Выход есть

На Тверском бульваре стоит солидный мужчина с чуть выпирающим животиком и с густыми черными волосами, в синей куртке и с черной сумкой на ремне поперек груди. На левой стороне куртки у него круглый значок «Свободу героям 6 мая!», на правой — значок красно-сине-белых российских цветов. В руке он держит лист бумаги со словами: «У меня есть фломастеры и картон. Подходите и пишите все, что вы об этом думаете».

Люди подходят, берут фломастеры, кладут листы на гранитный парапет, склоняются над ними… Десятки людей вливаются в марш с самодельными плакатами. Сотни и тысячи людей сделали такие плакаты заранее, дома, подготовили их в офисах, отсканировали картинки, распечатали на принтерах, склеили картон и бумагу, аккуратно уложили листы в прозрачные файлы, приделали деревянные палочки. Ни на одном митинге и марше, с самого первого, в декабре 2011 года, я не видел такого огромного, зашкаливающего количества самодельных плакатов. Их море. Это говорит Москва, та живая и не поддающаяся лжи Москва, которая все понимает, не мирится со злом, не прячется в кусты и выходит.

Вся правая часть бульвара плотно заполнена людьми. Плотность такая, что трудно пройти вперед, я проталкиваюсь вдоль стены. Потом, часом позже, на подъеме от Трубной площади, у стен Рождественского монастыря, я залезу на бетонный блок, чтобы видеть подальше, и увижу потрясающую картину людского моря, заливающего протоку бульвара. В разгар марша тут не меньше 70 тысяч человек. Конца не видно. Медленно течет этот человеческий поток, и над ним плывут красно-сине-белые российские флаги и желто-голубые флаги Украины. Они переплетаются, смешиваются. Их сотни, а может, тысячи. И еще крупные связки голубых и желтых воздушных шаров тоже плывут по бульвару.

Это мирная Москва, настолько мирная, что возникает ощущение праздника и огромной общей приязни. Только один плакат о старых покрышках, которые некто уже купил якобы для делания клумб, вижу я, но это только шутка. Прошлый марш, в защиту «узников Болотной», был молчаливый и самоуглубленный, словно люди в тревоге шли в глубину недоброго, опасного времени. Этот марш, медленно, со многими остановками, двигающийся по тому же маршруту в еще более недобром, набухшем безумием и войной времени, оказывается вдруг легким, почти веселым, доброжелательным, исполненным взаимной симпатии и даже любви. Идут веселые девушки в венках из огромных фиолетовых и желтых цветов. Идет картинно красивый, высокий парень в белоснежной украинской рубашке навыпуск, расшитой красным узором, в руках у него на длинном гибком древке российский триколор. Молодая мама в белом пальто везет перед собой белую коляску с младенцем, а на ручке коляски плещутся сине-желтые ленточки. И тысячи пацификов повсюду. У каждого второго на груди желтый значок с синим пацификом, а еще идут люди с крупными пацификами на цепочках, а есть еще и третьи, нарисовавшие пацифики на щеках и сами смеющиеся своей выдумке.

Надо читать все эти бесчисленные самодельные плакаты, плывущие по старой доброй Москве перетекающих один в другой бульваров, надо публиковать их, не жалея газетной площади, потому что люди несут на вытянутых вверх руках свое личное мнение и незаемное послание городу и миру. Это то, что они думают, то, что у них болит, то, ради чего они готовы идти по улицам мимо мрачных полицейских кордонов и в порывах холодного ветра. Сотни флагов трещат и хлопают, когда налетает ветер. В самом начале Страстного бульвара, у его ограды, встав на бордюр и пропуская мимо себя тысячи людей, стоит милая интеллигентная женщина в оранжевом свитере, видном из-под черной куртки. На груди у нее висит лист бумаги, уложенный в прозрачный файл: «Я против политики Путина». Второй она держит в руках: «Украина суверенное государство». Украинский флажок она как-то наивно и почти по-детски нарисовала рядом со словами и раскрасила. Вот и все, что она вежливо хочет сказать подлецам, ввергающим нас в войну. Но это очень вежливая женщина, другие говорят совсем другими словами.

Нет тут одного класса, одного страта, одной социальной группы. Это точно. Тут, на марше против войны, беспредела и фашизма, идет самый разнообразный московский народ. Очень разный и при этом похожий. Похожа их манера улыбаться на марше и просто, по-человечески вступать в разговор друг с другом, похоже сосредоточенное и углубленное выражение лиц, когда все они слушают ораторов со сцены, похожи и жестко сжатые кулаки, которые вздымаются вокруг меня, когда тысячи голосов начинают скандировать с резкой силой: «Россия, вставай!» Я ловлю лица, ловлю их выражение, это самое ценное, что тут для меня есть. Я вижу усталого мужчину в неброской одежде вечного пассажира метро, золотистую щетину на его щеках, усталую кожу под глазами и трубку в крупной рабочей руке. На марше он курит трубку. Когда со сцены призывают голосовать за пункты резолюции, он серьезно и исправно голосует. Я вижу маленькую, совсем маленькую, пожилую женщину, она на две головы ниже меня, у нее аккуратный платок, на руках варежки, а в руках самодельный плакат со словами, написанными косым почерком: «Нашей страной правит сумасшедший, наделенный неограниченной властью!»

