Перестройка-2014

Референдум в Крыму подвел черту под эпохой, которая продолжалась почти 25 лет. Ее можно отсчитывать от двух выступлений генсека ЦК КПСС Михаила Горбачева. В декабре 1988 года он обратился к Генеральной Ассамблее ООН, сказав с самой высокой международной трибуны, что мировая политика должна определяться «приоритетом общечеловеческих ценностей». Летом 1989-го Горбачев призвал Парламентскую ассамблею Совета Европы к построению «общеевропейского дома». Обе программные речи развивали идеи, изложенные в книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира», которая вышла двумя изданиями в конце 1987-го и середине 1988 годов.

С тех пор мировой политический ландшафт изменился до неузнаваемости. Исчезла та самая «наша страна», о которой писал Михаил Горбачев. Но государство, официально ставшее ее правопреемником, в целом, несмотря на виражи, следовало философии, изложенной последним советским лидером. А заключалась она в прекращении системной конфронтации, отказе от деления мира на блоки и признании того, что существует некая универсальная, «общечеловеческая» идейная база.

Правда, когда Горбачев излагал свое «новое мышление», на глобальной арене еще существовал баланс – сверхдержавы выступали на равных. И теоретики перестройки видели будущее взаимодействие в духе модных тогда идей конвергенции – взять лучшее от двух систем и отказаться от худшего.

Быстрое осыпание Советского Союза поставило крест на мечтаниях о равноправном сближении и взаимном идейном обогащении. Право трактовать общечеловеческие ценности и правила международных отношений отошло к победившей стороне.

В России эти правила (в основном, кстати, неписаные, принятые по умолчанию) вызывали сомнения даже на раннем этапе революционно-демократической эйфории и крайней внешнеполитической слабости. Степень неприятия возрастала по мере восстановления возможностей. Однако главное наследие эпохи Горбачева сохранялось – конструктивные отношения с Западом считались самоценными, жизненно необходимыми для развития и безопасности страны, вообще ее перспектив. Конфликты были с самого начала и все более острые – Кавказ, Югославия, снова Югославия, Ирак, постсоветское пространство от «цветных революций» до войны в Южной Осетии, Ближний Восток…

Но необходимость минимизировать ущерб отношениям с Европой и США постоянно присутствовала в качестве фактора при принятии решений. Даже самое крупное до сих пор столкновение – «принуждение к миру» Грузии в августе 2008 года – сопровождалась политико-дипломатическими усилиями, чтобы снизить накал и добиться некоего соглашения.

Украинский кризис и особенно его крымская фаза перечеркнули привычные схемы. Обвал режима Януковича в Киеве, последовавший за «компромиссом» под давлением европейских министров, и дальнейшая правовая и политическая неразбериха послужили спусковым крючком для крайне жестких действий Москвы.

На Западе, кажется, не сразу поняли, если поняли вообще, что украинский вопрос для России – не просто красная линия, а «двойная сплошная».

И когда возник шанс на то, что при активном участии Европы и США соседняя страна превратится в нечто, построенное на иных принципах (в данном случае не важно – более либеральных и атлантических или, напротив, мракобесно-националистических), пространство для договоренностей исчезло. Москва больше не оглядывается на издержки, связанные с тем, что отношения с Западом в целом могут сильно пострадать и даже начать сворачиваться.

То, что повод для разворота – Украина, и случайно, и закономерно. Случайно, потому что почти 23 года назад, когда Украина провозгласила, а потом обрела независимость, невозможно было предположить, что именно эта страна, располагающая всем для успеха и процветания, будет до такой степени развращена и разворована бездарными управленцами.

Обладай Украина запасом прочности, такого обрушения ее политической системы, которое породило хаос внутри и соблазны извне, не случилось бы.

Закономерно, потому что Украина всегда рассматривалась как важнейший плацдарм, от которого зависит и расстановка сил в Европе, и физическая безопасность России. Но есть еще одна мотивация, немаловажная для понимания действий российского руководства.

Судьба Советского Союза окончательно решилась 1 декабря 1991 года, когда жители Украинской ССР проголосовали на референдуме за независимость — за 9 месяцев до этого большинство населения республики высказалось за сохранение СССР. Уход Киева лишил Союз ССР всякой перспективы, поскольку Украина была не зависимой периферией, а второй после РСФСР системообразующей опорой общего государства. Знаменательно, что в телефонном разговоре с одним из лидеров крымско-татарского движения Мустафой Джемилевым Владимир Путин, если верить словам его собеседника, парировал фразу о незаконности крымского плебисцита напоминанием о том, что Украина покинула союзное государство в нарушение действовавшего тогда законодательства.

Это не означает, что цель Кремля теперь – восстановление страны, утраченной в декабре 1991 года. Немалая часть тогдашних территорий вообще не считается нужной. Речь о фактической переигровке финала «холодной войны». В России всегда существовало — сначала в узких, а потом и во все более широких кругах — представление о том, что СССР не столько проиграл, сколько капитулировал, покинул поле сражения.

