Нас не догонят

Воля это такая штука, когда сам себе хозяин. Свобода, как «осознанная необходимость» ей и в подметки не годится. Послушайте, уважаемые читатели, если вы не сильно заняты, как и почему граждане русской национальности обрели волю, и что из этого вышло.
Давным-давно неизвестно по какой надобности залез русский мужик на небо и там за общим разговором обмолвился Богу: «Душа у меня какая-то загадочная, все ей чего-то неймется. Кажется мне, что ей простора не хватает». Создатель даже чай перестал прихлебывать – так его тронула забота мужика о главной детали человека – и оценил эту заботу по достоинству. Он дал русским много простора, т. е. территории, и, решив, что кашу маслом не испортишь, заложил в закромах на этих просторах столько добра, что и пересчитать невозможно. Само собой, разумеется, пришлось Творцу сверяться с таблицей Менделеева и почвенными картами, но это к делу не относится. По прочтении данной статьи читатель поймет, что Господь поступил недальновидно и опрометчиво, иными словами немного перестарался.
Однако историк Л. Н. Гумилев писал (в вольном изложении), что все было совсем наоборот: сперва славяне поселились на Восточно-Европейской равнине, к которой примыкают богатейшие кладовые Урала и Сибири, а уже потом, под действием ландшафта и природных сил у них сформировался такой вольнолюбивый и загадочный тип души.
Не будем спорить, давайте считать, что истина как всегда где-то посередине. Так или иначе, русский народ, в отличие от всех других народов мира, заполучил беспредельное жизненное пространство с неисчислимыми природными ресурсами. И, как это не странно, оттого, что у него всего было много, а в запасе еще больше, произошло совсем не то, что по логике вещей должно было произойти.
Неустроенность бытия государства Россия и большинства его населения берут начало в глубине веков, и, пытаясь обвинить в неустроенности какое-либо историческое лицо, социальный класс или внешнего врага, мы обманываем самих себя. Мы ищем (и находим!) виновных в наших бедах на стороне, но никак не внутри себя.
С тем, что этих бед предостаточно вряд ли кто-нибудь будет спорить. Их множественное число берет начало в уникальном сочетании некоторых положительных обстоятельств жизни русского народа, каждое из которых или даже все вместе взятые можно только приветствовать. Например: ну кто против обширности земель, тебе принадлежащих, или кому могут помешать «неисчерпаемые» кладовые? Но вот помешали же…
Начиная с нашествия гуннов, а возможно и значительно раньше обитателям наших славных «лесов, полей и рек» пришло на ум идти по пути наименьшего сопротивления. Если набег разбойной рати, если куча детей мал-мала меньше, а жрать нечего, если изба валится и баба воет с утра до позднего вечера, ну а может просто чего-то не по нутру, на ухо русскому мужику бес вольнолюбия нашептывал всегда один и тот же вариант радикального решения проблемы:
– Выдь за околицу. Окинь глазами простор ничьей, лежащей на горизонте земли. Вдохни порывы ветра, несущие запахи дикого бездорожья. Помечтай о сладком житье за той быстрой рекой или за тем непроходимым лесом, о веселом раздолье для измученной души за вон теми синими увалами. А какие богатства хранит для тебя неоткрытая земля! Она ждет тебя. Ждет с нетерпением. Ждет, как женщина, легшая на спину. Брось все и беги. Ведь есть куда!! Прознай, славянин, что значит быть вольным пахарем.
Сначала наши предки бежали от притеснений, чинимых собственной родовой знатью и от военных напастей, а потом уже, по привычке от недородов и им сопутствующего голода, от засухи и наводнений, от холода или зноя, от всего, что не заладилось, и с чем не могла смириться их загадочная душа. Постепенно у русского человека сложилось что-то вроде условного рефлекса: с обозначением опасности давать деру. Какое-то чувство, а может быть, опыт поколений придавали ему уверенность, что он не прогадает, что за порогом своего нынешнего пристанища, на бескрайних просторах благодатной земли найдется для него и стол и кров, что у него ещё есть шанс начать жизнь с чистого листа. Вместо кропотливого и нудного труда – погоня за синей птицей. Вместо анализа ошибок и их исправления – стирание с доски нерешенных уравнений. Вместо палат белокаменных – курные избы. Побег, как форма сопротивления. Любимый ландшафт – лесостепь, живем вроде бы в поле, ростим пшеничку или рожь, ну а если приспичит удрать и спрятаться – так мы всегда пожалуйста, лес рядом. К слову сказать, этот, далеко не геройский поступок, является не самым худшим из вариантов противодействия злу. Сколько народов, не сумевших оказать должного отпора (или не успевших убежать?!), втоптано в грязь железными копытами завоевательских орд? А чем расплатились другие народы, проявившие полную терпимость к интервентам и как-то сохранившиеся до наших дней? Наверное, не одними девичьими слезами. С русским же народом произошло то, что дало возможность Ф.Энгельсу воскликнуть в одной из своих работ: «и тут изумленная Европа охнула». Это он описывал, как отреагировали тогдашние правители европейских стран, обнаружив после «стояния на Угре» (1480 год) на своей восточной границе огромное и сильное русское государство.