Идут тысячи людей, которые чувствуют, что это уже даже не политика вокруг них, с дурной политикой еще как-то можно разбираться, а самое настоящее, клиническое безумие. Войны России и Украины в мире нормальных людей быть не может. Операцию по оккупации Крыма «зелеными человечками» может сочинить только тот, кем владеют жуткие химеры. И многие чувствуют стыд за публично изрекаемую, позорную ложь первых, вторых, третьих и их обслуживающих лиц. Немолодая спокойная женщина, наверняка мать и, возможно, бабушка, в синем добротном пальто не бедной и не богатой москвички несет плакат, приделанный к широкой планке, а на плакате слова, в которых больше офицерской чести, чем во всем, что нам врут: «Когда дело правое — погоны не прячут!»

Два летчика, трижды Героя Советского Союза, были в Красной армии, Александр Покрышкин и Иван Кожедуб. Один русский, другой украинец. Кто об этом тогда думал, кому это было тогда важно? Это были два летчика-истребителя, вот и все. Между ними не может быть войны!

«Войне — нет!!!!! Украинцы наши братья!!!! НЕТ братоубийству!!!!» — такой плакатик висит на спине у женщины. Женщина в коричневой шерстяной шапке не жалеет восклицательных знаков на своем плакате, и звучит это так, словно она орет на того, кого тут зовут Вован-де-Морт и кто тащит нас в войну. А рядом с ней шествует точный диагноз ситуации. «Эти подонки затеяли войну, чтобы мы никогда не узнали, сколько они украли», — написал красными печатными буквами на большом листе ватмана человек с маленькой седой бородкой и в картузе с теплыми ушами.

Он повесил лист ватмана себе на грудь, на веревку повязал голубую и желтую ленты, а еще над плакатом у него желто-синий пацифик. Он не карнавальный мальчик, он мужчина в летах, у него две глубокие складки от носа к углам рта, он бесконечно серьезен, и его диагноз верен.

 Течет живая, не желающая погружения в черный бред войны и репрессий Москва, Москва витальной энергии и живой силы, не теряющая чувства юмора даже на пороге кошмара. Люди несут птиц мира, белых голубей, искусно сделанных из шуршащей бумаги и из газет. И из ватмана многие тоже вырезали белых голубей, а женщина в черном плаще и с желто-красным платком на шее еще и нарисовала голубям глазки и закрасила клювы. У нее полные щеки, румянец и улыбка удовольствия от того, что ей даже в этот момент, когда нас поставили на край пропасти и толкают в спину руками, удалось так хорошо и красиво выразить себя. «К сожалению, нами правят параноики» — написано на картоне, который она несет, держа две палочки в двух руках, а еще у нее три белоснежных голубя: один в руке, другой на груди, а третий на верхнем углу ее плаката, он расправил крылья и сейчас взлетит в мартовское московское небо. Так она идет по Москве, в окружении своих белоснежных голубей.

Голубой и желтый, синий и желтый повсюду на московских бульварах. «Прости нас, Украина!» — большой сине-желтый плакат держит женщина в красном пальто. Над плакатом я вижу ее лицо и глаза, и глаза говорят то же самое, что слова на плакате. Рядом с ней на инвалидной коляске везут женщину в щегольской, круглой, расшитой цветными нитями шапочке, а у десятилетней девочки, которая ее везет, лицо превращено в живое требование мира. Овал лица у девочки обведен красным ободком, внутри ободка, прямо по лбу, носу и щекам, нарисован пацифик. Я думаю, эта яркая, красивая девочка в красной курточке с завязками и в зеленых ботиночках с салатовыми шнурками переживет клиническое безумие узких мозгов, нагрянувшее на Россию, переживет военную истерию, переживет черное рукотворное зло, грозящее миру, — и через много лет в свободной, умной, образованной, счастливой нашей стране расскажет своим детям про марш и митинг за мир и свободу, в котором когда-то участвовала.

Есть вещи, которые повторяются. Многие просят прощения у Украины, прощения за то, что мы допустили все это. «Граждане, Отечество в опасности, наши танки на чужой земле!» — эти слова встречаются не раз и не два, они и на маленьких плакатиках, и на большой растяжке, которую несут четверо. И «За нашу и вашу свободу!» вышли на улицу в этот мартовский день тоже десятки человек.

