Старушка

Мятлев, Иван Петрович
(28 января [8 февраля] 1796, Санкт-Петербург — 13 [25] февраля 1844[1], Санкт-Петербург) — русский поэт, камергер.
Иван Мятлев
Старушка
Идет старушка в дальний путь,
С сумою и клюкой;
Найдет ли место отдохнуть
Старушка в час ночной? Среди грозы кто приютит?
Как ношу донесет?
Ничто старушку не страшит,
Идет себе, идет… Присесть не смеет на часок,
Чтоб дух перевести;
Короткий дан старушке срок,
Ей только б добрести… И, может быть, в последний раз
Ей суждено туда,
Куда душа всегда рвалась,
Где кончится беда.Во что б ни стало, а дойти,
Хоть выбиться из сил,
Как бы ни страшно на пути,
Чем путь бы ни грозил.Так в жизни поздние лета
Сильней волнует кровь
Души последняя мечта,
Последняя любовь.Ничто не помогает нам —
Ни юность, ни краса,
Ни рой надежд, младым годам
Дарящий небеса.Одна любовь взамен всему,
И с нею мы идем,
И с нею горестей суму
Безропотно несем.Спешим, спешим в далекий путь.
Желали бы бежать…
Присесть не смеем, отдохнуть,
Чтобы не опоздать.Бесщадно гонит нас любовь,
Пока дойдем туда,
Где навсегда остынет кровь,
Где кончится беда.
Сын петербургского богача П. В. Мятлева, который возглавлял Государственный ассигнационный банк, владел домом у Исакия, мызами Знаменка и Новознаменка.
Его мать Прасковья Мятлева была старшей дочерью фельдмаршала Ивана Салтыкова и «светской львицы» Дарьи Чернышёвой. Знаменитой в московском обществе «усатой княгине» он приходился внучатым племянником.
C пяти лет числился в Коллегии иностранных дел. В чине корнета лейб-гвардии Конного полка принимал участие в Заграничном походе русской армии 1813—1814 годов[3]; за отличие в сражении при Фер-Шампенуазе был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом[4]. Уйдя с военной службы, служил в Министерстве финансов (1821—1836). Состоял членом Общего присутствия при Департаменте мануфактур и внутренней торговли, в январе 1830 года был пожалован придворным званием камергера, в 1833 году — чином статского советника. Совершил большое заграничное путешествие (1834—1839), во время которого до 1836 года числился в отпуске[5], затем вышел в отставку. При выходе в отставку был пожалован чином действительного статского советника.
Вернувшись в Петербург, открыл в своем доме салон, где устраивал музыкальные вечера и приемы. В обществе пользовался большими симпатиями, хотя часто разыгрывал роль шута. Был в дружеских отношениях с Пушкиным, Вяземским, Жуковским и Лермонтовым. Появление Ивана («Ишки») Мятлева «вводило радость в общество; его ум оживлял беседу, его разговор прогонял скуку».
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D1%8F%D1%82%D0%BB%D0%B5%D0%B2,_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD_%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
Комментарии
Розы
Как хороши, как свежи были розы
В моем саду! Как взор прельщали мой!
Как я молил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой!
Как я берег, как я лелеял младость
Моих цветов заветных, дорогих;
Казалось мне, в них расцветала радость,
Казалось мне, любовь дышала в них.
Но в мире мне явилась дева рая,
Прелестная, как ангел красоты,
Венка из роз искала молодая,
И я сорвал заветные цветы.
И мне в венке цветы еще казались
На радостном челе красивее, свежей,
Как хорошо, как мило соплетались
С душистою волной каштановых кудрей!
И заодно они цвели с девицей!
Среди подруг, средь плясок и пиров,
В венке из роз она была царицей,
Вокруг ее вились и радость и любовь.
В ее очах — веселье, жизни пламень;
Ей счастье долгое сулил, казалось, рок.
И где ж она?.. В погосте белый камень,
На камне — роз моих завянувший венок.
ДЕВУШКА С РОЗАМИ В САДУ. ХУДОЖНИК ФИЛИПП ЛЕСЛИ ХЕЙЛ
Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною... но первый стих остался у меня в памяти:
Как хороши, как свежи были розы...
Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове всё звенит да звенит:
Как хороши, как свежи были розы...
И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка — и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею — но как она мне дорога, как бьется мое сердце!
Как хороши, как свежи были розы...
Как хороши, как свежи были розы...
Встают передо мною другие образы... Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино — и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара...
Как хороши, как свежи были розы...
Свеча меркнет и гаснет... Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ... Мне холодно... Я зябну... И все они умерли... умерли...
Как хороши, как свежи были розы...
Сентябрь, 1879
Бывало
Бывало… Бывало, —
Как всё утешало,
Как всё привлекало,
Как всё забавляло,
Как всё восхищало!
Бывало… Бывало! Бывало… Бывало, —
Как солнце сияло,
Как небо пылало,
Как всё расцветало,
Резвилось, играло,
Бывало… Бывало! Бывало… Бывало, —
Как сердце мечтало,
Как сердце страдало,
И как замирало,
И как оживало,
Бывало… Бывало! Но сколько не стало
Того, что бывало,
Так сердце пленяло,
Так мир оживляло,
Так светло сияло,
Бывало… Бывало! Иное завяло,
Иное отстало,
Иное пропало,
Что сердце ласкало,
Заветным считало!
Бывало… Бывало! Теперь всё застлало
Тоски покрывало,
Ах, сердце, бывало,
Тоски и не знало:
Оно уповало!
Бывало… Бывало!
Комментарий удален модератором
В храме нераскаянной души
Заперты окованные двери,
Только ангел мечется в тиши.
Слишком много до неба ступеней,
И когда я к богу шел как мог,
Ты считала все мои падения ,
Сберегая стройность белых ног.
Ты мой свет, но я тебе не верю.
В пламени мерцающих свечей
Свет небесный нами был потерян,
Средь неисчислимых мелочей.
И когда я пьяный и безбожный
Резал вены погнутым крестом,
Ты боялась влезть неосторожно
В кровь мою нарядным рукавом.
Ты мой свет, но я тебе не верю.
В храме нераскаянной души
Заперты окованные двери,
Только ангел мечется в тиши,
Только ангел мечется в тиши.
Николай Гумилёв.
Ты, соловей, меня с собою?
О чём неведомом поёшь,
О чём беседуешь с душою?
«Приди, приди!» - Ужели ты
В краю, куда мои просились
Всегда заветные мечты
И все желания стремились?
«Приди, приди!» - Но досказать
Не можешь ты всего, что знаешь,
Велишь ты сердцу уповать,
Зовёшь с собой и умоляешь.
«Приди, приди!» - Но я без крыл,
Не улететь мне за тобою;
Тоску ты только заронил
Мне в сердце песней неземною.
1842
Нет-нет, Змейка ! К тебе никакого отношения. Просто стихи . А вот Серёжа Трофимов их положил на музыку , когда-то , а Саша Иванов , ввместе с группой " Рондо" , их исполнил . Вот такая история .
"А вот теперь сиди и слушай , он не хотел ей зла " .
Комментарий удален модератором
Холодный ветер в окно, окрик: постой!
И только долгое эхо разлуки
Звучало тихо в ночном переулке,
И в небе пасмурном таяли звуки.
Ночь - прожитых дней вуаль,
Ночь - грешной души печаль.
Ночь - прошлое гонит прочь
В ночь, темную ночь.
Я знаю тысячи слов, но промолчу.
Я за святую любовь зажгу свечу,
И помолюсь за тебя перед богом.
Пусть у тебя будет светлой дорога,
А у меня в этот час у порога
Ночь - прожитых дней вуаль,
Ночь - грешной души печаль.
Ночь - прошлое гонит прочь
В ночь, темную ночь.
Дам, вдохновляющих его на стихи, Мятлев ласково называл своей "парнасской конюшней". Среди "лошадок" были Софья Карамзина, Наталья Пушкина и роковая Александра Смирнова-Россет, с которой поэта связывали особо теплые, но исключительно дружеские отношения.
И часто сердце так страдает, что исключение, а НЕ...
А это Веточка - Лана для Вас : " Лучшая песня о любви "