Бегать и пугать мигрантов. 5 историй юных националистов

Молодые участники националистических движений рассказали «Снобу», как устроены их сообщества и что они понимают под национализмом

«Националисты всегда были и всегда будут, — говорит Александр Верховский, директор аналитического центра “Сова”. Он уже 12 лет наблюдает за сменой поколений радикальной молодежи, районных группировок и их тактики. — Сейчас большинство молодых националистов не хотят идти ни к Белову, ни к Крылову — они считают, что политика бесполезна. Но террор у них тоже не очень получается: мигрантов бьют, а приезжает еще больше. Несколько лет назад они пришли к выводу, что всех таджиков не перебьешь и что нужно нападать на систему. Но таджика зарезать не проблема, а представителя власти — уже трудновато. И в последнее время начали появляться странные инициативы промежуточного характера: пробежки, рейды по отлову нелегальных мигрантов и спайсеров. Ребята собираются, отжимаются, бегают с флагами. Все понимают, что это демонстрация силы, но никто за это не попадает».

Впрочем, тактика в любой момент может снова поменяться вслед за очередной сменой поколения. Попав в движение подростками, националисты редко остаются таковыми после 20-22 лет: большинство, вырастая, перестают интересоваться идеями «спасения России и русской нации», и им на смену приходят новые подростки. «Сноб» поговорил с подростками из радикальных группировок о том, как устроены их сообщества, что они делают и как ко всему этому относятся их родители.

«Бывает, идем — видим, бьем»

«Армеец», 15 лет:

Пять лет назад друзья мне рассказали, что есть такое движение — национализм. Я зашел в интернет, все прочитал, мне понравилось, ведь лиц кавказской национальности я терпеть не могу. Так все и началось. Мы собирались группами по 40-50 человек, гуляли по району, отлавливали таджиков… У кого-то деньги отнимали, с кем-то дрались, потом в мусорку запихивали.

В последнее время мы собираемся в ближайшем торговом центре. Нас здесь обычно сидит компания, человек тридцать. Если кто-то под градусом, говорит: «Ну что, пойдем, хачей ******** [побъем]?» А бывает, просто идем с товарищем — видим, бьем.

Если это нормальный человек — прилично одет, хорошо разговаривает на русском языке, — таких мы не трогаем. Не все кавказцы плохие… Этого нельзя забывать. Но если идет какой-то волосатый в шапке с надписью «Дагестан» или футболке «Кавказ — сила», да еще и лезгинку начинает танцевать, это дико бесит.

Как говорил один человек: «Представляешь, что это твой самый злейший враг, и бьешь, да так, чтобы он не встал». Иногда, конечно, их жалко бывает, но потом думаешь: «Да и *ер с ним» — и пинаешь дальше. А по-другому никак. Разговаривать бесполезно. Они сразу начинают: «Да кто ты такой, да я своему дяде Ахмеду скажу, он тебя расстреляет». Против таких только кулаки.

По нашему району пройти спокойно, чтобы до тебя не ******** [пристал] ни один чурка, невозможно. По парку гуляют дети, а они орут: «Что смотришь, сейчас зубы выбью». Когда я был совсем маленький, мне было все равно, но последнее время они стали совсем борзеть. Обезьяны натуральные. Их надо отлавливать и депортировать обратно. Хотя в этом ТЦ их почти нет: год назад мы их как следует напугали, после чего они здесь больше не появляются. Многие переезжают из нашего района, поняв, что житья им не будет.

У нас в школе большая часть ребят националисты и расисты. Конечно, во всем виновато правительство: для них мигранты — дешевая рабочая сила. А мигранты все приезжают и приезжают, как будто Москва — это золотая жила. Ни*ера это не золотая жила. Тут все коррупционеры — чиновники, которые гребут себе бабки, а сами ничего не делают.

Мы могли бы, конечно, вместо мигрантов бить чиновников. Это дело несложное, но потом не огребешься. Смысл жизнь свою губить из-за чиновника, который полежит в клинике два месяца, а потом выйдет и будет заниматься тем же? Ребята это понимают. Самому старшему из нас 19 лет. Что мы можем сделать, чтобы наладить ситуацию в стране? Мы можем только бегать и пугать мигрантов.

Родителям главное, чтобы я на ментов не нарвался: если поймают, сразу в школу сообщат. Поэтому я стараюсь не попадаться и всегда убегаю. От полиции можно деру дать в любой подворотне, она у нас ленивая. А так им все равно — иди, бей морду кому хочешь. Жизнь твоя, и решать тебе.

«Если бы Навальный пришел на “Русский марш”, от него бы живого места не осталось»

Слава, 17 лет:

Правые настроения у меня появились еще в детстве. Когда я учился в гимназии в Егорьевске, я был там единственным футбольным фанатом. Потом, когда мне было 15, убили одного болельщика «Зенита» — его забили арматурой. Эта история меня сильно задела — я начал бриться налысо, слушать соответствующую рок-музыку, рисовать свастики, вступил в общество «За сохранение монархии», а в прошлом году посетил «Русский марш», где познакомился с ребятами из «Русские Егорьевска» (егорьевское отделение объединения «Русские». — Прим. ред.). Позже вступил туда официально.

