Неизвестная блокада. Часть вторая

В конце осени — начале зимы 1941 года ленинградцы перестали верить советской пропаганде

На этих весах не просто хлеб — жизнДля того чтобы представить уровень снабжения руководителей среднего звена (район города), приведем выдержки из спецдонесения УНКВД, относящегося к одному из наиболее сложных для Ленинграда дней кануна 1942 года, когда резко возросла смертность и появились случаи каннибализма. Заместитель начальника УНКВД ЛО (Ленинградской области) в своем спецдонесении №10145 от 22 декабря 1941 года информировал секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Я.Ф. Капустина о вопиющих нарушениях в сфере распределения продовольствия со стороны руководителей Приморского района города Ленинграда на протяжении военных месяцев 1941 года.

В донесении говорилось:

«С наступлением войны секретари Приморского РК ВКП(б) и Председатель Райисполкома организовали в столовой №13 при Райисполкоме 2 нелегальные группы на незаконное получение продуктов питания без карточек. Первые месяцы войны, когда продуктов питания в городе было достаточно, существование таких двух групп в 5 и 7 человек не вызывало никаких резких суждений и толкований, но теперь, когда с продуктами питания положение в городе весьма серьезное, существование таких двух групп, казалось бы, недопустимо.

С ноября месяца одна из групп в 7 чел. на получение продуктов питания без карточек была ликвидирована, а группа в 5 человек остается существовать и по настоящее время. Продукты питания без карточек секретарь РК ВКП(б) Харитонов дал указание получать коменданту Сергееву непосредственно самим от треста столовых, а не столовой №13, что им и делается.

По имеющимся данным известно, что трестом столовых перед ноябрьскими праздниками было отпущено специально для столовой №13 — 10 кг шоколада, 8 кг зернистой икры и консервы (курсив мой. — Н.Л.). Все это было взято в РК ВКП(б), а 6 ноября из РК ВКП(б) звонили директору столовой Викторовой, требуя предоставления еще шоколада, на что последняя отказалась выполнить их требование.

Незаконное получение продуктов идет за счет государства, на что ежемесячно расходуется 2–2,5 тысячи рублей, а в ноябре месяце было израсходовано 4 тысячи рублей. Представленный трестом столовых счет на 4 тысячи рублей пред. райисполкома Белоус к оплате, последний отказывается его оплатить, а хочет сумму в 5 тыс. рублей отнести за счет спецфондов.

Харитонов полученные директором столовой №13 папиросы «Зефир» для всего аппарата РК ВКП(б), в том числе и сотрудников РО НКВД, дал приказание директору эти папиросы около 1000 пачек никому не выдавать, заявляя: «Я сам буду курить».

Сейчас нет возможности выдавать детям пирожное, а Белоус в начале ноября с.г. звонил Таубину: «Достать ему 20 шт. пирожных». Это последним было выполнено».

Бюро ГК ВКП(б) на своих заседаниях не рассматривало этот вопрос, а упоминавшиеся в документе лица продолжили работу на прежних должностях. Конечно, очевидна опрометчивость руководителей района, обидевших работников райотдела НКВД. Кто знает, стало бы УНКВД обращаться в горком, если бы чекистов не обделили папиросами. Вероятно, обида все же имела место, и накопленному компрометирующему материалу был дан ход.

Приведенное выше спецсообщение наводит на мысль о том, что получение в блокадном Ленинграде сотрудниками Смольного и руководителями среднего партийного звена немыслимых для простых горожан даже по меркам мирного времени продуктов не считалось зазорным. Более того, вероятно, было нормой. На одном из заседаний бюро ГК в 1942 году Алексей Кузнецов подчеркивал, что проблемы быта не столь остры для партийных функционеров, «ведь мы и лучше кушаем, спим в тепле, и белье нам выстирают и выгладят, и при свете мы» (курсив мой. — Н.Л.).

Вербовка огентов и информаторов

Деятельность УНКВД в конце блокады была практически тотальной. Не переставая, работала военная цензура, сотрудники которой просматривали сотни тысяч писем, шедших из блокированного Ленинграда. Как натянутая струна, поддерживалась в рабочем состоянии разветвленная сеть информаторов, через которую поступали сведения о настроениях населения. В отличие от нацистской Германии, репрессивный аппарат которой опирался на многочисленных добровольных информаторов из всех слоев общества, органы госбезопасности в СССР вынуждены были постоянно заниматься вербовкой агентов и информаторов, в большинстве своем склоняя (и даже принуждая) их к сотрудничеству.

