НАРКОМАНСКИЕ ИГРЫ.

НАРКОМАНСКИЕ ИГРЫ.

   (Не позитив, но одна из сторон нашей калейдоскопической жизни).

   1.

   Этот рассказ, не важна форма: рассказ, отрывок, набросок, просто мысли…, можно было бы начать «В тот вечер…», но, подумав, я изменил начало.  Не примите это за лекцию. Это не лекция, а мысли о пережитом и ещё не закончившимся.

   Телефонные звонки в мою квартиру с тех пор, когда я узнал, что  мой старший сын наркоман, стали вызывать у меня чувство тревоги в смысле: ничего хорошего не жди. В моём сознании, словно сформировался отрицательный  рефлекс на них. Противное, а вернее больное  чувство, да, больное чувство, я не оговорился, прочувствовать глубину которого  в состоянии только тот человек, который  не один год прожил в общении с наркоманом.

   Это беда, которая готова в любую минуту обрушиться  и на других, и вызвать непредсказуемые последствия. Иной раз даже размазать, какими бы крепкими нервами и волей  не обладал человек, живущий с наркоманом.

   Единственный выход, как думалось мне раньше, это держать себя на расстоянии от сына, постоянно вдалбливая себе  в голову мысли: это не родной тебе человек, это чужой человек, главное внучка, но это не приносило мне облегчения, я не мог устояться в этих  мыслях, потому что в глубине души он был мой, родной человек: больной, запутавшийся и страдающий.

   Винить его, меня – это не решение, потому что поиск виновных зачастую перерастает в озлобление и ненависть. И уходить, прикрываться от ответственности тоже не решает проблему. Если я виновен перед  ним, то никакие мои покаяния ему не помогут. Это будет предлогом, чтобы он оправдывал себя. А если я буду оправдываться перед ним, то  это тоже  для него предлог для оправдания себя. Так что и в первом случае, и во втором, так или иначе, на мой взгляд, будет возрастать не сближение, а отчуждение.

   Мне думается, что любой наркоман со временем понимает пагубность своего положения  и сам не рад, что поддался этому пристрастию. У него сохраняются ещё остатки воли, прошлые воспоминания... Он пытается бороться и если не словами, то глазами просит о помощи. С виду, как бы здоровый, нормальный человек, но достаточно внимательно всмотреться в его глаза, и вы увидите в них годами накопленный ужас.

   Не думайте, что он не понимает пропасть своего падения. Он понимает. Он  себе говорит: пропащий я, другие не живут, так как я,  хочу тоже жить по-другому. Казалось бы, что этими словами он должен вытащить себя, но вырваться из обломленного сознания редко кому удается. Порой, продержавшись несколько дней, он даже начинает верить, что всё: завязал, но подавленное на некоторое время желание выскальзывает из под контроля  и опять начинается возврат к прошлому.

   Наркоман примет вашу помощь, он согласиться со всеми вашими рассуждениями, даже искренне вытряхнет перед вами всю свою душу, но им управляет не сознание, а желание, так называемого, кайфа. К тому же он болезненно хитёр  до такой степени, что обкрутит, обведёт вас покруче любого мошенника.

   Я повторюсь: наркоман хитёр, изворотлив в высшей степени, а если ещё не изъеден его мозг, он может здраво рассуждать,  у него порой бешеная страсть – достать дозу и уколоться, он жесток,   порой даже артистичен,  но в первую очередь – это страдающий, больной человек.

   Возможно, что некоторые и не согласятся со мной. Добавят немало черных красок, но, сколько их не добавляй – создашь портрет, а вылечить – не вылечишь.

   Я не врач – психиатр и не собираюсь предлагать свои методы лечения, но в одном я уверился, что к наркоману можно и нужно применять  жесткие меры, но если эти меры будут применяться без понимания, что перед вами страдающий больной человек – исправления не будет.

   Мне самому кажется странным и до конца не понятным, как совместить жесткость к наркоману и, как бы это не звучало, может быть, дико, размазано любовь к нему, несмотря на то, что он отравляет не только свою жизнь, но и жизнь своих близких.

   Одними отмашками: испуг, угрозы, приковать наручниками, избить, посадить, злобой, слезами матери и тому подобным… Словом, силой, страхом и жалостью, вряд ли, можно добиться успеха. Заставить себя любить наркомана, видимо, не возможно. Это будет искусственная любовь. Она  должно родиться в душе естественным путём, но это редко кому под силу, потому что  выносить его поступки: воровство ради дозы, постоянное вранье, изворотливость, равнодушие к просьбам… -  трудно.