Отчасти по наивности, пойдя на поводу у иллюзий про «общечеловеческое», отчасти, как уверены множащиеся ряды конспирологов, из-за предательства.

Статус России как побежденной державы, нигде официально не зафиксированный, но общепризнанный, привел не просто к необходимости уступать вновь и вновь, но и к невозможности восстановить желаемые права в новой системе.

То есть договариваться на равных никто не собирается. Положение же «вечно поднимающейся» державы Россию не устраивает. На целенаправленную и кропотливую работу вдолгую, по китайской модели, Москва не способна, тем более что имеющиеся конкурентные преимущества в среднесрочной и тем более длительной перспективе убывают. Все, чего можно было добиться без резких движений, без инициативных шагов, получили к концу 2000-х – в плане и международного престижа, и восстановительного роста.

Прежняя модель развития исчерпалась. Полноценные выгоды из глобальной интеграции извлекать не научились, признания в качестве поистине равного партнера не добились. Правил игры, которые удовлетворяли бы Россию, с ней обсуждать не предполагают, ведущие игроки считают, что система, возникшая по итогам «холодной войны», не подлежит серьезной коррекции.

Похоже, что российское руководство пришло к выводу: при сохранении текущего пути шансов на прорыв нет, предстоит угасание. Поэтому либо удастся переломить тренд и заставить принять в «ядро», либо установится какой-то конфронтационный баланс – с ориентацией на незападных партнеров.

Никто не был готов к тому, что Россия настолько резко и безапелляционно потребует-таки пересмотра сложившейся ситуации. Как и к тому, что угрозы с Запада (экономические санкции, политическая изоляция, замораживание активов и пр.) не возымеют вообще никакого влияния. Почему Москва настроена столь решительно?

Во-первых, российское руководство небезосновательно полагает, что от Украины все давно устали и в ее будущее мало кто всерьез верит. Соответственно, даже в обстановке экзальтации, а она налицо, полноценной мобилизации западного мира, скорее всего, не произойдет – не тот повод. Тем более что и в Америке, и в Европе полно разнообразных проблем, а политических деятелей с волевыми качествами Рейгана или Тэтчер не наблюдается.

Во-вторых, состояние Украины таково, что любая попытка Запада сделать ее полем противостояния с Россией только окончательно обрушит хрупкую конструкцию. Если же сейчас пойти на компромисс и «склеить» рассыпающуюся сущность, скоро кризис повторится, но будет еще опаснее и радикальнее.

В-третьих, хотя в Совете Безопасности ООН 13 стран из 15 проголосовали за резолюцию о незаконности крымского референдума, а Китай воздержался, реальное отношение незападного мира к происходящему неоднозначно. Официально признать переход части страны в другую юрисдикцию без согласия «метрополии» никто, конечно, не может. Но многие с интересом наблюдают, как впервые с распада СССР кто-то бросил непримиримый вызов Соединенным Штатам.

От отсутствия альтернативы в мировых делах многие подустали, организовать глухую изоляцию России не удастся.

В-четвертых, ужесточение западной политики стимулирует политические начинания, которые запущены или заявлены в России еще до всех этих событий: национализация элиты, поворот на восток, снижение зависимости от внешней конъюнктуры, идейное отмежевание от либеральных ценностей, вытеснение западного интеллектуального присутствия.

Какие риски вероятны? Шанс на серьезную мобилизацию Запада есть. С конца 1980-х такого очевидного отказа следовать в фарватере США не наблюдалось — крикливые одиночки, наподобие Уго Чавеса, не в счет, Иран не обладает достаточным потенциалом. Это способно послужить толчком к реальному ужесточению. Образ «русского экспансионизма» может быть использован для консолидации Запада, который после «холодной войны» все больше раздираем противоречиями. Тем более что именно сейчас идет процесс тяжелых переговоров о создании Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства, а откровения Сноудена немало отравили отношения двух берегов 

Системная работа по экономическому давлению возможна, хотя пока никто – особенно в Европе – не хочет обсуждать настоящие санкции. Они достаточно болезненны и для стран, их вводящих, феномен глобальной взаимозависимости работает.

Провал украинской политики, если он по каким-то причинам случится, станет для России потрясением трудно предсказуемого масштаба. Прецедент, который создает Крым, может вернуться бумерангом. Россия полагает, что в условиях реально и совсем не вчера воцарившегося в международном праве «беспредела» ключевой является способность добиваться целей, юридическое оформление малосущественно. Практика подтверждает такой подход, но тем более заставляет адекватно оценивать собственные силы.

Москва начала очень большую игру. Риск велик, а возможный куш представляется немалым. Старый мировой порядок совсем перестает функционировать, новый скоро должен начать формироваться. У Михаила Горбачева, который первым еще в 1986 году заговорил о необходимости нового мирового порядка, ничего не вышло. Владимир Путин возвращается на развилку, чтобы попробовать еще раз.