Активная Москва, энергичная Москва, хваткая Москва, Москва, которая горазда на выдумки и сама смеется своим выдумкам, — вся она тут. Мужчина держит в руках круглый летательный аппарат с двумя винтами, под ним на качельках закреплена камера с мигающим красным огоньком, а у его жены в руках пульт управления с двумя рычажками. Это такой беспилотник у него. Только что он поднял его в воздух на высоту крыш и снимал оттуда марш по бульварам, но на него набежали полицейские и запретили это делать. Но рассказывать о своем беспилотнике ему никто не запрещал, и он рассказывает.

А выше крыш в небе появляется полицейский вертолет. Он неприятно грохочет и плавает по небу как-то боком. «Сейчас бомбить будет…» — говорит женщина рядом со мной. Люди смотрят на вертолет долгими взглядами. «Путин, улетай!» — мирно советует вертолету мужчина и этим замечанием вызывает тектоническую подвижку в настроении тысяч людей, идущих по бульварам. Они начинают скандировать: «Россия без Путина!», а потом переходят на «Нет войне!»

 Впереди огромной, заполняющей всю улицу колонны с длинной растяжкой «За Россию и Украину без Путина!» идет маленькая группка людей с российским флагом. Это какой-то авангардный мини-марш. Я догоняю их. Российский флаг несет Андрей Макаревич. Он в шляпе и в черных очках и выглядит, как хороший рок-н-ролльный босс, пришедший на антивоенный марш из клубного подвала, где оттачивал звук, играя в свое удовольствие старые хиты бешеного Чака Берри… «Рад вас видеть здесь, Андрей!» — говорю я ему и даже хлопаю по руке в приступе радости. Ну, пора же, Макар, вернуться к тому, что было когда-то, к рок-н-роллу без компромиссов, к крутой и смачной игре, к тому звуку и к той легендарной «Машине», которая никогда не ломалась под давлением и так классно звучала с узкой пленки кассет на наших давних магнитофонах…

«Фашизм не на Украине. Он ближе», — написал на листе бумаги молодой парень в коричневой кожаной куртке со множеством молний и в старых синих, отвисающих на коленях джинсах. У него спокойное лицо и задумчивые глаза. Он прикрепил этот лист бумаги на круглую красную палку и стоит с ним на проспекте Сахарова. Он ни с кем не говорит, люди сами подходят, читают и обсуждают. Мы дожили до того, что у нас война на носу и фашизм на дворе. «Намного ближе!» — говорит не ему, а сам себе, средних лет мужчина с внешностью начальника отдела снабжения средней фирмы, читая плакат. «Мы уже в нем», — говорит третий, тоже в кожаной куртке, лет тридцати пяти, коротко стриженный, с лицом энергичного городского человека, знающего всю логистику Покровки и дистрибуцию Солянки…

Мы уже в нем. Мы уже в этом безумии, в этой истерии, когда нет украинцев, а есть одни бандеровцы, когда желание отхапать кусок у соседа вдруг оказывается мечтой жизни тысяч людей. Грабь брата своего! Дави его, когда он слаб! Им промывают мозги грязной бурдой. Люди с истасканными лицами проституток каждый вечер, все нагнетая и нагнетая истерику, замешивают коричневую жижу. Где мы?

Мы вот тут, на бульварах, идем от Пушкина к Сахарову, наш маршрут пролегает от одного нашего святого к другому. Есть свободная, приподнятая, отчего-то веселая Москва, есть десятки тысяч людей, которые запрудили бульвары и не хотят ни войны, ни диктатуры, ни репрессий, которые уже начались, ни цензуры, которая уже затыкает рты. Есть десятки тысяч людей, которые ясно, отчетливо видят всю мерзость происходящего. Но как остановить уже запущенный в страну, словно вирус, фашизм? Как остановить этот ледяной, узкий, сошедший с ума мозг, больной войной не только против Украины, но — против нас? Как перелить энергию марша и митинга, волю и чувство десятков тысяч людей — во что-то твердое и крепкое, что остановит беспредел репрессий и политических процессов? Я не знаю. А один человек на этом пути от Пушкина к Сахарову вспоминает и третьего святого. Дородный мужчина в черной кепке, очень спокойный, не без начальственной важности, крепко держит в правой руке палочку, к которой скотчем приклеен картон, по краю тоже оклеенный скотчем. Это такой очень аккуратный мужчина, и он не захотел нести картонку с оборванными краями. А на картонке он написал свое обращение к тому, кто когда-то был князем в Киеве и крестил Русь — может быть, он еще способен помочь нам и отвести от нас ужас: «Св. Владимир, останови его!»