Чтобы заплакать от счастья при виде сиреневого куста, Хватило бы зимней ночи одной, а было их больше ста. И когда сирень перевешивается через дедовский палисад, То к счастью всегда примешивается страшнейшая из досад: А вдруг ни этого сада, ни нежности, ни стыда На самом деле не надо, а надо чтоб как тогда — Когда без всякой сирени, свирели и вешних вод По норам своим сидели и думали «вот-вот-вот»? Ведь тесную эту норку, погреб или чердак, Так просто принять за норму, когда она долго так. Цветение длится месяц, одиннадцать длится страх. В набор любых околесиц поверишь в таких местах.
Чтобы заплакать от счастья при виде тебя, какая ты есть, Хватило бы тысячи прочих лиц, а их миллиардов шесть.
И когда окно занавешивается, и другие мне не видны — То к счастью всегда примешивается тоска и чувство вины, Как будто при виде райского кубка мне кто-то крикнул: «Не пей». Ты скажешь, что это острей, голубка, а я считаю — тупей. На три минуты покинув дом — всегда во имя тщеты, — Я допускаю уже с трудом, что там меня встретишь ты. Что за всеобщее торжество, что за железный смех! Было бы нас хоть двое на сто — а нас ведь двое на всех.
Да и чтобы заплакать от счастья при мысли, что вот она — жизнь моя, — На свете могло быть, честное слово, поменьше небытия, А то когда я с ним себя сравниваю, вперившись в окоем, Мне кажется слишком странным настаивать на своем.
Комментарии