А.Вассерман Украина и другая Россия

На модерации Отложенный

Синтаксическое единство

Создателям белорусского и украинского языков не хватило материала

Лингвисты насчитывают в нынешнем мире порядка пяти тысяч языков. Но на чём основан сам расчёт? По каким признакам устанавливается языковое единство и/или различие?

Разница произношений — мелочь. Дразнилка «с Масквы, с пасада, с калашнава ряда» утрирует особенности среднерусского аканья, но вовсе не намекает, что окающие волгари говорят на ином языке. Северорусская звонкая версия «К» и южнорусская (в том числе украинская) звонкая версия «X» — местные варианты «Г», не разделяющие русскую речь на разные языки.

Почти столь же явное отличие — набор слов — куда важнее: русское «стол» трудно спутать с французским «table».

Но на английском это слово пишется так же, как на французском — хотя и произносится иначе. А немецкое «Stuhl» соответствует русскому «стул» и по звучанию «штуль», и по значению. Что в очередной раз напоминает о близком родстве языков индоевропейской семьи.

Словарное родство создаётся и заимствованием. Так, изрядная часть французских слов попала в английский язык с последней группой завоевателей. Норманны — скандинавского происхождения, из германской группы индоевропейских языков. Но за века житья на завоёванном северо-западе Франции перешли на местный язык — один из предков нынешнего французского. И принесли этот язык на новые захваченные просторы.

Пожалуй, рекордная концентрация заимствований — в корейском языке: добрая половина слов почерпнута из соседнего Китая. Но это не сделало корейский язык диалектом китайского. Так же как обилие тюркских корней в русском (особо заметное в южнорусских — как сейчас положено говорить, украинских — диалектах) не перевело язык из индоевропейской семьи в алтайскую. А множество романских и германских пришельцев не вывело русский и польский из славянской группы.

Различие же словарей — ещё не различие языков. Офени — бродячие торговцы — создали особый жаргон, где даже числа обозначались не русскими словами, дабы покупатели не могли по переговорам продавцов отследить реальную цену товара. Но ни офенский, ни родившаяся на его основе речь преступников — блатная феня — не выходят за пределы русского языка.

Известный в первой половине XIX века врач датчанин Вольдемар Иоганнович Дал — он же русский писатель под псевдонимом «Казак Луганский» — собрал громадную коллекцию слов, употребляемых только в сравнительно малых регионах громадной Руси. Всё собранное издано под названием «Толковый словарь живого великорусского языка».

Читатели не сомневаются: речь идёт именно об одном языке. И об одном народе: как отметил Дал, человек принадлежит к народу, на языке которого думает.

Язык узнаётся не по словам. В конце 1920-х выдающийся лингвист Лев Владимирович Щерба придумал фразу «глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка»: текст несомненно русский, хотя ни одно из входящих в него слов не отмечено ни в каких русских словарях — даже диалектных. Десятилетия спустя Наум Хомский (Noam Chomsky) — один из творцов структурной лингвистики, а ныне ультралевый активист — создал пример столь же бессодержательного бесспорно английского текста «pirots carulize elatically» (его дословный перевод «пироты карулируют элатически» явно русский).

Что же позволяет опознать язык этих фраз, не содержащих ни единого осмысленного слова? Синтаксис — способы построения форм слов, их связывания в цельные предложения.

Поляки ставят определяющее прилагательное не перед определяемым существительным, как русские, а после. Иная последовательность допустима разве что в художественном тексте и воспринимается как нарушение правил. Этого достаточно, чтобы признать польский и русский разными языками.

Англичане пользуются многими французскими словами, корейцы — китайскими. Но правила обращения с этими словами — специфически английские или корейские. По английским канонам выстроил Наум Хомский корни слов, извлечённые из собственной фантазии. Офени, профессиональные уголовники, Лев Щерба комбинируют придуманные слова по легко узнаваемым русским нормам — поэтому остаются в пределах русского языка.

У архангелогородцев и курян, чалдонов и смоляков, донцов и уральцев наборы слов ощутимо разные. Это легко увидит каждый, кто сравнит книги Шолохова и Бажова, Лескова и Шергина.

Но синтаксические правила всех этих местных говоров едины. Значит, и язык единый — русский.