К числу вербуемых лиц относились, по свидетельству самих чекистов, следующие категории: 1) склонные к наблюдению и доносу; 2) алчные, беспринципные, падкие на деньги; 3) нуждающиеся; 4) находящиеся под угрозой судебной ответственности; 5) озлобленные неудачники; 6) способные честолюбивые карьеристы; 7) члены семей арестованных органами госбезопасности; 8) патриоты-фанатики.

Можно предположить, что в Ленинграде на котловом довольствии УНКВД и милиции находились наиболее ценные агенты и информаторы. В пользу этого предположения говорит тот факт, что списочный состав оперработников в конце 1942 года составлял 1217 человек, а на котловом довольствии находилось более двух с половиной тысяч. Конечно, необходимо учитывать наличие обслуживающего персонала УНКВД, однако трудно себе представить, что его количественный состав был таким же большим, как оперативный.

И все же, принимая во внимание то, что ежемесячно в Ленинграде вербовалось от нескольких сот до полутора тысяч новых агентов в связи с выбытием старых, прокормить всю информационную сеть, которая насчитывала более десяти тысяч человек, было просто невозможно. К тому же следует иметь в виду, что УНКВД непосредственно не имело отношения к распределению продовольствия. Очевидно, Управление НКВД могло помочь сохранить работу тем, кто соглашался предоставлять требуемую информацию. В условиях блокадного города, закрытия множества предприятий и минимального обеспечения иждивенцев наиболее очевидная стратегия выживания состояла в том, чтобы получать рабочую карточку. Вероятно, поэтому недостатка в информации о настроениях работающей части населения города в условиях блокады у УНКВД не было. Спецсообщения о настроениях рабочих, инженеров и даже руководителей предприятий всегда изобиловали подробной информацией.

Вторую достаточно большую группу лиц, из числа которых легче (и целесообразнее) было рекрутировать информаторов, формировали работники сферы торговли и столовых. Цена «хлебного места» в блокадном городе была очень высока, и поэтому резонно предположить, что вербовка осведомителей из числа работников торговли не представляла особого труда. Наличие информаторов в местах общественного питания и торговли позволяло регулярно отслеживать «голодные» настроения всех тех, кто туда приходил, включая ленинградскую интеллигенцию.

Третьей крупной категорией лиц, из числа которых, очевидно, вербовались информаторы, были работники госпиталей. Они также находились в привилегированном положении — получали котловое питание, находились в тепле и не привлекались для общественных работ. Помимо выявления настроений больных, среди которых были и раненые, их задачей было оказание содействия органам НКВД в борьбе с членовредительством военнослужащих, которые проходили лечение в госпиталях Ленинграда.

В спецсообщениях УНКВД звучали голоса представителей практически всех слоев общества — домохозяек, рабочих, рядовых инженеров, известных ученых, академиков, деятелей культуры. Наверное, ни один другой источник не может обеспечить такой репрезентативности, как документы НКВД. Спецсообщения были очень детальными, в них приводились десятки примеров высказываний людей самых разных профессий, добытых агентурно-оперативным путем.

Несостоявшаяся эвакуация: кто виноват?

Власть не убедила, не организовала, наконец, не заставила покинуть город тех, кто ничем ему помочь уже не мог, — женщин, детей, стариков. Народ был предоставлен сам себе: за исключением предприятий и учреждений, подлежавших обязательной эвакуации, а также «политически неблагонадежных» лиц, эвакуацией горожан всерьез не занимались.

Вопрос о том, уезжать или не уезжать, волновал практически всех. Он во многом впервые разделил ленинградцев на тех, кто считал своим долгом остаться в городе, и тех, кто стремился поскорее из него выбраться.

В конце августа 1941 года настроения населения продолжали ухудшаться. Заведующий отделом пропаганды и агитации Кировского РК ВКП(б) вспоминал, что в домохозяйствах района женщины открыто начали вести агитацию, заявляя, что «всем коммунистам скоро будет конец».

По городу прокатилась очередная волна слухов: народ обманули, сказав, что есть запасы продовольствия на 10 лет.

В некоторых домохозяйствах были разбиты и выброшены бюсты Ленина и Сталина. Упаднические настроения нашли распространение и среди коммунистов. В Кировский РК ВКП(б) обращались «несколько коммунистов» с просьбой изъять у них произведения Ленина и Сталина: придут, мол, немцы и за такую литературу вешать будут.

