавшим их в бегство.

Высокие боевые качества проявил и танк КВ. Можно без преувеличения сказать, что в первые месяцы войны он был полным хозяином на поле боя. Броня его не пробивалась ни одной танковой и противотанковой пушкой гитлеровцев. Не раз приходилось наблюдать, как эти танки после   упорных   боев с превосходящими   силами противника, многочисленных атак и контратак выходили из боя как ни в чем не бывало, лишь с вмятинами и царапинами на броне, при этом в полной боевой готовности для последующих действий.

Одно было плохо — их было мало, этих замечательных машин, чтоб отразить лавины немецких танков, развернувших при поддержке авиации активные наступательные действия на всем советско-германском фронте. Положение усугублялось также тем, что основные наши танковые заводы располагались в западных районах страны, мы были вынуждены эвакуировать их на восток, и в первое время они, естественно, не смогли дать армии дополнительного количества танков.

Необходимо было в кратчайшие сроки завершить эвакуацию заводов в глубокий тыл, перестроить всю экономику на военный лад и в несколько раз увеличить производство танков. Это была необычайной трудности задача. Но благодаря большой организаторской работе, проведенной нашей партией, самоотверженности тружеников тыла она была успешно решена. В невероятно тяжелых условиях перебазированные и вновь развернутые в восточных районах страны заводы приступили к серийному производству танков. К концу 1941 года было выпущено уже 4740 машин.

Этого еще было мало для удовлетворения потребностей действующей армии и вновь формируемых частей и соединений, но это уже был фундамент для грядущей победы.

Усилиями партии, правительства и всего народа в сорок втором завершилась перестройка тыла страны, социалистическая экономика во все возрастающих размерах начала снабжать фронт всем необходимым для борьбы с врагом. На танковых заводах развернулся массовый выпуск танков Т-34 и других боевых машин. Промышленность в этом году оказалась способной дать фронту 24 668 танков, в том числе более половины — Т-34. Это создало реальные предпосылки для ликвидации былого преимущества врага в танках. Против 6600 немецких танков и штурмовых орудий в нашей действующей армии к началу ноября 1942 года имелось уже 6014 танков.

Рост производства танков и позволил приступить к формированию танковых и механизированных корпусов и танковых армий, сыгравших впоследствии очень важную роль в разгроме немецко-фашистского вермахта…".

Можно понять, что Герой Советского Союза не прилизывает историю, он рассказывает о нарушении приказа, о своем аресте, о своих солдатах.