Зато язык моей родной Одессы можно назвать русским разве что в шутку. Город родился как многонациональный. Поэтому синтаксис местной речи далёк от общерусской нормы. Многое взято из идиш — немецкого диалекта, используемого евреями Восточной Европы. Кое-что усвоено из иврита — древнееврейского языка, родственного нынешнему арабскому. Есть романские обороты речи: целый район города издавна зовётся Молдаванка. Согласитесь, фраза «мне казалось видеть тебя вчера идти на базар» русская только по набору слов, но не по их стыковке.

Выпал из спектра русских диалектов и галицкий язык. Слишком уж много немецких и венгерских синтаксических оборотов он впитал за века пребывания восточного склона Карпат в составе Жечи Посполитей (Дела Общего — объединения Литвы с Польшей) и Австрии.

В 1861-м в Российской империи отменено крепостное право. Польские — прославленные самой безудержной эксплуатацией крестьян — помещики ответили мятежом 186Зго. Крестьяне на лозунг независимости не поддались: мятежников били в основном не регулярные войска, а местное ополчение. ополчение. Тогда поляки решили внушить «быдлу» — скоту, как они называли простой народ — национальную самобытность: мол, сочтут крестьяне себя не русскими — легче будет вовлечь их в очередной мятеж.

Начался монтаж новых словарей. Если хоть в одном диалекте, бытующем на землях былой Жечи Посполитей, какое-то понятие обозначалось словом, отсутствующим в литературном русском, это слово и объявлялось исконно бело- или малорусским. Если ничего подобного не было — искали хотя бы нелитературное произношение. Сегодня тем же способом собирают сибирский язык.

Так набрали только бытовую да сельскохозяйственную лексику: прочие дела обсуждались в городах, где речь куда ближе к литературной норме. Но этого хватило, чтобы создать у людей, не знакомых с языкознанием, впечатление существования трёх — велико-, мало- и белорусской — ветвей русского языка.

Дополнить словарь столь же «самобытным» синтаксисом не удалось даже самым заинтересованным языкотворцам. Любая синтаксическая конструкция, объявленная исконно бело- или малорусской, находит точное соответствие не только во многих диалектах, неопровержимо входящих в спектр русского языка, но и в литературной норме. Так, профессиональные украинцы гордятся звательным падежом. Орфографическая реформа 1904-го, введенная в действие в 1918-м, официально исключила его из русской грамматики. Но в реальной речи он бытует. Даже в двух формах. Возвышенная — из церковнославянского:

О воин, службою живущ!

Читай устав на сон грядущ!

И утром, ото сна восстав,

Читай усиленно устав.

Разговорная же форма звательного падежа отличается от украинской только окончанием. Украинское — «-у»: Ой, не ходи, Грицю,

Тай на вечорницю,

Во на вечорниці

Дівки-чарівниці.

Русское окончание «нулевое»: «Гриш! Обедать пора!»

Политика не считается с лингвистикой. Так, в Галичине после Первой мировой войны остались лишь те русские, кто согласился признать себя частью свежепридуманного украинского народа: остальные либо погибли в австрийских концлагерях (из коих известнейший — Таллергоф: изданный в 1924-м четырёхтомник свидетельских показаний «Таллергофский альманах» впечатляет даже после ужасов Освенцима и Бухенвальда), либо ушли вместе с российской армией — Галичина несколько раз переходила из рук в руки. Большевики, доказывая миру свою приверженность дружбе народов, также создавали народы искусственно: за употребление русского языка в учреждениях Белорусской и Украинской ССР в 1920-е можно было утратить партбилет, попасть под увольнение или даже под суд.

Но все эти строгости не втиснули ни в белорусскую, ни в украинскую речевую норму ни один синтаксический элемент, качественно отличный от русской нормы. Нынешние попытки подменить украинский диалект галицким сами жители Украины воспринимают как насильственное внедрение инородного тела. Значит, бело- и малорусский — всё ещё диалекты русского языка. А живая бытовая речь — даже в самых заброшенных деревнях — ещё ближе к русской норме. И сами жители нынешних Украины и Белоруссии в подавляющем большинстве — русские, что бы ни думали по этому поводу их властители.