В конце августа появились призывы к сдаче Ленинграда и превращения его в открытый город. Так, инструктор по информации Дзержинского РК ВКП(б) 22 августа сообщил в горком партии о том, что в районе трижды расклеивались объявления, в которых содержались призывы к женщинам с целью спасения детей идти в Смольный и просить, чтобы Ленинград объявили «свободным городом».

Неблагоприятное воздействие на морально-психологическое состояние ленинградцев оказывали дезертиры, которые вместе с беженцами были носителями негативных настроений и слухов. Например, только с 16 по 22 августа в Ленинграде были задержаны 4300 человек, покинувших фронт, с 13 по 15 сентября — 1481, а за 16 сентября и первую половину 17 сентября — 2086..

«Источником» дополнительных трудностей со снабжением города продовольствием стали беженцы. Закрытие коммерческих магазинов означало еще более существенное ухудшение положения этой категории населения. Голод для беженцев начался намного раньше, чем для ленинградцев, борьба за жизнь с усугублением продовольственного положения принимала подчас самые чудовищные формы (вплоть до каннибализма).

Еще до начала блокады партийные информаторы сообщали о наличии слухов относительно хорошего обращения немцев с жителями оккупированных районов — «покупают у населения яйца и кур», «хорошо относятся к пленным». Одна из работниц Галошного завода со слов знакомой, бывшей на оккупированной территории, рассказывала о преимуществах жизни при немцах, об антисемитской пропаганде («показывают кино, как русские стоят в очереди, а евреи идут с заднего хода»).

Нарастание внутреннего кризиса

В течение наиболее трудного для ленинградцев периода войны — осени и первой блокадной зимы — проявились основные тенденции развития антисоветских настроений, а также их характер по отношению к власти, настоящему моменту и будущему.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы УНКВД ЛО свидетельствуют о том, что пик народного недовольства пришелся на январь-февраль 1942 года. Сами горожане говорили, что «98% выступают за сдачу города немцам».

Критическая ситуация, сложившаяся вокруг Ленинграда 8 сентября 1941 года, а также неясные перспективы города породили в разных слоях общества всевозможные слухи о разногласиях между Сталиным и Ворошиловым по поводу возможности отстоять Ленинград. Речь шла о том, что Сталин якобы предлагал сдать Ленинград, а Ворошилов выступил против этого и даже ранил Сталина в руку. Более того, согласно тем же слухам, Сталин был арестован или уехал в Грузию.

Ситуация с продовольствием становилась катастрофической.

Настроение населения в середине октября определялось новыми поражениями Красной армии под Москвой и наступлением настоящего голода, и это было только начало наступающего ада:

«Все ходят очень подавленные и угнетенные нашими неудачами на фронте. Все мрачны, молчаливы и... голодны... Говорят, что тучи голодных людей вымаливают кусочек хлеба у выходящих из булочной... Улицы Ленинграда полны снующим голодным людом. Перед кино тысячная толпа! Эта толпа берет билеты в кино, чтобы первым делом кинуться в буфет... Все прикрепляются к столовым, чтобы получать там суп. Все женщины сплошь бегают с бидонами в руках. Можно подумать, что в городе обилие молока, а его нет ни капли».

Инструктор по информации сообщал в Московский райком и горком ВКП(б), что трудящиеся завода им. Карпова недовольны настолько, что высказывалась даже мысль о том, что если существующее положение сохранится, то народ восстанет.

В конце ноября истощение и тяготы войны достигли той черты, за которой начинается стремительная радикализация настроений и, как следствие, поведения населения. Кривая зафиксированных УНКВД «негативных проявлений» быстро пошла вверх, стало расти число преступлений на почве голода, включая случаи каннибализма.

В конце ноября продовольственная тема по-прежнему оставалась самой актуальной.

26 ноября 1941 года зав. оргинструкторским отделом горкома ВКП(б) Антюфеев проинформировал секретарей ГК ВКП(б) о новой волне панических слухов, ожидании дальнейшего ухудшения продовольственного положения и вследствие этого огромных очередях у продовольственных магазинов, которые появлялись в 3–4 часа ночи и насчитывали от 200 до 2000 человек.

«Секретарям Ленинградского горкома ВКП(б)
тов. ЖДАНОВУ А.А.
тов. КУЗНЕЦОВУ А.А.
тов. КАПУСТИНУ Я.Ф.
тов. ШУМИЛОВУ Н.Д.