Здесь нужна воля  и основное: это -  осмысление того, что перед вами гибнущий человек и, если вы сами научились понимать ценность человеческой жизни – вы станете биться за него. И вам будет всё равно: чужой он человек или родной.

2.

   В тот вечер, когда старший сын  пришел ко мне, речь зашла о паспорте.

- Я за дозы, - начал он, - отдал паспорт. А завтра  иду устраиваться на работу, а как без паспорта. Мне нужно его выкупить.

   Я не стал его отчитывать, а спросил: сколько. Он же просил деньги не на дозу, а на то, чтобы выкупить заложенный паспорт и устроиться на работу.

- Десять тысяч.

   Если бы он попросил пятнадцать, я бы согласился и с этим.

- Скажи мне, у  кого паспорт, я сам поеду и выкуплю.

- Ты чужое лицо.

- Но я же не из полиции. Позвони: отец приедет. Не станет же он думать, что ты его закладываешь.

- Ладно, - немного подумав, сказал он. – Позвоню, но поедем   вместе.

   Минут через десять мы приехали. Девятиэтажный старый кооперативный дом.  Сын нажал кнопку домофона.

- Вован. Я приехал с отцом паспорт выкупить.

   Мы поднялись на третий этаж. Зашли в двухкомнатную квартиру. Представьте пустоту, в которой чудом сохранились  облохмаченный диван, пара доперестроечных стульев и стол, засыпанный окурками.

   Встретил нас парень таких же лет, как и Женя.

- Паспорт, - сказал я.

- Покажите деньги.

- Неси паспорт.

   Я достал деньги.

- Ну и козёл же ты, Жэк, - сказал парень, получив деньги. -  Сволочь. Обещал  принести деньги через неделю, а прошел уже месяц. В следующий раз и не подходи.

   Он замахнулся рукой и хотел ударить сына, но я успел перехватить его руку, но не успел перехватить руку сына. Удар был не сильным, а скользящим по скуле, хотя достать Вована можно было крепко. Я даже немного удивился, что Женя  слегка прошелся кулаком. Обычно агрессивный на насилие он оказался с виду вялым.

- Сочтёмся, - ответил парень.

- А если сдать тебя, - сказал я.

- Сдавайте, - ухмыльнулся парень. – Я за собой  Вашего сына потяну. Да и кому Вы сдавать хотите. Вы дядя, наверное, не в курсе, что половина сотрудников полиции нашего города на наркотиках сидит и ими торгует, и мы у них покупаем.

   Это была правда. Мои друзья по Вышке говорили: грязный город, не обращайся к кому - попало, если что, звони, а мы уж там решать будем, исходя из обстоятельств.

    Ехал я домой один. Сын сказал, что пройдется пешком. Жена была дома.

- Где ты был, – спросила она.

   Я объяснил.

- Эх, ты, - сказала она. – Обвели тебя с паспортом. Женька с этим Вованом на лавочке  на Алее Славы сидят и пиво пьют. Придумали они эту историю с паспортом, чтобы дозы купить. Артисты они.

   Вечером я пошел к сыну. Выслушав мои упреки, он ответил.

- Да. Договорились. Честно говорю, не скрываю. А что делать, если деньги  нужны. Ты же не знаешь, что такое ломка. И как всегда снова упрекаешь. А толк? И на испуг ты меня брал, и лечил, но ты же был источником денег для врачей и не более,  и грозил, и навешивал, и по твоей просьбе начальник криминальной полиции не раз меня закрывал и на десять, и на пятнадцать суток и в тюрьму меня запрятать тебе предлагал. Ты и сейчас можешь позвонить ему, приедут, предлог он для посадки найдет, а толк?

   Я не стал дальше разговаривать и вышел.

   После этого случая  стал я задумываться, что жесткие меры, которые я считал панацеей – это ещё не единственная панацея, но преодолеть накопившуюся годами  злобу и порой ненависть к сыну за его пристрастие к наркотикам, за то, что он  уводит себя на отшиб жизни и отчуждает от себя дочь   – не так легко и просто, потому что злоба и ненависть – это тоже болезнь не такая, как наркотическая зависимость, но своего рода болезнь и рывком её из души и сознания не отдерёшь.