Но мои настроения меняются — сейчас я больше склоняюсь к национал-социализму. С недавних пор поддерживаю движение «Реструкт» (в рамках которого существует проект «Оккупай-педофиляй». — Прим. ред.). За Тесаком (неонацист Максим Марцинкевич, обвиняется в возбуждении ненависти и вражды с применением насилия, буквально вчера он был экстрадирован из Кубы и задержан в аэропорту. — Прим. ред.) я следил еще до того, как его посадили. Потом он вышел, создал движение, я заинтересовался. Официально там не состою, но во многих акциях прямого действия участвую: мы ловим продавцов спайсов и педофилов, издеваемся над ними, снимаем все это на камеру и выкладываем в интернет.

Я планирую вступить к ним официально. Для обладателей членских билетов у них существуют ежемесячные спонсорские взносы — 500 рублей для неработающих, 1000 рублей для работающих, — которые сдаются старшему. Важно, чтобы член движения был образован, знал историю, мог грамотно объяснить свою позицию. «Реструкт» устраивает лекции по истории, политологии и социологии. С нового года у них даже действуют курсы по подготовке к ЕГЭ.

В основном в движение приходят футбольные болельщики. 90% фанатов националистически настроены. Сейчас все это модно, интересно: выйти на район «чурок» погонять — тоже адреналин. По внешнему виду человека можно сразу понять, что он правый: короткие стрижки, спортивные штаны, трико, белые кроссовки Airmax, фирмы Fred Perry, Lonsdale, Stone Island…

Друзей нерусских у меня нет. Я стараюсь держаться от них подальше: что люди подумают — называет себя националистом, а сам идет рядом с кавказцем.

Власти нас боятся больше, чем либералов. Националистическую рекламу не пускают по телевизору, наши акции не освещают СМИ. Наше движение с 90-х годов в подполье… К Навальному я отношусь отрицательно. Он либерал, а я не люблю либералов. Он сам писал заявление на Тесака, а сейчас называет себя националистом. Если бы он на «Русский марш» пришел, от него бы живого места не осталось.

«Мы хотим возрождать русскую культуру, поднимать молодежь»

Яна, 17 лет:

О «Русских пробежках» я узнала в 2011 году, спустя полгода после их появления: увидела большую пробежку из Москвы в Санкт-Петербург, меня поразило это зрелище, и я загорелась.

Тогда я вращалась в плохой компании, которая толкала меня на курение и алкоголь. Мне хотелось из нее уйти, бросить вредные привычки и найти новых друзей.

Наши окружные пробежки проводились тогда каждое воскресенье. На них ходило по три человека, но я все равно стала участвовать. Потом один из организаторов ушел в армию, и я начала сама проводить побежки по своему округу.

У нас бывают и общегородские пробежки, мы их согласовываем с властями. Раз в год проходит «Братский путь»: в прошлом году ребята бежали по маршруту Москва — Минск — Киев.

«Русские пробежки» называются русскими, потому что мы живем в России, среди русского народа. Мы хотим возрождать русскую культуру, поднимать молодежь. Лично меня волнует то, что молодежь сегодня никак не развивается — ни физически, ни морально. К нам ходит много разной молодежи, и каждый, конечно же, имеет свои личные взгляды и убеждения. Но как движение «Русские пробежки» аполитичны. На пробежке хочется встретить здорового русского человека, который не пьет, не курит, с которым можно было бы пойти по жизни и создать семью. Наши мальчики, например, не ругаются матом. В этой обстановке мне приятно находиться.

У нас есть лозунг «Кто не курит и не пьет, ровно дышит, сильно бьет». Но «бьет» — это не потому, что мы хотим кого-то избить, а потому что мы спортсмены.

На пробежки, конечно же, может прийти и нерусский человек. Мы никого не прогоняем, со всеми знакомимся. У нас есть армяне, недавно приезжал мальчик из Германии. Но у нас есть свой устав: что можно делать, а что нет. Нельзя, например, курить или пить во время наших мероприятий. У нас есть люди, которые это строго контролируют. Мы хотим жить дружно, вести здоровый образ жизни и сохранять свою культуру. В моем понимании именно это и есть национализм.

Пробежки никак не спонсируются. Если нужны деньги, например, на флаги или стикеры, руководители сбрасываются между собой. С рядовых участников деньги не берут.