ИНФОРМАЦИОННАЯ СВОДКА

В городе распространен слух, будто с 1-го декабря взрослому населению вместо хлеба будет выдаваться дуранда (жмыхи), а детям — галеты. Муссируются также слухи о том, что прорыв вражеского кольца блокады затягивается, а запасы продуктов в городе исчерпываются. В связи с этим в последние дни у продуктовых магазинов и у хлебо-булочных выстраиваются огромные очереди. Люди начинают скапливаться с 3–4 часов ночи и целый день стоят в ожидании каких-либо продуктов.

24 ноября, например, с 4-х часов ночи выстроилась очередь у магазина №48 (уг. пр. Газа и пр. Огородникова). В течение дня сюда не было завезено никаких продуктов, но народ не расходился, и к 7 часам вечера здесь еще стояла очередь в 200 с лишним человек. Директор магазина тов. Пошибайлов не раз предупреждал людей о том, что никакие продукты сегодня не ожидаются, но очередь продолжала стоять.

Огромная очередь (человек 400–500) в этот же день выстроилась у магазина №57 Ленинского района. Кто-то сказал, что здесь будут выдавать колбасу и вермишель. Когда директор начал уговаривать народ разойтись, так как никакой колбасы вообще не будет, а вермишели хватит только на 70 человек, поднялся большой шум. Раздавались выкрики:

— У вас вон какие рожи, нажрались за наш счет...

— Целый день ничего не ела, стою с 4-х часов утра...

— Не могу домой идти, там дети голодные... и т.д.

У Василеостровского универмага 25 ноября очередь начала выстраиваться с 3.30 ночи и достигла около 2000 человек. Сюда приехали из разных районов города, так как кто-то сказал, что здесь будет выдаваться сливочное масло. Но его не привезли. Женщины начали ругать директора. Одна ему заявила:

— Вам легко, у вас приготовлены самолеты, чтобы удрать из Ленинграда в случае чего, а нам здесь подыхать.

Безнаказанно действуют на рынках Ленинграда спекулянты и перекупщики. За хлеб, за жмыхи, за папиросы и вино они приобретают ценные вещи: верхнюю одежду, обувь, часы и т.п. Но за деньги никто ничего не продает. За мужское полупальто с меховым воротником просили буханку хлеба, зимняя меховая шапка продана за 200 грамм хлеба и 15 рублей наличными, за 400 грамм хлеба один купил кожаные перчатки, за глубокие резиновые галоши к валенкам просили килограмм хлеба или два килограмма дуранды, за две вязанки дров просили 300 грамм хлеба и т.д. Многие становятся жертвами жуликов. Так, на днях одна женщина отдала две бутылки шампанского за 2 кг манной крупы. Но впоследствии оказалось, что вместо крупы ей всучили какой-то состав, из которого делается клей...»

В первые дни декабря в связи с частичной эвакуацией населения в городе стали распространяться слухи о том, что она является подготовительным мероприятием к сдаче города немцам. Люди полагали, что в случае сдачи города положение с продовольствием станет лучше, что голодать дальше не имеет никакого смысла, необходимо действовать организованно, устраивать бунты, погромы хлебных и продовольственных магазинов.

Военная цензура отметила дальнейший рост отрицательных настроений. В течение первой декады декабря вдвое увеличилось число писем, в которых выражалось недовольство снижением норм выдачи хлеба и голодом. Характеристика деятельности власти, а также ее определения («главари», «вояки») стали более резкими:

«...Спасибо нашим главарям! Стыдно, что за такое короткое время войны и уже так нуждаемся. Мы провели себе радио, но тому, что говорят, не верим. О нас некому заботиться, мы погибли, и победы нам не видать».

«...Довоевались вояки — нет ни хлеба, ни табаку. Не дождешься, когда все это кончится. А в общем, не жалеет народа наше правительство. Спрашивается, за что воюем?»

«...Наша жизнь — это ад. Ходим все опухшие от голода и находимся под непрерывным артиллерийским обстрелом. Вот до чего довели наши правители ленинградских рабочих. Нельзя этого простить никогда».

Выход из кризиса представлялся по-разному: самый «простой» был основан на уверенности в том, что немцы — «культурная нация», которая позаботится о завоеванном городе. Он состоял в том, чтобы сдать Ленинград. «Если советская власть слаба, то пусть города сдает, — заявлял один из рабочих завода «Металлист». — При царе пирогов не хотели, а сейчас люди мрут как мухи». Созвучным было высказывание о том, что город должен капитулировать, так как попытки прорвать кольцо блокады ни к чему не привели. В противном случае «к 1 января все умрем с голода».