Кому-то богатство и власть, а на долю простого русского человека досталось беспокойство на душу. Он бежал из Руси, меняя ярмо раба на хомут собственного изготовления, а Русь его догоняла. Сначала самые рисковые из землепашцев, таясь, покидали опостылевший мир и, найдя подходящее место за краем его обжитой части, выжигали лес, поднимали целину и заводили хозяйства. Затем подтягивался еще народец, и новая деревня существовала так, как хотела несколько десятков лет. Красоту не наводили потому, что знали, что вся эта благодать… временное явление. Также неотвратимо как день сменяет ночь, а ночь – день, рано или поздно беглецов или их потомков настигала государева власть, и следующее поколение бежало дальше. Те, кто оставался, попадал в пожизненную кабалу, переходя из ранга свободных крестьян в касту рабов. Государство строило пограничные засеки и не надолго успокаивалось, поспешно переваривая приобретенные территории, затем снова отправляло летучие отряды или полноценные военные экспедиции на поиск отбившихся соплеменников. Обнаружив селение, воевода первым делом искал глазами над какой-нибудь крышей православный крест и, найдя его, вздыхал с облегчением. «А чьи вы, холопья будете?» - такой был первый вопрос к мужикам. Потом начиналось все то же самое, что и на прежнем месте: поборы и взимание недоимок, барщины и оброки, зуботычины и порки. Сполна вкусив этих прелестей, ушлый крестьянин, на ночь глядя, крепил на крупе лошадки мешок семян, обматывал ей копыта тряпьем и без лишнего шума бежал дальше на пустое место. Так прирастала Русь.

В 16-м веке окончилась изоляция русского государства, и кремлевские слуги народа захотели изменить свою жизнь к лучшему. То есть к щам, редьке, квасу и каше с мясом добавить комфорта и изыска. Тотчас возникла проблема номер один, которую с разной степенью успеха пытаются решать все правители Руси по сегодняшний день: финансовое обеспечение запросов на красивую жизнь. Как сейчас, так и во все времена правящей элите требовались хорошие деньги, чтобы привлечь в страну западные товары и западных мастеров, но в казне их было не густо. Все финансы Ивана Грозного были истрачены на Ливонскую войну. Зато на русском востоке водилось кое-что получше затертого монетного серебра и мятых денежных купюр. Ясак, мех, рухлядь или мягкое золото – это синонимы одного и того же понятия: твердая валюта русского средневековья. Шкурка соболя – это самый ценный возобновляемый ресурс русской земли. По слухам в Сибири зверушки без боязни хватали корм из рук аборигенов, но у царя Ивана прибрать богатство к рукам не хватало людишек.
Зато на донском шляхе было тесно. Народ, сбежавший от житейских повинностей, сбился в разбойничьи банды, которые не давали проходу ни купцам, ни царским чиновникам, хотя и сами несли потери от миротворческих сил. В этой ситуации, когда интересы государства и подданных, ищущих вольность и корысть совпали, полевой командир Ермак «со товарищи» был командирован за Урал-камень. Дверь в Сибирь со скрипом была отворена и страна получила возможность для совершенно фантастического развития, ну а потенциальные беглецы бездну соблазнов.
Но легко доступные, хлебородные земли постепенно заполнялись народами, всякий люд, – и русский и нерусский – размножался и искал себе место под солнцем. Когда на южных пределах России стало некуда бежать, появились Степан Разин и Емельян Пугачев. Пушкин писал о русском бунте, бессмысленном и беспощадном. Если принять во внимание, что бунты выпускали из крестьянской массы, из ее страдающего тела дурную, бешеную кровь, то смысл в них все-таки был. Но к несчастью ночи длинных ножей не заканчивались утрешним трезвым диалогом власти и мятежного народа. Бунты и развивались и подавлялись самым жестоким образом – без лишних слов, без пощады. Говорили сабли и картечь. Не было послаблений со стороны правящего класса или хотя бы видимости каких-либо переговоров потому, что поиск компромиссов не для загадочной русской души. Государство так и не решилось, и даже не собиралось переделывать холопов и смердов в своих граждан, а тем более в электорат. По большому счету кровь лилась зря, без всякого смысла.
