“УДУШЕНИЕ СО СЛЕДАМИ КРОВИ...”

Я буду долго гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов. И подарю букет
Той девушке, которую люблю.

Я ей скажу: - С другим наедине
О наших встречах позабыла ты
И потому на память обо мне
Возьми вот эти скромные цветы.

Она возьмет. Но снова в поздний час,
Когда туман сгущается и грусть,
Она пройдет, не поднимая глаз,
Не улыбнувшись даже... Ну и пусть.

Я буду долго гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Я лишь хочу, чтобы взяла букет
Та девушка, которую люблю...

Рубцов Николай Михайлович

03.01.1936 — 19.01.1971

О как тебя я ненавижу!
И так безудержно люблю,
Что очень скоро (я предвижу!)
Забавный номер отколю.
Когда-нибудь в пылу азарта
Взовьюсь я ведьмой из трубы
И перепутаю все карты
Твоей блистательной судьбы...

Людмила Дербина

«18 января молодые отправились в паспортный стол, чтобы там добиться прописки Дербиной к Рубцову. Однако их ждало разочарование: женщину не прописывали, потому что не хватало площади на ее ребенка. Выйдя из жилконторы, молодые отправились в редакцию газеты «Вологодский комсомолец», однако по пути, возле ресторана «Север», внезапно встретили группу знакомых журналистов, и Николай решил идти вместе с ними в шахматный клуб отмечать какое-то событие, а Дербина отправилась в редакцию одна. Через какое-то время она тоже пришла в шахматный клуб, где веселье было уже в самом разгаре.
Вновь прибывшей налили вина, но она практически не пила, предпочитая тихо сидеть на своем месте. И здесь в какой-то момент Николай Рубцов вдруг стал ее ревновать к сидевшему тут же журналисту Задумкину. Однако досадный эпизод удалось обернуть в шутку, и вскоре вся компания отправилась догуливать на квартиру Рубцова на улице Александра Яшина. Но там поэта вновь стала одолевать ревность, он стал буянить, и когда успокоить его не удалось, собутыльники решили уйти подальше от греха. В комнате остались Николай и его невеста.
Л. Дербина вспоминает: «Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.
Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!
- Гадина! Что тебе Задумкин?! - кричал Николай Рубцов. - Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..
Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки...
Николая Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню...
Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь... Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.
- Я уйду.
- Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!
Николай Рубцов был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток... Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. «Господи, мертвец!» - мелькнуло у меня в сознании. Одно мгновение - и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал... Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его горло. Он крикнул мне: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя!» Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня.
Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная. Я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении. Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считанные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, Николай Рубцов задохнулся...
Тихо прикрыв дверь, я спустилась по лестнице и поплелась в милицию. Отделение было совсем рядом, на Советской улице...»

А вот как описал эти же события в своем «Дневнике» Ю. Нагибин: «Когда Николай Рубцов хрипя лежал на полу, она опомнилась и выбежала на улицу. «Я убила своего мужа!» - сказала она первому встречному милиционеру. «Идите-ка спать, гражданка, - отозвался блюститель порядка. - Вы сильно выпимши». «Я убила своего мужа, поэта Рубцова», - настаивала женщина. «Добром говорю, спать идите. Не то - в вытрезвитель». Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут случился лейтенант милиции, слышавший имя Рубцова. Когда они пришли, Рубцов не успел остыть. Минут бы на пять раньше - его еще можно было бы спасти...»

 

ЛЮБОВЬ ПОЭТА И КРОВЬ ЛЮБВИ...

(“УДУШЕНИЕ СО СЛЕДАМИ КРОВИ...”)

Прооверив в суде материалы уголовного дела, народный суд УСТАНОВИЛ: 19 января 1971 года ... подсудимая Грановская Л.А. совершила убийство гражданина Рубцова Николая Михайловича, путем удушения последнего. ... Вещественное доказательство – пододеяльник со следами крови – после вступления приговора в законную силу, уничтожить." (Дело №1-229, приговор народного суда города Вологды, от 7 апреля 1971 г. /копия/, стр. 1-2; архив Б.Тайгина.)

"Несколько раз мне приходилось видеть в беспорядке расположенные круглые, несколько втянутые отметины на груди.

Эта своеобразная татуировка – попросту следы тлеющей папиросы, которую благодушно расшалившиеся посетители имеют обыкновение тушить о грудь проститутки... Недурной способ веселиться..." (Б.Бентовин, "Торгующая телом", 1910, репринт 1994, стр. 270)

"В музее Николая Рубцова в селе Николе, у подножия скульптуры поэта, появился новый экспонат – книга стихов "Крушина", перечеркнутая отрезком колючей проволоки."(Виктор Филиппов, "Известия", "Смерть поэта – литературный капитал для его убийцы", перепечатка в НРС, 2 декабря 1996, стр. 16)

... какая же, все-таки, сволочь без конца поливает любовь и смерть Коли Рубцова, Людмилу Дербину, – и на этом континенте?...

