На то, что украинские события пойдут по менее мрачному сценарию, можно было надеяться, но уж точно не следовало рассчитывать. Четыре года назад, сразу после тамошних президентских выборов, пригласил я в телестудию одного знатока постсоветских пространств. Говоря о свежеизбранном президенте, гость назвал его профессиональным «Титаником». Какой же тут, спрашиваю, может быть профессионализм — тонут-то один раз? Так Януковича, ответил гость, от причальной стенки ещё и не отпускали. Что ж, теперь отпустили. Специалист наверняка найдёт немало промахов, которых Янукович всё-таки не сделал, но и сделанных оказалось достаточно, чтобы термин failed state в применении к Украине перестали прятать в придаточных предложениях. Конечно, не только президент страны поработал на этот результат. Щедрый вклад в него внесли и образцово безответственная оппозиция, и (в последние недели) отмороженные радикалы, и «олигархи», без которых там ворона не каркнет, но аллокация вины по участникам провала всё менее интересна, потому что практически уже не важна — снаружи. А важны, на мой взгляд, две вещи. Что Украина в её нынешнем виде уже совсем не кажется жизнеспособной — и что по поводу украинских событий произошло прямое столкновение интересов России и Запада. Оба эти обстоятельства чреваты прямо касающимися нас серьёзнейшими последствиями.
Уверенно судить об украинских делах нелегко: положение и в Киеве, и в регионах страны меняется очень быстро, да к тому же и врут противоборствующие стороны, как дышат (куда там старинному «туману войны» до современных средств дезинформации). Но похоже, ещё не пройдены развилки к сравнительно мирным вариантам завершения украинской беды. Главный из них состоит в разделе страны надвое или натрое. Он дал бы возможность большинству населения всех регионов не то чтобы жить, как они хотят (свирепейший экономический кризис никуда не денется), но не жить так, как они не хотят: кому-то можно будет не славить Бандеру с Шухевичем, кому-то — не слышать «мовы попсы, мовы блатняка». До сих пор мысль о разделе была на Украине, вежливо говоря, не очень популярна, но, когда завариваемая сейчас каша начнёт густеть, раздел станет многих устраивать. Для глубоко дотационной западной Украины это будет неприятно, но едва ли настолько неприятно, чтобы всерьёз воевать. Области востока и юга уже отбивали спорадические наезды западенцев на свою территорию; если натиск не выйдет на качественно иной уровень, то скоро прекратится — и жизнь в свежеиспечённых странах начнёт как-то устраиваться. Для России такой (сравнительно) тихий финал, пожалуй, лучший из ещё возможных.
Но такой ход событий едва ли устроит Запад — причём не столько европейцев, сколько американцев. Коротко говоря, для санитарного кордона им больше подходит Украина целиком. И если европейцев всё-таки тревожит перспектива образования у них под боком огромного рассадника всяческой бандеровщины и махновщины, то из-за океана сорокапятимилионное гуляй-поле не кажется страшным.
Обама так прямо и говорит: поддерживаем народы Украины и Сирии. Какой по ходу западной поддержки стала Сирия, известно; такой же может стать и Украина. Ведь и исполнители ролей сирийской оппозиции готовы: «Правый сектор» и другие подобные группы, не идущие ни с кем ни на какие договорённости. Оно и понятно: любая устоявшаяся власть, пусть даже из недавних союзников, вынуждена будет этих боевиков пересажать; поэтому для них цель — ничто, движение — всё. Их всего-то и нужно будет чуток подпитать да называть борцами за свободу в каждом выпуске теленовостей — дело нехитрое и знакомое. Для России такой вариант смертельно опасен.
Такого столкновения интересов не случалось уже очень давно. В конце 90-х (разворот Примакова над Атлантикой, марш на Приштину) был скорее намёк на противоборство: Россия была в то время слишком явно слаба, да и не было тогда для нас прямой угрозы. Пожалуй, последнее по-настоящему серьёзное противостояние было более полувека назад, в дни Карибского кризиса. Та давняя история была опаснее нынешней: над миром нависала ядерная война — сейчас-то о ней и мысли ни у кого нет; но во многих других аспектах сравнение будет не в пользу настоящего. Тогда разрешение кризиса зависело от нескольких поимённо известных людей, сегодня — от неопределённо широкого круга лиц, в том числе мало кому ведомых. Тогда участники переговоров отстаивали публично заявленные интересы своих стран, а не интересы неназываемых третьих сторон. Из этого следовали ответственность и предсказуемость, которых так драматически недостаёт сегодня. И может быть, главное: тогда была ещё на памяти недавно закончившаяся страшная война — и Кеннеди, и Хрущёв в ней участвовали, и ни один из них уж точно не хотел её повторения. Сегодня, похоже, такой гранитный иммунитет остался не у всех. Война в телекартинке, да ещё далеко от дома, — она не так уж и страшна, в ней можно искать и находить разного рода плюсы.
Где-то в Сети видел я испуганный вопрос: так что же, Киев — это новое Сараево? Тут же набежали оптимисты, восклицающие: да нет, что ты! как можно! никто не хочет войны! Правильно — никто не хочет. Так и ровно сто лет назад её, в общем, мало кто хотел. И Европа была вполне едина, и международная торговля процветала, и дипломатия была — на круг — пожалуй, посильнее нынешней, и все государи были родня друг другу. А потом как-то вдруг оказалось, что набралось чрезвычайно много разных желаний, кажущихся своим носителям правомерными и разумными, — ну, там, Восточная ли Африка, Лотарингия ли, Босния, на Ближнем ли Востоке что-нибудь — и т. п. без конца. Каждое из этих желаний по отдельности уж точно не стоило войны (и носители их это понимали); но всей своей массой они как-то исподволь поменяли логику правительств, и не только правительств, и сам воздух заискрил от всеобщей агрессивности, и нашлось вдруг многое множество вещей поважнее мира. И после сараевского убийства люди не верили, что начнётся война; иные европейские дворы, даже объявляя мобилизацию, продолжали надеяться, что войны удастся избежать. Но почему-то не удалось.
Комментарии