Хорошо Европе. Тамошним жителям некуда было деться изначально. Из тепличного климата на восток, в дикие просторы тайги и степей они бежать не рискнули. Теснимые с юга арабами, а с юго-востока янычарами с кривыми саблями, зажатые в самом углу евразийского континента (но, заметим, в благословенном углу) наследники суровых норманнов, диких кельтов и гордых римлян в течение сотен лет по крупицам вырывали у власть имущих свои права, у природы – тайны мироздания, а у работодателей – достойное вознаграждение. Вместо поиска земли обетованной они занялись делами не громкими и не героическими: притирались друг к другу, развивали ремесла, торговлю и науку, строили дома из камня, строили дороги. Ограниченность маневра в пространстве заставила население европейских стран искать внутренние резервы и найти их в том, чем они живут до сих пор: законопослушание, экономия, конкуренция, образование. Взятые за горло арабскими перекупщиками, взвинтившими цены на восточные шелка и пряности, европейцы обратили свои взоры на море. С началом постройки примитивных баркасов об одном парусе они уже превзошли русских в инженерных знаниях. С последующим  созданием все более крупных и сложных кораблей жители Европы многократно увеличивали отрыв, попутно развивая фундаментальные науки, без которых на море делать нечего. Русские же почти до начала петровских преобразований не строили ничего сложнее телеги, ведь в Сибирь на фрегате не поедешь. И не строили дороги.
А за дороги разговор особый. Спросите себя, если вы большой начальник: как часто за последний год вам хотелось бы видеть представителя следственного управления генеральной прокуратуры? Или другого московского чиновника подобного статуса? Допускаю, что ни разу, несмотря на вашу уверенность в абсолютной вашей непричастности. Триста или сто лет назад их хотели видеть еще реже. Отсутствие хороших дорог – это превентивная мера от слишком назойливого внимания вышестоящей власти, которую, испытывая неистребимый искус волей, применяют все наместники, даже не всегда отдавая себе в этом отчета. Правда, сейчас, с развитием авиаперевозок и селекторных посиделок, эта мера уже не актуальна, но к хорошим дорогам у нашего народа выработался устойчивый антагонизм.
Когда Европа, молясь богу свободы, оттачивала искусство диалога власть – народ и пестовала хрупкие ростки демократии, русская нация, потакая вольностям своей загадочной души, изучала маршруты бегства и бредила Беловодьем. Европа, затратив не один долгий век, открывала цветущую Америку, а русские всего за сто лет как нож сквозь масло прошли космические просторы Сибири. Вряд ли такое было возможно только вследствие усилий государства или Строгановых с Демидовыми. Тут налицо стремительное центробежное движение народа с его желанием убежать подальше, скрыться или замаскироваться, рассредоточиться. И найти место, где его душе будет хорошо. Первопроходцы сгоряча, на подручных средствах перемахнули Берингов пролив и, убегая, стали открывать Америку с тылу. Кто знает, где б закончили свой бег наши предки, если бы не каравеллы Колумба?! Стараниями безвестных русских людей, зараженных недугом неподчинения, скандальная баба Московия, раздобрев, расселась на трех частях света, как на трех стульях, но не сумела одарить своих подданных ни покоем, ни счастьем.
Но все проходит, а кое-что даже может кардинально меняться. Нас уже никто не догоняет, и мы уже никуда не бежим. Потому что мы устали. Мы нутром чуем, что бежать не имеет смысла, а спокойно жить, добротно и красиво обустраивая своё место, у нас не получается. Не привыкли мы, не научились и похоже уже не научимся. Остается одно – заранее оплакать свою загадочную душу, потому что мы вымираем. «А был ли у нас шанс?» – будут ворошить воспоминания о сегодняшнем дне последние представители русской нации в будущем, которое уже не за горами, сетуя на непреодолимые обстоятельства и самим тоном своего вопроса давая понять, что шанса не было…
Конечно, это только гипотеза. Мой народ не должен умереть. Не имеет права. И очень даже возможно, что когда-нибудь – помоги Господи – он станет богатым и счастливым.
ЕСЛИ…
Пусть смирит гордыню великая его душа.