Ну, на том-то – понятно. Вологодские русопяты, породившие С.Алексеева (поклонника и прозелита К.Васильева), Кожиновы в кожанках, свиномордые свинофилы...

Те самые гниды, члены Вологодского союза, которые загубили Колю, довели его до тоски и безумств – в пьяных дебошах, приведших к смерти от руки любимой женщины....

Они-то живы, они пишут, воруя внаглую и передёргивая по-чёрному: в книге вологодского "мемуариста" Белкова – покрадено всё лучшее из мемуаров о Коле, вышедшее в хилом журнальчике "Дядя Ваня", каком-то театральном, мне прислали оттуда только выдранные листы, с рассказом-исповедью Людмилы. И этот выб....к, В.Белков, чешет как по писанному, за СВОЁ, слова вдовы убиенного...

Да, убила. ("И ещё раз – убил бы!", словами престарелого Мартынова о своём друге, Лермонтове.) Было за что. Коля и трезвый-то ангелом не значился, а пьяный... Моя жена ей так и написала, что и на меня у неё иной раз рука – почти поднимается.

Людмила пишет, что Коля в неё горящими спичками бросался, а я знаю, – что и сигареты, по пьяни, гасил... Об неё, об бабу.

Довела же его до пьяни не поэт Людмила Дербина, с семилетней дочкой (которую дочку она семь лет потом в тюрьме не видела...), не любовью своей, горькой и гордой, не нежностью, бабьей, материнской (а Коля был – детдомовский!), не всепрощением к гению, а – довели его те, кто сейчас пишет мемуары, ставит памятники, поёт песенки, переименовывает в честь его улицы – его, чьи стихи они же – и не печатали, сами – жрали от пуза, а ему не давали, жили-жировали, а поэт жил по углам, по общагам, квартиру ему с Людмилой, невенчанной – дали за месяц до смерти. Которая смерть и не замедлила ждать...

Женщина убила мужчину. Убила, любя. Убила – себя она, породив боль нескончаемую, убила – на муки себе...

А если бы Марина, безумная, замочила бы гада-чекиста Николая Асеева, измывавшегося над ней в Елабуге? А ведь тоже – поэт: "Правда, есть ещё Асеев Колька, / Этот – может, хватка у него моя!..." (Маяковский)

Но ведь кто – кто? Асеев – Цветаева, Дербина – Рубцов...

Или – гению дозволено злодейство? Ведь убил же Мартынов – Лермонтова. Стало быть, сволочь. Нехороший человек.

Но вот вам, "о Лермонтове". Помимо порнушных "кадетских" поэм "Петергофский праздник", "Уланша", "Гошпиталь", "Тамбовская казначейша"... (см. RLT покойного Карла Проффера; "НЛО", №6, 1994, Ирины Прохоровой и иные "не массовые", но частые ныне публикации), говорят, и мамаши не разрешали дочкам танцовать с ним на балах (позор!), а, по воспоминаниям современников, когда какая дама отказывала ему во взаимности, то ночью поэт забирался к ней на балкон, ждал, когда по улице пройдёт патруль или группа офицеров, и – шумно спрыгивал с онаго, опорочив тем ни в чём не повинную даму...

... трепанул, походя, про Лермонтова – но вот вам две цитаты: (а, впрочем, к чорту "белковых-белкиных", остобрыдли! Просто – Лермонтов был любимый поэт Рубцова, и в "байроническом нигилизме", высоком трагическом цинизме его...)

Что знаем мы о трагедии Рубцова – Дербиной? О любви их – знаем. И в стихах Колиных, и в стихах Людмилы – о ней говорится. Была. А – о жизни полуофициального поэта?... О пьянстве его горчайшем?... О попытках "пробиться в печать"?... О нищете, неустроенности, о тоске?...

Об этом знала только Людмила. И любила. И убила, в отчаянии. Когда пьяный Коля – тянулся за молотком, чтоб – её...

Фонари вы её – видели? На женском прекрасном лице? Я – вижу.

И идут – публикация за публикацией: "УБИЙЦА ПОЭТА". А – если бы Коля её замочил?... Она ведь – тоже поэт. И прекрасный (уж на что я не люблю "женских" стихов!)

И, нарвавшись на вторую уже публикацию (перепечатку?) в "Новом русском слове", даже не смогши её прочитать (по гнусности материала!), говорю Короленкой: "Не могу молчать!"

Поскольку Колин друг и, вроде, даже "первопубликатор" Колин (вместе с Боренькой Тайгиным) – см. Антология, т. 5А, стр. ... (ищите).

"В извечном языке звучаний

Рифмуются любовь и кровь,

Amore – morte, не случайно..."

(Ранний Кривулин, по памяти)

... За последние пару лет имя Рубцова возникало в НРС, минимум, дважды – в ярко выраженных "анти-дербинских" изрядных перепечатках-"публикациях", прямым текстом из вологодско-патриотических газет (включая туда и "Известия"...)

... осатанели вы все, что ли? под видом "памяти поэта" – оскорбляется любовь его...

Или – замалчивается, "песенками":