Мой рассказ попал в сборник

    === Не время, возможно - но надоел мутный поток дезы...

Предлагаю отвлечься. Написано мной, конкурс "Гоголь-фэнтези"

==Аникий, муж Насти=



Как только короткая летняя ночь стала напоминать утро, Аникий ужом выполз из-под семейного одеяла, на ощупь оделся и вышел во двор через открытую по летнему времени дверь. Снасти и припасы были сложены с вечера, кум Петро Борисович, поблескивая очками, уже курил под воротами, прислонив к штакетинам забора пару раритетных бамбуковых удилищ.
Пожалев сладкий утренний сон Насти, или веря в рыбацкие приметы и опасаясь первой встретить на дороге жену, но все же бабу, Аникий выкатил «Волынь» руками и осторожно, без скрипа, закрыл за собой ворота.
- Здорово, кум. Ни пуха тебе, ни пера! - Петро сунул удилища под тент и уселся на пискнувшее под ним сиденье, положив под ноги торбу.
- Привет, кумэ! И тебя к черту! - привычно ответил Аникий, снял машину с ручного тормоза, и она послушно покатилась под уклон по заросшей шпорышом улочке навстречу чуть заметному рассвету, обещающему прекрасный день и массу чисто мужских удовольствий.

«Волынька» жужжала, неспешно двигаясь по когда-то шоссе, в свете фар из-за многочисленных ям и трещин похожем на полоску лунной поверхности в тоннеле из почти сросшегося вершинами кустарника, плотной стеной стоящего по обе стороны. Дорога вела к давно покинутому жителями селу, где в прошлые выходные у развалин старой мельницы кумовьям удалось натаскать карасей несчитано и поймать пяток очень даже ничего сазанчиков.
- Ник, а ты чего бабу не подобрал? - зашевелился вроде дремавший Петро.
- Бабы снятся к неприятностям, кумэ. Не иначе, бросит тебя Клавдия.
- Да нет, настоящая была баба, кадровая - седая, горбатая и с палкой. Не спи, водила. Или хлебнешь для бодрости пару глоточков?
- Здесь уснешь. Ты рот прикрой, а то язык откусишь. И бутылку верни на место. Приедем, позавтракаем по-людски, время будет.

В прошлый раз предусмотрительный Аникий заломал на кустах несколько веток, и проезд к речке искать не пришлось. Машинка с выключенным светом и заглушенным двигателем, позвякивая изношенными крестовинами, скатилась по пологому склону к широкой запруде.
- Ох, благодать...- Аникий вдохнул свежего воздуха, с хрустом расправив широкие плечи. - Интересно - отозвался Петр, выкладывая на откинутый задний бортик харчи из «тормозков» - почему здесь никто не рыбачит? Местечко райское.
- Дорога только адская. Кто захочет нормальную тачку гробить.
- В селе еще люди живут, бабка оттуда шла. О, и петух кукарекает!
- Не слышу. Ладно, наливай, только по чуть-чуть, чтобы не забыть, зачем приехали, и начнем, благословясь.

Караси и изредка окуни цеплялись на почти голый крючок, и когда к десяти утра клев стал вялым, по ведру рыбы уже надергали. Потаскали бредень по вымоинам с другой стороны плотины, к улову добавились солидные раки и еще сотни полторы крупных карасей. Десятка три дурных зеленоватых щучек, стоящих неподвижно во взбаламученной воде, поймали просто руками.
- Пора и честь знать, да и беречь надо рыбные запасы - рассудительно сказал Аникий - теперь, кумэ, это будет вроде нашего заказника.

- Как заговорил, что твой телевизор. Зачем тогда на шахту ездили, бензин жгли?
- В другое время и в другом месте шарахнем, Борисович, а на сегодня хватит. Наварим раков, перечистим карася, ближе к вечеру поставим сети на сазанчика - вдоль берега, он к утру на кормежку идет, да и нерест нам на руку. Часиков в семь снимем сети, да и поедем к своим ненаглядным.
- Уже успел соскучиться по сладкому женскому телу, кумэ? Настя у тебя, конечно...
- И по телу, и по всему остальному тоже. Только ты, Петро, хотя и пишешь про любовь складно, и женщины тебя любят, про остальное не поймешь, поэтому не молоти дурным языком впустую.

Уху варить не стали. Переехали в хвост запруды, спрятавшись там от солнца под ветвями ивы, из под корней которой выбегал ручей с холодной прозрачной водой. Пока варились раки, наскоро, выбрасывая только внутренности, перечистили и побросали в пластиковые бочонки карасей и окуньков, пересыпав их солью, а щучек обмазали глиной и уложили в костер. Поставили сети, прежде вытащив на берег мешающие коряги, уложили, от соблазна порыбачить еще, бредень и удочки в «Волыньку», и уселись капитально, имея в запасе, точнее, в ручье, две почти нетронутых «полторашки» «домашнего».

Передремать до рассвета легли на склоне повыше, где было меньше комаров и не так тянуло сыростью от воды. Не успел Аникий во сне подойти к почему-то невеселой Насте, как его растолкал Петро:
- Ник, смотри! На берегу, кажется, кто-то есть...
- Дай поспать, Петро! То тебе бабы мерещатся, то петухи поют - перекрестись, если кажется, и спи.
- Не поможет, я некрещеный. Вот, смотри - глаза красным светятся!
- Тогда это не кто-то, а что-то. Заяц или лиса. Пойди, скажи, что я тех сволочей, которые спать мешают, стреляю обычно. Если понял мой тонкий намек, кумэ, так наливай еще граммов полкружки - глядишь, и свалишься, не будешь колотить нормальных людей.

- Ник, проснись!..
- Ну, что еще?!
- Тише! Смотри...
У самой плотины в слоях утреннего тумана стояли возы, груженные мешками. Десяток волов, рябых и круторогих, как на картинке в учебнике истории, разбрелись по склону, и частью паслись, частью лежали, жуя бесконечную жвачку. Лежали под возами и бородатые мужики в длинных белых рубахах и лаптях, а трое совершенно голых, загорелых до черноты пацанов, носились наперегонки по лугу, оставляя ленты следов на серебре росной травы.
- Это шо за чумаки, Петро?! Сколько мы вчера выпили?
- Ну, по семьсот-восемьсот где-то... Так по науке же, под добрую закуску и врастяжку. Нет, кум, это не чумаки, чумаки с солью так близко к воде не подъедут. Это историческое кино снимают про мельницу. Пойдем, посмотрим?
 - Ты, кумэ, и трезвый того, а когда лишнего выпьешь, то совсем... Пусть они свое снимают, а мы по балочке, по балочке, да снимем сеточки, да сами снимемся отсюда по быстрому, пока нас не засняли для истории и прокуратуры.

 ===Продолжение будет, если публика не против==