«Родители надеются, что с их ребенком ничего не случится, сидят с крестиком и молятся»

Павел, 18 лет:

В 2010 году в Москве было много скинхедов, посадили Марцинкевича. У меня тогда тоже был друг скинхед, и он мне показал сайт «Правые новости», где писали о том, как азиаты насилуют и убивают русских людей. В новостях на телевидении этого не показывали. Я заинтересовался национал-социализмом, начал читать книги. Потом случился теракт на «Парке Победы», и после этого я решил действовать: назначал встречи, развешивал в интернете информацию о том, где и когда собираются таджики. Были случаи, когда мы ходили по городу и избивали нерусских. Но потом один мой родственник сказал: «Не тем делом ты занимаешься. Надо начинать с головы — найти того, кто все это организует, завозит их сюда, устранить его, и только тогда проблема решится». Эта идея засела у меня в голове.

Я печатал листовки и делал демотиваторы, с одной стороны белая славянская девушка, а с другой — черная, вся в волосах, и надпись: «Русский, выбирай, кем хотят быть твои дети — славянином или метисом волосатым?». Я категорически против смешанных браков. Ведь даже в животном мире нет такого, чтобы лев с жирафом...

Официально ни в одном националистическом движении я не состою. У меня есть на это свои причины. Я смотрю наперед: если я вступлю и ко мне будут какие-то претензии, то попрут на мою маму, а я не хочу ее вмешивать.

От родственников нет смысла скрывать свои взгляды. Все равно рано или поздно догадаются. Мама волнуется за меня, говорит: «Не ходи, сиди дома». Но они не могут все время держать меня дома. Наказания уже не помогают. Родители просто надеются, что с их ребенком ничего не случится, сидят с крестиком и молятся.

У меня в школе есть знакомая, которая приняла ислам. Я к ней однажды подошел, чтобы узнать, зачем она это сделала. Она говорит: «Полюбила нерусского». А у них сразу: любишь меня — меняй веру. Как правило, такие пары несколько лет провстречаются, а потом расстаются. На русской они все равно не женятся. А у девушек потом судьбы не складываются.

Сейчас я учусь в интернациональном колледже. Но там у меня четкая задача — получить образование. Я хочу пойти в политику. Это моя цель. Я уже подал заявки в заграничные вузы на госуправление. В армии отслужу, потом поступлю в вуз, заработаю денег и буду осуществлять свои планы. Движению нужны образованные люди и хорошие специалисты. Я хочу, чтобы у нас появилась официально зарегистрированная националистическая партия. Нужно пролезать во власть и уже оттуда менять систему.

«Национализм сравним с инстинктом самосохранения»

Виктор, 17 лет:

Я лазил по интернету, нашел разные группы «Вконтакте», прочитал про рейды по отлову мигрантов, заинтересовался. Потом узнал про существующее с 2008 года движение «Сопротивление», списался с лидером «Сопротивление Балашиха», встретился с ним, а в этом году по моей инициативе была создана ячейка движения в Мытищах. Сейчас по всей стране таких ячеек около 50-60.

Я познакомился с Алексеем Степкиным из движения «Русский значит трезвый» и начал с ним ездить на рейды по отлову спайсеров. Теперь в Мытищах у нас альянс между двумя движениями: мы занимаемся моральным, физическим и духовным оздоровлением нации.

Мы проводили мероприятия по противодействию продаже алкоголя детям. Все нарушения, как правило, в магазинах мигрантов. Сейчас занялись спайсерами. Мы работаем по Ярославской ветке, но можем и в Москву съездить. Ничего нелегального мы не делаем: координируемся через интернет, звоним человеку, говорим, что хотим спайсы купить. Он приезжает. Мы ловим его и сдаем полиции. Бывали, конечно, случаи, что полицейские их отпускают. Но из девяти рейдов, на которых я был, семь прошли успешно: нам удалось поймать барыг, четверо из которых сели. Но сейчас их ловить становится сложнее, они уже пуганые.

Нашим парням от 15 до 25 лет. Почему до 25? Потому что у людей за 25 осталось совковое мышление: они за дружбу народов и т. д. Но мигранты-то сами не хотят с нами дружить. Они хотят убивать, насиловать и грабить. Последнее время все, кого мы ловим, оказываются нерусскими. Знакомый полицейский рассказывал, что ловят они таджика и говорят: «Какая у тебя статья?» — «Национальная». Для таджика наркоторговля уже стала национальной статьей.

Молодежь сейчас не может трудоустроиться: вся низкооплачиваемая работа занята мигрантами. Человек должен получать опыт, но откуда его брать, если нас никуда не берут? Работы нет. Дворники и садовники получают по 25 тысяч. Плохо, что ли, подростку на лето устроиться подработать?

Одному знакомому парнишке мстили: следили за ним и начали угрожать, что всю семью вырежут. Но мы не боимся. Соратники всегда нас защитят. И полиция на нашей стороне, мы же за них их работу выполняем. За близких я боюсь, но не настолько, чтобы отойти от правого дела. У приезжих же это «брат за брата» в крови, а мы, русские, разобщились и дали слабину.

Мне кажется, национализм сейчас сравним с инстинктом самосохранения. Это как готовить «тревожный чемоданчик» на случай нападения.