народ-богоносец и Пушкин

В феврале 1918 года большевики разграбили и сожгли пушкинскую усадьбу Тригорское. В советские годы об этом скромно умалчивали, не особо афишируют эту информацию и теперь. Олег Игорев побывал в пушкинских местах и нашел воспоминания очевидца тех событий.

Автор настоящей заметки в очередной раз побывал в пушкинских местах: Михайловское — Петровское — Тригорское. По дороге в пушкинские места гид сообщил, что на северо-западе находилось до революции около 600 (!) дворянских усадеб, которые, как сказал гид, «были утрачены в ходе революции». Остались единицы.

Ранее автор как-то не обращал внимания на эти слова экскурсоводов от массы сопутствующих впечатлений. Сейчас особо резануло слух, что все три усадьбы, связанные с именем А. С. Пушкина, отстроены заново. Автор обратил внимание на политкорректное замечание, что все три усадьбы были «разрушены в первые революционные годы».

Фраза заставила насторожиться и напрячь внимание в поисках информации об этих погромах. Буквально в первой усадьбе (Тригорское) любопытство автора было вознаграждено. Ниже следует описание варварскогопогрома (автор описания неизвестен).

Сегодня в маргинально-патриотических кругах очень популярен миф о «святорусском народе-богоносце». Не поврежденному духовно-исторически читателю-единомышленнику, читателю, способному критически трезво оценивать историю, а также читателю из маргинально-патриотических кругов, чье сознание способно преодолеть вышеупомянутый миф, и адресовано воспоминание неизвестного очевидца.

18 февраля 1918 г.

…Не проходит и часа, как в доме дьяконицы передается известие, что грабят Тригорское (это в саженях двадцати от нас — только спуститься с горы и подняться на гору). Оттуда доносится грохот и треск разбиваемых окон.

Вбегает с воплем старая служанка Софии Борисовны (баронессы Вревской) и кричит на весь дом: «Нас грабят! Зажигать начинают! Куда мне барышню мою деть, не знаю… Примите Вы нас!»

В доме у дьяконицы общая паника. Кто-то предупредил, что зажгут и дом о. Александра, в двух шагах от нас на той же горе. Духовная семья эта, и без того похожая на муравейник, с битком набитым жильем, мечется взад и вперед, вытаскивая вещи на снег, в огород и на кладбище. Детей отсылают к бабушке-просвирне на другую гору. Я не вижу еще никакой опасности, но бессознательно подчиняясь общей тревоге, хватаюсь то за одно, то за другое. Прежде всего, конечно, за книги и рукописи. Молодая попадья подбегает ко мне на помощь, хватает платье и белье из корзины, срывает ковер со стены, вяжет все это в узлы и уносит куда-то. А я стою как парализованный, не зная, что делать.

На пороге появляется сам о. Александр, означает всеобщую суматоху и с изумлением восклицает:

— Что Вы делаете?

— Тригорское поджигают. Разве Вы не видите?

В Тригорском зажигают костры и жгут господские дома. Совершенно пьяные окрестные крестьяне распевают дикие разудалые песни.

Крыша господского дома занимается, из труб вырывается огромное пламя, искры снопами разлетаются в воздухе. Дом напоминает адскую клетку… Как бесы снуют там зловещие черные тени… Кошмарное зрелище.

Не хватает духу смотреть. Но о. Александр «не выносится». Он приютил у себя старушку-баронессу с семьей, ее слуг. Сторожит всю ночь дом, и никто не является поджигать его.

Мы ложимся не раздеваясь в ожидании судьбы.

Тригорское догорает…